Глава 5

Я не мог не думать о карьере.

Он снился мне по ночам – то были бессвязные видения, сумбурные образы сланцевых камней и острых горных вершин. Карьер наблюдал за нашим домом всю мою жизнь, он был частью пейзажа, как небо, горы, Мейн-стрит, столбы с проводами. И вдруг я осознал его присутствие – ослепший глаз высоко в горах.

На первом же уроке истории в средней школе я узнал, что когда-то наш сланцевый карьер был самым большим в мире. Потом, сто лет назад – слишком давно, чтобы кому-то было до этого дело, – случилась большая забастовка. Бетесда выступила против больших боссов ради справедливого распределения благ.

Жаль, что из этого ничего не вышло.

Впрочем, забастовка меня волновала мало – в отличие от карьера. Раньше тут возвышалась гора, поросшая травой и деревьями, ее поверхность обустроили природа, ледники и климат. А потом пришли люди, начинили ее взрывчаткой и взрывали, взрывали, раз за разом, понемногу меняя облик горы. Из ее недр добывали сланец – гладкий, красивый, отливающий синеватым пурпуром камень; его разламывали на куски, чтобы крыть черепицей дома и высекать надгробия для мертвых. Всю свою жизнь – суровую, тяжелую, опасную – люди, жившие у подножия горы, копались в ее внутренностях, и теперь в ней зияла дыра, словно печальное напоминание о прежних днях. Они умудрились выпотрошить целую гору.

После смерти Греты я вдруг почувствовал тяжесть исчезнувшего утеса, как будто наш город на протяжении всей истории носил по нему траур. Ходить по дороге вдоль сланцевого карьера было все равно что ступать по мертвому телу. Карьер, не отрывающий взгляда от городка, судил все наши поступки. И Грета после смерти присоединилась к нему – она тоже стала сломанной горой; пурпурные сланцевые синяки горели на ее теле.

* * *

В первую неделю после смерти Греты я был одержим идеей выяснить все, что известно полиции про ее последний субботний вечер – сколько информации они успели нарыть. Подробности, о которых я знал, путались в моем сознании и мешали спать по ночам. В газетах и теленовостях продолжали мусолить историю Греты. Какие-то факты лежали на поверхности, другие были откопаны полицией непостижимым для меня образом. Впрочем, все это не имело значения. Копы не знали и половины того, что произошло.

Я не любил писать сочинения в школе, наверно, потому, что у меня плохо получалось. Но вообще писать мне нравилось. Например, составлять списки. Меня приохотил к этому один учитель много лет назад, еще в начальной школе, заметив, как трудно мне выразить словами то, что было на уме. Все тогда твердили, что я должен с кем-нибудь поговорить об отце. А тот учитель сказал, что я могу все мысли записать в тетрадку – для себя. Временами это и впрямь помогало привести мозги в порядок, когда голова была забита кошмарными, смутными образами, которые с трудом там помещались.

Я давно не составлял списков. Наверное, просто забыл, как сильно они мне помогали. Но тут почувствовал, что пора это сделать. Взял ручку, которую одолжил у кого-то в школе и не вернул, достал чистый блокнот, зачем-то подаренный мне мамой на Рождество, и решил записать все, что полиция знала о Грете и ее последнем субботнем дне.

• Утром Грета отправилась за покупками в Лландидно с матерью. Они накупили себе шмоток и решили там пообедать. (И Грета, и ее мама относились к еде очень строго, так что, скорее всего, ограничились зеленым салатом, а может быть, чашкой кофе. Грета однажды призналась мне, что, вообще-то, любит поесть, но сладкое, шоколад или хлеб позволяет себе только в самые тяжелые времена, а потом всегда чувствует себя ужасно, как будто еда буквально ложится в нее мертвым грузом.)

• Вернувшись домой, Грета пошла в свою комнату готовить домашнее задание. В 15:27 на ее странице в соцсетях появилось селфи: Грета улыбается, сидя на кровати со скрещенными ногами. На ней черная толстовка, капюшон накинут на голову. (Считается, что толстовка выглядит круто на тех, у кого водятся деньги, и жутко – на нищебродах. Грета обычно смотрелась круто, я – внушал опасение.) Фотка собрала сотни лайков и длинные цепочки комментариев: «Выглядишь потрясно!», «Красотка», «Крутая толстовка!», «Увидимся вечером».

• На протяжении всего дня Грета то и дело отправляла сообщения в групповой чат для Эллы и Киры. У полиции имелись распечатки бесед. Я их не видел, но девчонки нам их пересказали: болтовня о вечерней тусовке в парке, о том, кто что наденет, жалобы Эллы на родителей, сочувствие Греты. Обычная переписка. Ничего странного.

• В половине седьмого ужин с родителями: домашние кебабы с салатом, бутылка вина – семья Греты считала себя современной и очень прогрессивной. (Еще один классовый маркер: пить с родителями нормально, если цедишь маленькими глотками дорогое вино в столовой шикарного особняка, а не глушишь дешевое пойло в муниципальном жилище.) Впоследствии Лиз и Кельвин Пью уверяли, что за столом речь шла про летние каникулы и вероятное путешествие в Париж. Грета была полна энтузиазма. После ужина Кельвин предложил отправиться на вечернюю прогулку, но Грета отказалась под тем предлогом, что ей много задали на дом.

• В половине восьмого Кельвин отвез Грету в Бетесду и высадил у дома Эллы. Подруги зашли за Кирой и все вместе отправились в парк.

• На Грете были джинсы, белые кроссовки, розовая футболка, белый свитер с надписью «Adidas» на груди и новая джинсовая куртка. С собой Грета взяла небольшую красную сумочку, в которой лежала бутылочка водки, телефон, косметика и пауэрбанк – на случай, если батарейка разрядится.

• В парке было много народа, однако Грета почти весь вечер держалась своей компании. Думаю, полиция правильно вычислила нашу группу: Грета, Кира, Элла, Дион, Гвин и я. Кажется, они решили, что ядро составляют девочки-лучшие-подружки, а парни иногда с ними гуляют. Мы расположились на торчащих из земли камнях среди деревьев; вокруг сновали подростки, по большей части из нашей школы. К нам постоянно кто-то подсаживался, вливался в разговор.

• Все пили и громко болтали. Каждый был немного пьян, некоторые с трудом держались на ногах. Подрались две девятиклассницы, но нас это не касалось – мы не обратили на них внимания. Люди всегда дерутся, когда выпьют.

• Грета должна была, как обычно, провести ночь у Киры, поскольку жила далеко и не могла сама добраться до дома.

• Никто толком не помнил, как закончился вечер. Такое нередко бывало – люди разбредаются, засыпают под деревьями, исчезают с кем-то в кустах. Гвин с самого начала целовался с Эллой – не знаю, почему они до сих пор не стали парой. Кира подцепила взрослую девушку из выпускного класса, у которой была припаркована машина позади «Быка», и куда-то ушла с ней полчаса назад. Никто не обратил на них внимания: люди то и дело уходили во тьму, чтобы перепихнуться. Мы с Дионом болтали с девчонками из параллельного класса, хотя нам с ними ничего не светило.

• Несколько свидетелей заявили, что под конец вечера Грета со всеми общалась, громко смеялась и была пьяна. Ее речь звучала неразборчиво, двигалась она неуверенно, часто спотыкалась. Впрочем, так вели себя почти все, Грета не была исключением. Она казалась счастливой.

• Незадолго до одиннадцати какая-то девочка из восьмого класса шла по парку, направляясь к Мейн-стрит (она назвала точное время, потому что договорилась о встрече с мамой). Девочка сказала, что видела Грету среди деревьев. Та двигалась нетвердой походкой в сторону карьера с сумочкой через плечо – восьмиклассница запомнила эту подробность, поскольку Грета безуспешно пыталась застегнуть на сумочке молнию.

• Закончив свои дела, Кира стала разыскивать Грету, но та не отвечала на телефон. Полиция раздобыла статистику звонков и узнала, что Кира тем вечером пыталась дозвониться до Греты девять раз. У девчонок существовал свой «девичий кодекс». Он вступал в силу, когда одна из них уходила в отрыв и оказывалась там, где ей быть не положено. В таких случаях подруги ее прикрывали, обманывая родителей. Поэтому Кира пошла домой, полагая, что Грета повела себя как плохая девочка и замутила с каким-нибудь парнем. Это было не похоже на Грету, но ничего не значило – с кем не бывает.

• На следующее утро Кира опять позвонила Грете, но наткнулась на автоответчик; сообщения в социальных сетях оставались непрочитанными. Однако Кира по-прежнему не волновалась, рассудив, что Грета вырубилась пьяной в чьем-то доме, а телефон разрядился.

• В полдень Лиз попыталась связаться с Гретой, чтобы забрать ее домой. Не дозвонившись, она набрала Киру, которая, следуя «девичьему кодексу», сказала неправду, спасая Грету от неприятностей: Грета, мол, поздно проснулась, а сейчас принимает душ. Лиз предупредила, что приедет к двум, чтобы успеть забрать дочь до воскресного обеда. Вот тогда Кира начала паниковать: если Грета не объявится, все узнают, что Кира солгала. Она отправила сообщение в наш общий чат, наверно надеясь, что Грета провела ночь с Дионом или с Гвином. Что было, конечно, в высшей степени маловероятно.

• Примерно в то же время мужчина из Трегарта отправился на утреннюю воскресную пробежку. Он завернул на набережную Огвена и бежал вверх по течению к карьеру, пока не остановился на гребне холма, чтобы перевести дыхание. С того места открывается прекрасный вид на озеро, так что мужчина подошел к самому краю, чтобы посмотреть вниз. Затем он обернулся и заметил что-то странное среди сланцевых плит. Что-то или кого-то. Он ринулся вперед, полагая, что может помочь, но, конечно, было слишком поздно. Грета была мертва уже несколько часов.

• Ее сумочка исчезла вместе со всем содержимым. Одежда не пострадала – Грету не изнасиловали, не было никаких следов борьбы. На голове зияла большая рана от удара тяжелым предметом. Повсюду валялись крупные куски сланца, любой из которых мог послужить орудием убийства.

• Разумеется, вызвали полицию; пока копы мчались по направлению к Бетесде, Кира обзванивала всех подряд.

• За дочерью приехал Кельвин, и Кира поневоле призналась, что понятия не имеет, где находится ее лучшая подруга, но она уверена, что с Гретой все в порядке. Скорее всего, та у кого-то в гостях и скоро должна проснуться с ужасным похмельем. Пока Кира пыталась найти оправдания для Греты, воскресную утреннюю тишину разорвали сирены полицейских машин, летевших к карьеру. Позже Кира сказала, что при одном взгляде на них лицо Кельвина «сморщилось, как бумажный пакет». Он повернулся к Кире и спросил: «С ней все будет хорошо, правда?»

• Среди немногих фактов, которыми Кира сочла нужным поделиться с полицией, было признание: этот момент на крыльце останется с ней навсегда. Слова Кельвина и отчаяние, написанное на его лице, словно предвещали надвигающийся кошмар. Именно тогда, по словам Киры, она впервые заподозрила, что случилось нечто по-настоящему ужасное.

Вот и все. Такой получился список. У меня ушел на него целый вечер. Я спрятал блокнот под матрас, чтобы мама не нашла, и каждый вечер перечитывал, пытаясь мыслить, как полицейский. Должно быть, копы предполагали, что Грета кого-то подцепила в тот вечер, или заранее договорилась о встрече, или была пьяна и по глупости ушла к карьеру одна. Возможно, они подозревали, что кто-то похитил ее и убил после того, как она отказалась с ним спать. Что-нибудь в таком роде.

Я очень надеялся, что они думали именно так.

Потому что на самом деле они ничего не понимали.

Казалось абсурдным, что полиция не в состоянии выяснить некоторые подробности.

Как они могли проглядеть тот факт, что Кельвин с дочери глаз не спускал? Иногда он будто бы ослаблял контроль – позволял ей выходить на улицу и гулять с друзьями, а потом тщательно просматривал ее телефон и историю браузера. Иногда доходило до того, что он запрещал Грете носить обтягивающую или открытую одежду, а затем покупал ей именно такие вещи.

Как от внимания копов ускользнула привычка Лиз накачиваться вином до отупения каждый вечер? О ней ходили истории, смахивающие на сюжеты дешевых романов, которые читают ради острых ощущений, или фильмов, какие не принято обсуждать.

Полиция узнала из школьных журналов, что училась Грета на пятерки, выяснила, что комнату свою она держала в чистоте, определила, какую одежду она любила носить, и даже прослушала ее музыкальный плейлист в поисках зацепок. Копы перетряхнули ее компьютер и перечитали все школьные сочинения, надеясь, что она допустила промах и выдала информацию, которая поможет следствию. Размышляя об этом, я не мог сдержать печальной улыбки. Было забавно и грустно наблюдать, как полиция пыталась отыскать правду о Грете в предметах, которые от нее остались.

Проблема старшего детектива-инспектора Дэвис заключалась в том, что ей не дано было узнать Грету, как бы она ни старалась. Настоящую Грету. Дэвис лишь находила подсказки, которые Грета ей оставила. Полиция была умна, но Грета оказалась умнее. Она так аккуратно и тщательно выбрала улики, которые потом отыщут копы, как будто…

Как будто все спланировала заранее.

* * *

– Какую песню вы бы поставили на своих похоронах?

Шел урок по религиозному воспитанию; тема – отношение религии к смерти. Его вел студент-практикант, один из тех «клевых» парней, которые хотят быть для каждого лучшим другом. Он приходил на занятия в футболках с изображениями «Нирваны» и «Рэд Хот Чили Пепперс», накинув сверху обычную рубашку. Мы позволяли ему верить в то, что он клевый, – так было проще. В сущности, славный парень, даром что жалкий подлиза. Мы не потрудились запомнить его имя.

– «Ухожу под землю»^[9], – ответил кто-то, воображая, будто выдал нечто оригинальное.

Никто не засмеялся.

– Гимн Уэльса, – сказал Гвин. – Обожаю его слушать перед началом матчей.

В тот момент я об этом не подумал (такая мысль показалась бы странной), но гимн Уэльса как нельзя лучше подошел бы Гвину: все рыдают, гроб укрыт уэльским флагом, как на похоронах героя войны.

Кира назвала какую-то композицию в стиле ска^[10], которую ей в детстве ставила мама. Элла выбрала что-то из репертуара Тейлор Свифт, чтобы заставить всех плакать. Мы с Дионом ничего не сказали, однако я подумал, что выбор должен остаться за мамой, поскольку она больше всех расстроится и песню придется слушать ей, а не мне. Если она выберет какую-нибудь фигню из девяностых, так тому и быть.

Мне не приходило в голову, что мама, скорее всего, умрет раньше.

Элла толкнула Грету локтем:

– А ты что выбрала?

Грета сморщила носик и покачала головой, как будто все это было ей не по душе.

– Не глупи! Я буду старая, когда умру, и музыка, которая мне сейчас нравится, давно выйдет из моды.

– Верно подмечено! – воскликнул студент, весьма довольный тем, что мы всерьез обсуждаем вопрос, имеющий отдаленную связь с темой урока. Пожалуй, он считал это великим достижением.

– Я не могу ничего выбрать, – сказала Грета, охватывая пальчиками фиолетовый блестящий карандаш, как лоза оплетает и душит дерево. – Ведь я еще не прожила свою жизнь!