– Погодите. А хорошая новость?

– О ней вы узнаете по окончании диктанта.

– Ну-у, это же долго, – недовольно загудел класс. – Пока вы проверите, пока поставите отметки – неделя пройдет, а то и больше.

– С чего вы взяли, что я буду читать ваши тетрадки? Я этого дела не люблю, – удивился АМ.

Тут уже удивились мы:

– А как же вы узнаете результаты?

– Очень просто. Когда диктант закончится, вы сами его проверите.

– Как это сами?

– Я зачитаю самые трудные места, а вы отметите, сколько ошибок понаделали.

– А если мы вас обманем? Просто исправим ошибки, а подчеркивать их не станем?

– Нет, вы не унизитесь до этого. Да и ради чего вам меня обманывать? Чтобы получить двойку, а не минус десять? Вам же самим будет любопытно узнать свой настоящий уровень. Это эксперимент. Договорились?

***

Мы с азартом закивали. Диктант, действительно, оказался коротким – всего-то с десяток предложений. Не успел прозвенеть урок на перемену, как я обнаружила у себя 12 (!!!) ошибок и сама же, руководствуясь указаниями АМ, вывела себе оценку: +1. И это был, кстати, второй результат. Выше, получив +2, оказалась только эта зубрила Ленка Павлова, допустившая «всего лишь» 10. У остальных было больше 15 ошибок. Мы были поражены бездной открывшейся перед нами неграмотности. Но всю перемену посвятили вовсе не пробелам в нашем образовании, а обсуждению нового учителя. И сошлись во мнении, что «он ничего».

– Похоже, скучно не будет, – подытожила Элька.

Прозвенел звонок, и мы дружно потянулись в класс, чтобы узнать «хорошую новость». Мы напомнили АМ, что с нетерпением ее ожидаем.

– Ах, да… – протянул он. – Что ж, начну издалека. Вы книжки читаете? В смысле, для души?

Руки подняли почти все.

– И что же вы читаете? Я спрашиваю только о худлите. Вернее, о том, что вы под ним понимаете. Бьюсь об заклад, что это детективы или низкопробная фантастика. Девочки, конечно, зачитываются еще любовными романами. Так ведь?

– Это как считать – низкопробное или нет? О вкусах не спорят, господин учитель, – съязвил Славик Скворцов, мой давний, еще с 7-го класса, воздыхатель.

– Э, батенька, тут вы не правы, о вкусах (и, может быть, только о них) еще как спорят! – АМ, как вскоре выяснилось, употребил одно из своих любимых словечек. Уже через месяц мы стали вплетать в свою речь, где ни попадя, этого «батеньку», добавив к нему еще и «маменьку» при обращении к особам женского пола.

АМ продолжал:

– Назовите своих любимых писателей. Но чур – не произносить при мне такие имена, как Дарья Одинцова или Сергей Ульяненко. Не будите во мне зверя. За такое буду беспощадно карать! Увижу у кого в руках подобную книжку – считайте, что четвертные оценки снижены на балл.

При этих его словах я (и не одна я) покраснела, ибо с увлечением читала тогда именно Одинцову.

– Помните, ребята, – несколько лет плохого чтения, и вы навсегда превратитесь в духовных калек. А это не лечится! Единственным противоядием являются уроки литературы. Если, конечно, повезло с учителем. Вам вот повезло! – тут АМ широко улыбнулся. – Поднимите руки, кто читал Лескова? (поднялось 2—3 руки) А Салтыкова-Щедрина? Только не сказки, хотя это тоже отличная штука, а скажем «Историю одного города»? (тут руку поднял только Лешка Круглов). А Бабеля? Платонова? (ни одной руки).

Мы были подавлены своей неразвитостью и духовной инвалидностью. Но АМ нас ободрил:

– Не читали? И прекрасно! Вам можно только позавидовать. Ведь вам еще предстоит – впервые! – это прочесть. Это же счастье, ребята! Вообще, в мире написаны миллионы книг. Но тех, без которых человеку никак не обойтись, не так уж много. Наверное, всего пятьсот! И вот добрую часть из них вы с божьей (и моей) помощью прочтете года за два – за три.

Он говорил увлеченно, и глаза его при этом сверкали. Мы слушали, как зачарованные. С нами так о книгах еще никто не говорил. Только ехидина Элька, с которой мы то и дело шушукались, спросила: «Марго, а он часом не маньяк?» Я в ответ на нее шикнула.

А АМ продолжал упоенно токовать, как измученный страстью тетерев:

– Литература, вы потом поймете, хотя сейчас мне не поверите, – самый важный предмет в школе! И это объективная истина. Хорошая новость состоит в том, что я обещаю сделать вам самый драгоценный подарок, на который только способен учитель – я научу вас настоящей литературе. Не просто читать, но и понимать ее. В общем, любить это дело. Да-с, обещаю.

Мы условились, что на уроках будем проходить школьную программу. Только не так, как водится, когда школа навеки отбивает у своих воспитанников всякую охоту к чтению таких книг, как «Мертвые души» или «Война и мир», а совсем даже наоборот. А по субботам у нас будет факультатив по литературе. И на нем мы будем читать и обсуждать все самое интересное, что в школьную программу не вошло.

– Есть еще одна новость, – сказал АМ, подытоживая свою речь. – По-моему, тоже хорошая. Мы тут еще с одним «новеньким» учителем подумываем, а не организовать ли нам школьный театр? Чтобы немного порастрясти ваши мозги и души.

– Театр?! – загалдели мы радостно. – Вот здорово! А что за пьесы мы будем ставить? А как вы вдвоем будете работать? Ведь режиссер обычно – одинокий волк?

– Как Станиславский и Немирович-Данченко. Мы пока еще не достигли их уровня, но ведь и вы тоже не МХАТ. Кстати, ребята, подумайте на досуге, как мы назовем наш театр?

– Может, «Шхат» – школьный художественный театр? – предложил кто-то.

Всем очень понравилось. Только Лешка Круглов сказал: «А, может, назовем его «Нечайка»? Не все сразу поняли, откуда он взял это название, но АМ весело зыркнул на него и сказал:

– Да, пожалуй, так лучше. Пусть будет «Нечайка».

***

По расписанию в этот день после литературы следовала история. Вместе со звонком в класс вошел еще один новенький учитель, он же – второй предполагаемый режиссер. Первой моей мыслью было: «Да это же вылитый Пьер Безухов!». Историк был довольно тучным и одышливым. При этом выше и как-то массивнее словесника, шире в плечах. И уже начинал лысеть. В качестве компенсации он носил рыжеватую и довольно чахлую бородку. Зато усы были на редкость пышные. И, как и положено Пьеру, он носил очки. Причем очки с толстыми стеклами. Сквозь них глаза казались большими и выпученными. Так что он слегка смахивал на какую-то глубоководную рыбу, что выглядело не слишком приятно.

Он казался гораздо старше АМ. Хотя разница в возрасте между ними составляла, как мы вскоре узнали, меньше пяти лет.

Историк назвал свое имя, и весь класс буквально покатился от хохота. «Кандид Анатольевич», – именно так он представился и, похоже, был несколько озадачен столь дружным весельем:

– И что же такого смешного вы нашли в моем имени? – спросил историк чуть писклявым тенорком, который не очень-то вязался с его внушительной фигурой.

– Ну, как же, – сквозь не стихающий хохот, пытались объяснить мы. – На предыдущем уроке появился один новенький по имени Амбруаз. А теперь вот вы – Кандид… Анатольевич. Разве не смешно?

– Да, забавно, – на лице историка внезапно проступила чуть растерянная и совершенно обезоруживающая улыбка, тут же скрасившая в наших глазах некоторые дефекты его внешности. – Кстати, вы еще больше удивитесь, когда узнаете, что мы с Амбруазом Михайловичем – старые друзья. А хотите, я угадаю, с какими словами он к вам обратился?

– Конечно, хотим.

Кандид Анатольевич (а далее – КА) несколько мгновений стоял неподвижно, как бы задумавшись, а потом вдруг заговорил: «Вы, конечно, не поверите, но литература является самым важным предметом школьной программы. И это объективная истина», и так далее… Дело даже не в том, что он слово в слово воспроизвел фразы, сказанные словесником. Куда больше удивило, что его голос и интонации вдруг стали в точности такими же, как у АМ. Но самое поразительное было в том, что и чисто внешне он так преобразился, что лицом и фигурой каким-то образом стал похож на своего приятеля. Это преображение почти граничило с чудом. Класс просто лег. А потом разразился аплодисментами.

КА развел руки, как бы раскланиваясь перед благодарными зрителями, а потом добавил уже своим обычным тенорком:

– Вот и я начну так же. Только заменю литературу на историю. – Тут КА снова рассмеялся, да так заразительно, что еще больше нас к себе расположил.

– А про Кандида, кажется, Вольтер написал? – спросил кто-то.

– Да, Вольтер. Из него я, можно сказать, появился. Кстати, значение этого имени таково: чистый, искренний, простодушный. И оно мне идеально подходит. Я ведь тоже искренний и… простодушный. Иногда даже слишком, – добавил историк как бы про себя.

На большой перемене состоялся импровизированный слет девчонок. Мы единодушно постановили, что хотя словесник будет посимпатичнее будет, но и историк неплох.

А когда начался школьный театр… Но про театр – отдельная история.