Элька, вообще-то, страшная соня и вырубается иногда прямо на полуслове. Вот вроде мы только начали обсуждать что-то интересное, и вдруг, оказывается, она уже заснула и сладко посапывает.
Но в тот вечер мы еще долго шептались о том, о сем. Потом речь зашла о «Лолите». Оказалось, что Элька после того памятного факультатива поступила в точности, как я – прежде всего бросилась читать «преждевременную книжку». И впечатление от романа было столь будоражащим, что просто выбило ее из колеи.
– Да, Марго, буквально места себе не находила. И даже… стала трогать себя там, – призналась Элька.
– И я… – что ж, откровенность в обмен на откровенность.
– Мы с тобой прям две онанистки. Ты как? Почувствовала что-нибудь?
– Да не особенно…
– Вот и я тоже. Только еще больше распалилась. Даже пришлось стать под холодный душ.
Мы обменялись нашими такими похожими ощущениями. Я даже рассказала Эльке про сон, опустив, понятно, конкретные подробности.
– А потом? – спросила моя любопытная подружка. – На следующий день ты себя трогала?
– Нет, – честно ответила я. – Хотя и хотелось.
– А я вот трогала, не удержалась….
Элька даже привскочила от мысли о своей развратности:
– Вот что «высокая литература» с нами, девушками, делает.
– Ой, и не говори, подружка!
Мы сошлись на том, что «Лолита» растлевает девичьи души почище любой порнухи. И чем лучше такие соблазнительные книжки написаны, тем для нашей сестры опаснее. На этом наш с Элькой стихийный и краткий литературный семинар закончился. Вроде бы…
***
Элька продолжала сидеть, уткнув голову в колени и обхватив их руками. Свет фонаря из окна падал на ее фигуру, и я видела, как тонкие позвонки рельефно проступают сквозь ночную рубашку.
«В точности «Флейта-позвоночник», – вспомнила я и, не удержавшись, пробежалась пальцами по этим позвонкам, как по клавишам.
– Ой, Марго, щекотно же, – взвизгнула Элька. Я тут же убрала руку, но она сказала: «Нет, не убирай. Щекотно, но зато как приятно…». Я снова стала гладить ее спину, а она только поеживалась и буквально мурлыкала от удовольствия, как котенок.
– Марго, у меня с самого детства так. Щекотно и приятно одновременно, когда мне папа «пересчитывал позвонки» – он это так называл. У меня там, похоже, находится, как это… эргогенная зона.
– Дурочка, эрогенная зона. От слова Эрос. Вечно ты все путаешь… – улыбнулась я.
– Пусть эрогенная, – пробормотала Элька. – Ты, главное, продолжай гладить.
Вдруг она выгнулась, повернулась лицом ко мне и неловко чмокнула меня вслепую, угодив губами точно в нос.
– Промахнулась… – засмеялась я, и в ответ столь же неловко потянулась по направлению к ней плотно сжатыми губами. И тоже промахнулась, коснувшись ими ее щеки. Но продолжила скользить дальше, пока не нащупала Элькин рот, крепко стиснутый, как и мой.
– Ох, Марго, я совсем не умею целоваться, – то ли призналась, то ли пожаловалась она.
– И я не умею. А ведь нам уже шестнадцать. Стыд и позор! Прям две замшелые старые девы…
– Ты бы могла со Славиком. Он был бы счастлив.
– Еще чего… Я же его не люблю.
– Вот ты не хочешь, а мне – не с кем, даже если бы захотела.
– А я на что? – неожиданно для себя выпалила я. – Или тебе обязательно мальчик нужен?
– Нет, но…
– В качестве тренажера я сгожусь?
– А что? Д-давай п-поучимся, – запинаясь от смущения предложила Элька. – Вон другие девчонки специально тренируются. Ты знаешь, что при этом положено рот открывать пошире и языком двигать? Анька Дронова делилась опытом. Можно, я попробую?
Я кивнула, и она поцеловала меня, раскрыв губы.
– Ну вот, всю обслюнявила, – прошептала я, утираясь.
– Ой, тебе противно?
– Нет, совсем не противно, но… нам вправду стоит потренироваться. А то, когда до дела дойдет, в смысле – до поцелуев с мальчишками, нам же будет стыдно, – с этими словами я тоже приоткрыла рот и попыталась поцеловать Эльку по-взрослому. При этом я не переставала гладить ее спину вдоль позвонков, а она то выгибалась, то прогибалась, следуя навстречу моим пальцам. Коснуться Элькиной груди, не говоря уж о том, что ниже, я не решалась. И если в ходе нашей возни случайно дотрагивалась до других ее «эргогенных зон», то отдергивала руку, будто ошпарившись кипятком.
– Ах, эта ночнушка, эти оборочки, эти кружавчики… они только мешают! Ничего не чувствуешь из-за них, – неожиданно капризным тоном заворчала Элька: – Может, мы их снимем? А то я сквозь ткань почти ничегошеньки не чувствую.
Не дожидаясь моего ответа, она быстро скинула с себя рубашку. Я подивилась ее решительности, но последовала ее примеру. При этом невольно оглядела Элькино тело, смутно проступавшее благодаря свету от фонаря из окна, но особо мой взгляд приковывала густая и темная поросль волос у нее на лобке. Ведь я прежде никогда не видела свою подружку голой.
Элька перехватила мой взгляд и сказала:
– Ты знаешь, я даже хотела побриться там наголо. Так многие девчонки делают. Но сама я не могу, а пойти в специальную парикмахерскую невозможно. Вдруг парикмахером окажется мужчина? Тогда я со стыда умру.
– Да и с женщиной-парикмахером ничуть не лучше, – зашептала я. – Ведь просто прийти, это как… признание, что тебя волнует, как ты там выглядишь.
– Точно! Ужас, правда? Нет, я ни за что не пойду.
Элька поежилась и вдруг спросила:
– А ты знаешь, каким мерзким словом называет это Анька Дронова? Чернобурка. Скажи, противно?
Я кивнула, хотя мне вдруг очень захотелось погладить ее чернобурку.
***
– А знаешь, как надо ласкать? Конечно, не знаешь. Ты же такие фильмы презираешь. А я вот нет. «Эммануэль» смотрела раз десять. Там, когда женщина с женщиной… Это так красиво, правда! Чистый балет. А все начинается с поцелуев и с лапанья. Вот так… – с этими словами она коснулась моей груди и стала ее гладить. Я смутилась, но одновременно мне стало вдруг приятно… Это было куда острее того, что я испытывала, когда трогала свою грудь сама.
– А ты тоже должна… меня гладить… – зашептала Элька.
Я протянула руку и, замирая от стыда, коснулась сначала соска, а потом и всей груди и почувствовала, какая она горячая и как растет под моими пальцами.
– Теперь другую, – попросила Элька.
Вот так мы стояли на коленях, вытянув вперед руки, словно приклеившиеся к груди другой. И не решались даже пошевелиться. Эти переплетшиеся руки смутно напоминали какую-то забытую детскую игру. Я чувствовала, что оставаться в этих неудобных позах как-то глупо, но совершенно не знала, что делать.
Элька тоже хихикнула, осознав комизм ситуации, и сказала: – Можешь сжать их сильнее – они не оторвутся.
Я крепче стиснула обе ее грудки и начала осторожно их гладить. Это было новым и очень неожиданным ощущением. «Начинаю понимать мальчишек!» – подумала я.
Элька вдруг сказала:
– Что мы стоим, как две дурочки! Давай хоть поцелуем друг дружку… в соски, что ли…
И она принялась целовать мою грудь и снова обслюнявила. Но одновременно мне стало как-то остро-сладко. Я даже застонала от удовольствия, хотя тут же прикусила губу от смущения, что не смогла это скрыть.
Но на груди Элька не остановилась. Ее голова скользила все ниже, пока не уткнулась в мою чернобурку, вообще-то скорее рыжеватую, вернее, медную. И стала там меня целовать.
– Элька, не надо!.. – я закрылась рукой, изо всех сил стиснула ноги и начала отчаянно отводить ее губы как можно дальше от моего потаенного места:
О проекте
О подписке