Принято считать, что девицы в возрасте 15—16 лет представляют собой одну сплошную эрогенную зону. Не знаю, может это и так, но мы с Элькой были в этом смысле какие-то замороженные. И, как я уже говорила, это рождало в нас тревожные сомнения в нашей женской полноценности. Конечно, вопросы взаимоотношения полов меня интересовали, но как-то чисто платонически.
Откуда берутся дети? Над ответом на этот жгучий вопрос долго бился мой пытливый детский ум, пока передо мной не открылась, а, точнее, – не разверзлась, страшная и неприличная правда.
Будучи умным не по летам ребенком (так утверждает моя мама), я быстро отвергла версии о нахождении детей в капусте или об их покупке в специальном магазине. Зато разработала собственную стройную теорию, которой придерживалась до конца второго класса. Теория была такова: вступив в законный брак, женщина начинает усиленно пить молоко. Из-за этого раздувается и растет живот, откуда и появляется ребенок. Технические детали его появления на свет меня не интересовали.
При этом я уже знала, что существуют женщины, которые делают это, и называются они «проститутками». Эту страшную тайну мне открыл второгодник Булатов, описавший весь процесс, многим читателям хорошо известный. Под тяжестью доказательств я вынуждена была признать, что в некоторых и даже, возможно, в большинстве случаев всё так и происходит. Но далеко не всегда. Вот моя мама ни за что бы на это не пошла.
Разумеется, саму маму я спросить не решилась. Объятая ужасом и отвращением, я кинулась за немедленным опровержением гнусной теории к бабушке. Застигнутая врасплох, она смутилась, покраснела и не нашла ничего лучше, чем сказать, что, мол, ВСЕ так делают. И ты тоже будешь, когда станешь взрослой.
«Неправда! Я – нет! Никогда!» – вскричала я и выбежала из комнаты вся в слезах. Светлый и гармоничный мир, окружавший меня в те блаженные годы, если и не рухнул навеки, то по нему прошла глубокая и уродливая трещина.
Только спустя много времени, после жарких споров с подружками, утверждавшими то же, что и Булатов, пришлось смириться и как-то жить с этой горькой правдой. Но еще в пятом классе (вот она – задержка в развитии!), когда у меня началось то, что в Библии называлось «обыкновенное женское», я так до конца и не могла в это поверить. А сам процесс соития казался мне глубоко отвратительным и даже оскорбительным для девушки. Ведь как это можно представить, чтобы абсолютно чужой человек залезал на тебя? И того хуже, грязнее, стократ ужаснее – влезал в тебя? Бр-р-р, какой кошмар! Я твердо была в этом уверена. О ту пору я обрела и авторитетнейшего единомышленника – самого графа Льва Николаевича Толстого с его «Крейцеровой сонатой».
***
Мы с Элькой испытывали нечто сродни зависти, наблюдая за своими более продвинутыми однокашницами, а, главное, слушая их рассказы о «курортных романах». У них было принято после летних каникул живописать свои приключения. И год от года эти любовные похождения в их пересказе выглядели все забористее. Выяснилось, что почти каждая этим летом крутила роман с мальчиком из семьи соседских отдыхающих. А иногда и вовсе не с мальчиком. В качестве доказательства истинности своих слов все предъявляли фотографию ухажера на фоне синего-синего моря.
Конечно, своей любовной историей более всего впечатлила Анька Дронова. Мы, впрочем, и не сомневались. Она все лето жила на даче в Калужской области, а по соседству, понимаете ли, жил студент. Вот он-то и стал с первого дня ее охмурять. И уже через неделю они вовсю целовались. «Взрослыми поцелуями», – уточнила Анька. «А потом? Что потом было?» – «Да всё было», – снисходительно усмехнувшись, ответила она. – «Всё-всё? Врешь!» – ахнули девчонки. – «Вот еще, стану я врать!..» Возникла пауза. Наконец, одна из девчонок, понимая, что теперь ее история безнадежно меркнет, все же начала: «А вот у меня тоже было… Конечно, до этого не дошло, но все-таки…». Постепенно все снова воодушевились и стали рассказывать о своих мнимых (или реальных?) победах.
Разумеется, романы были самого невиннейшего свойства и все как один завершались страстным поцелуем, запечатленным на губах рассказчицы в последний день перед отъездом восвояси. Но нам с Элькой даже и в этом смысле похвастать было решительно нечем. Не рассказывать же о красотах Крыма и Анталии или об архитектурных достоинствах миланского собора (Элька прошлым летом ездила с отцом в Италию)? Приходилось отмалчиваться, а на прямо поставленный вопрос: «А у тебя, Марго, что-нибудь было?», отвечать, мол, конечно, было. «Так давай, рассказывай!» – «Знаешь, мне не хотелось бы сейчас об этом говорить…» И удаляться с загадочной улыбкой на устах.
***
Кстати, Анька Дронова – любопытнейший в своем роде персонаж. Среди всех девчонок она обладала самой несчастливой внешностью: простоватое широкое лицо, жидкие пепельные волосы и в тон им – мышиного цвета глаза. Да еще и постоянные прыщи. Но зато формы!.. Она с шестого класса носила полупрозрачные блузки, сквозь которые просвечивал яркого цвета лифчик, не скрывавший, а лишь подчеркивающий ее уже тогда более чем развитую грудь. Короткая юбка так облегала пышные бедра, что казалось, вот-вот лопнет или расползется по швам под их давлением. К тому же она не только не противилась, когда ее лапали, но позволяла и под юбку себе лезть. Даже во время уроков.
Словом, эта дурнушка пользовалась особой популярностью среди мальчишек. Потискать ее считалось привилегией. Думаю, они составляли список очередников на право сидеть с Анькой на том или ином уроке. Чуть ли не после каждой перемены к ней подсаживался кто-то новый, а мы с возмущением, отчасти наигранным, и с интересом (неподдельным) воочию наблюдали за действиями этой сладкой парочки. Через минуту после начала урока очередной соискатель придвигал свой стул вплотную и начинал тереться об ее бедро. Анька при этом даже и не думала отодвигаться! Потом рука ложилась ей на колено и начинала забираться все выше и глубже по ляжке. Анька для виду лениво смахивала руку, но через мгновение шкодливые пальчики оказывались там же и проникали все дальше, после чего «счастливец» начинал по-хозяйски шуровать совсем уж в запретной зоне, отчего она, похоже, получала удовольствие.
Так продолжалось весь урок. А после перемены на «вахту» заступал следующий. Девчонки при этом выразительно переглядывались и явно злились, особенно, если место рядом с Анькой занимал тот, в кого они были в то время явно или тайно влюблены. Не раз и не два в таких случаях устраивались сцены коварному изменщику. (Справедливости ради надо сказать, что мой верный воздыхатель Славик никогда к ней не подсаживался). Понятно, что Анька пользовалась среди девчонок не самой лучшей репутацией. Некоторые даже называли ее за глаза «конченой блядью».
Сейчас-то я понимаю, что Анькино провокативное поведение было вызвано вовсе не сексуальной распущенностью или, скажем, не только ею. Да, она была дурнушка, но отнюдь не глупа. Я думаю, уже тогда она трезво оценила свои женские достоинства и пришла к горькому для себя выводу, что только неконвенциональными методами сможет урвать свое женское счастье. И пока мы, ее одноклассницы, витали в облаках, твердо рассчитывая в туманном будущем встретить неизбежного принца, Анька загодя готовилась к тому, что своего «прынца» ей придется выгрызать всеми правдами и неправдами.
Словом, с ее стороны такое поведение было результатом холодного расчета и честной оценки самой себя и своих перспектив. Прошло 10 лет. И что же? Недавно я встретила Анну Дронову, счастливую супругу крупного бизнесмена, саму успешную бизнес-вумен, мать двоих детей, разъезжающую на майбахе с личным шофером. Злые языки (язык принадлежит Эльке) поговаривают, что она наткнулась на папика и уже не выпустила его из своих цепких пальцев, заставив таки жениться. Что ж, значит, все, что она делала, было не зря. Кстати, если уж речь зашла о детях, у Эльки тоже двое очаровательных малышей. А вот я, королева Марго, в свои 27 так и не познала, как говорится, радости материнства. И сомневаюсь, что познаю.
Считается, что красивые девочки выбирают себе подруг поплоше, чтобы те оттеняли их внешность. В нашем с Элькой случае все совсем не так. Она перешла в нашу школу в начале третьего класса, когда с отцом переехала в Беляево из Лианозово, и была в полном смысле этого слова папенькина дочка. Потому что ее мать с ними не жила. Это была какая-то грустная история. Во всяком случае, с 5 или 6 лет она свою маму ни разу не видела. Хотя та была жива-здорова. Зато отец души не чаял в своей принцессе и ни в чем не мог ей отказать. Он все эти годы пытался быть для нее и папой, и мамой. Иногда внезапно срывался на дачу, где, как я теперь понимаю, встречался с женщинами. Наверняка так оно и было, но он ни разу никого не приводил в дом и не пытался Эльку познакомить с новой мамой.
В нашу школу впервые ее привел, естественно, он. Еще в школьном дворе я обратила внимание на незнакомую девочку, ни на шаг не отходившую от отца. Она не отпускала его руку, но все время находилась в движении, вернее, порхала вокруг него. То повернется боком и сделает два грациозных шажка в сторону, потом изворачивается, перехватывает его руку и совершает такие же шажки в обратном направлении. Смотреть на это было странно, но занятно. Потом выяснилось, что она ходит в балетный кружок. Когда прозвучал звонок, к ним подошла учительница, и отец сдал ей дочку с рук на руки. Учительница привела ее в наш класс. Новенькая выглядела ужасно сконфуженной и одинокой. Она шмыгнула куда-то на камчатку и села там за единственный пустовавший стол.
На переменке я увидела, как она стоит у окна, испуганно вздрагивая, когда носящиеся по всему коридору мальчишки случайно ее толкали. Я решила к ней подойти. Рядом с ней на подоконнике стояла пластмассовая коробка с едой, откуда она как раз вытащила персик и уже поднесла его ко рту. Завидев меня, она молча протянула этот персик мне. В этом жесте, как позже выяснилось, была вся Элька, всегда готовая поделиться, а то и просто отдать другим все, что у нее было. Ее потом в шутку называли «Франциск Ассизский». Мне вдруг ужасно захотелось взять персик, но я колебалась. «Бери, у меня еще есть», – сказала она. Я вонзилась зубами в сочную мякоть. Сок тут же брызнул на меня и на нее. Мы обе невольно прыснули. Как раз за неделю до появления Эльки я навек разругалась со своей закадычной подружкой, которой, кстати, была Ленка Павлова. Она тогда демонстративно пересела к другой девочке, и место за моим столом пустовало. Поэтому я сказала новенькой: «Садись со мной. Меня зовут Рита». «Эля», – ответила она. Мы по-взрослому обменялись рукопожатиями и по-взрослому же сказали: «Очень приятно». После чего не удержались на надлежащем уровне серьезности и одновременно хихикнули.
Когда прозвучал звонок, Элька перенесла свой ранец за мой стол. С тех пор мы так и сидели вместе. И я за все время ни разу не пожалела о своем приглашении. Вернее, не устаю благодарить бога или судьбу, что так вышло. Элька оказалась симпатичной во всех смыслах. Удивительно, но с первого дня знакомства и по сю пору (а прошло уже более 17 лет) мы с ней, по-моему, ни разу не поссорились. Хотя у нас обеих не самый простой характер.
***
Вот и сейчас, соскучившись после каникул, я просто глаз не могла от Эльки отвести. От чуть скуластенького лица с широко расставленными (где-то я читала, что широко расставленные глаза делают их обладателя гораздо привлекательнее) и пронзительной синевы глазами. От задорной светло-каштановой челки, небрежно спадающей на лоб. От всего ее маленького изящного тела. Словом, я откровенно ею любовалась. Без всякой тени ревнивого соперничества. А если добавить к этому заведомо ущербному и не передающему даже сотой доли ее обаяния описанию слегка угловатые, но удивительно грациозные движения, танцующую походку и тонкую, как бы подсвеченную изнутри, кожу (та же Ленка Павлова злобно фыркала по нашему поводу: «блестят, как две начищенные латунные таблички»), то не удивительно, что я часто ловила себя на мысли, что если бы была парнем, то без памяти влюбилась в нее. Влюбилась бы навеки.
А вот поди ж ты! У Эльки в классе никогда не было ни одного воздыхателя, никто на нее «глаз не положил». Может быть, потому, что в компании даже хорошо ей знакомых мальчишек она почему-то робела, зажималась и вела себя, как настоящий синий чулок. Возможно, в этом тоже сказывалось отсутствие матери, ее личного примера, ее любви, советов, а если надо, то и утешений. К тому же я не исключаю, что бессознательно Элька ощущала, что сильные чувства с ее стороны к какому-нибудь мальчику будут в некотором роде предательством по отношению к любимому отцу.
Правда, я никогда не сомневалась, что рано или поздно Элька свое возьмет. И точно – в институте она всегда была окружена целой свитой поклонников. Но свита возникла гораздо позже.
***
О проекте
О подписке