IV

В этот же момент, закрыв за сыном дверь, Белла Алексеевна отправилась через залу на кухню, чтобы начать приготовление обеда, так как она обещала мужу и сыну готовить всю эту неделю, выполняя долг настоящей хозяйки. Она так и заявила; с гордостью тогда прозвучали её слова, но теперь она мучилась, что каждый день нужно так много времени проводить дома и тратить его к тому же на готовку. Дело, в котором она хотела задействовать Арсения, было связано с приездом её старшего сына и, соответственно, брата самого Арсения, но она забыла об этом сказать и вспомнила, лишь когда взялась за обед. Сразу же спохватившись, она хотела позвонить, но потом передумала, так как решила, что всё расскажет, когда уже вечером будут вместе и сын и муж.

Георгий Фёдорович, сын и брат, был на дипломатической службе в Швейцарии с целью, как обычно, решать там весьма важные вопросы. Но, по его словам, это была лишь «маленькая проблема для маленькой Швейцарии и огромная проблема для огромной России». Он был человеком во многом светским и публичным, и эти слова стали сразу многие повторять в разговорах, связанных с политическим положением страны. Эти же слова употребляла и Белла Алексеевна, немного лишь меняя, когда в разговоре кто-нибудь спрашивал, где находится её старший сын. Она так и отвечала, что он в Швейцарии решает такие-то и такие-то вопросы, и что проблема, для которой он туда сейчас отправился, «очень мала для маленькой Швейцарии и очень велика для великой России». Такая формулировка нравилась ей больше всего, хотя она и немного меняла смысл изначального выражения и придавала ему оттенок патриотизма.

В общем, стоит упомянуть, что подруг у Беллы Алексеевны было много, и не только в России, но и во всём мире; с ними она нередко говорила по телефону или же встречалась во время путешествий. Но, несмотря на это большое количество подруг и на разнообразие их мест проживания, все из них до единой знали, чем занимается сын Беллы Алексеевны в Швейцарии.

В этот раз дату своего приезда Георгий Фёдорович сообщил только матери, но для того, чтобы она сообщила её всем, кому желает нужным; и ещё он добавил, что, если она хочет, может никому совсем и не сообщать, чтобы сделать сюрприз. Но она решила сделать всё наоборот, в её голове созрел определённый план, весьма простой, но отчего-то ей очень понравившийся, и она считала, что он должен обязательно понравиться и другим членам семейства. План этот состоял в том – так как Георгий Фёдорович приезжал на срок немалый, на целый месяц – чтобы познакомить его с разными людьми, устраивая часто где-нибудь встречи, на которых будут присутствовать и общаться интересные персоны.

Она знала, что сын её – человек светский и, участвуя во встречах и в интересных разговорах, он всё-таки, может быть, изменит свои ценности и идеалы и останется жить в России. Последнего ей очень хотелось, и она была готова на всё, чтобы этого добиться, и план, придуманный именно для этого, казался ей превосходным. Самая большая роль в этом плане была у Арсения, который, имея много разнообразных знакомств, мог бы как раз и повлиять на своего брата.

Но всё же этот план, это дело Беллы Алексеевны, было больше странным, чем хорошим, к тому же и сам Георгий Фёдорович, хоть и был человеком дипломатичным, хорошо говорящим, больше времени любил проводить в семейном кругу, так как часто он сам очень уставал. Уставал от поездок и от встреч, да и вообще от работы и быстро бегущей жизни своей в целом. Но обо всём этом Белла Алексеевна не думала и в самом хорошем расположении духа продолжала готовить обед.

В это время Арсений Сатукеев уже шёл по широкому проспекту; шёл своей быстрой, ровной походкой. Он наблюдал, но иногда и уделял внимание собственным мыслям. Прохожие, одетые в большинстве своём тепло, суетливо шли в самых хаотичных направлениях, кто-то наискось, кто-то прямо; все были будто чем-то серьёзно заняты, куда-то устремлены, и лишь некоторые шли, медленно прогуливаясь. Сатукеев был одним из тех прохожих, которые куда-то быстро шли, на фоне массы этой он ничем не выделялся, разве что прямой траекторией своей ходьбы и тем, что его все обходили. До назначенной встречи оставалось чуть более двадцати минут, а ему оставалось идти около двух километров. Он боялся опоздать, и именно поэтому время от времени он ещё сильнее ускорялся, чуть ли не до бега. Но бежать Арсений не хотел, так как знал, что совсем потеряет удовольствие от своей прогулки, не сможет наблюдать за величественными зданиями и угадывать их архитектурные стили, не сможет наблюдать и за лицами людей, и, в конце концов, он просто быстро устанет. Поэтому вариант пуститься бежать был признан им нерациональным, и он продолжил идти в прежнем темпе.

Он всё думал, что же там, на этой встрече, будет. «Неужели так велика серьёзность всего предстоящего? Вряд ли. Интересно, кто же там будет? И будут ли ещё какие-нибудь студенты? Возможно, вполне возможно», – он вёл в голове диалог с самим собой, задавал вопросы и отвечал на них; такая форма рассуждений ему иногда нравилась. Но неожиданно в толпе он заметил того человека, который недавно в сопровождении ещё одного шёл по двору и который показался ему тогда подозрительным. На этот раз он был один; и в какой-то момент Сатукееву показалось, что этот человек идёт в том же направлении, что и он сам. «Не получил ли он такого же сообщения, как и я, не идёт ли он по такому же адресу?» – промелькнуло у него в голове. Но где-то через четырнадцать метров человек этот свернул на перпендикулярную проспекту улицу, и Сатукеев сразу же постарался о нём забыть, так как он в его мыслях порождал подозрительность, которую Арсений так не любил.

Через несколько минут Сатукеев уже был рядом с указанным в сообщении адресом, однако входа в нужный дом найти не мог и какое-то время ходил туда-обратно около одних ворот, но потом произошла неожиданная встреча.

Стоя у ворот, Сатукеев вдали увидел небольшую фигуру Пешкинского, который как-то неестественно шёл медленной походкой и через пару минут уже был рядом с Сатукеевым, но до конца будто бы его не замечал. Всё это Арсений наблюдал с недоумением во взгляде. Уже отойдя от него на метр, Пешкинский обернулся и сказал достаточно громко:

– А-а-а! Арсений Фёдорович, добрый день! Или вечер? Даже, право, не знаю. Всё фланирую, на граждан смотрю, и уж во времени-то совсем потерялся.

– Не подскажете ли вы, уважаемый господин Пешкинский, раз уж вы здесь, как найти человека в этих местах по фамилии Энгельгардт? – с насмешкой и некой раздражённостью произнёс Сатукеев в ответ на приветствия Пешкинского. Тот в этот момент расхохотался.

– Хе-хе… Вы думаете, я за вами слежу? Откуда же мне тогда знать, где проживает этот человек? Нет, я-то ведь совсем этих мест не знаю, уж человека-то этого тем более. Я просто здесь гуляю, – произнёс Пешкинский, растягивая последние слова.

– Как же?

– А вот верите ли, Арсений Фёдорович?! Лицо-то у вас совсем подозрительное стало, глаза томят, – последнюю фразу Сатукеев не очень понял, но так как ничего полезного он от своего собеседника не получал, лишь терял своё время, то решил с ним поскорее попрощаться. И к тому же Пешкинский совсем ему стал невыносим, и стала невыносима его фальшивость и неестественность в каждом слове, даже в самой походке и во всей встрече этой.

– Ну ладно, Демьян. Тогда прощайте, мне надо уходить искать то, что искал до встречи с вами… Продолжайте вашу прогулку.

– Я-то, право, могу помочь, – предложил Пешкинский.

– Спасибо, не надо, не надо. Сам уж как-нибудь.

Пешкинский ничего не ответил, лишь посмотрел очень кротким, но странным взглядом, и беседующее разошлись.

V

Сатукеев, несмотря на то, что очень торопился, опоздал. Когда он звонил в дверь, было уже четырнадцать минут шестого. Ему открыла маленькая и худая женщина, которая даже не спросила перед тем, как он вошёл: «Кто там?» Когда он переступал через порог, входя в тёмную прихожую, обставленную до самого потолка большими серыми шкафами, эта женщина резко и молча повернулась, подошла к маленькой фанерной двери, ведущей, видимо, из прихожей в другие комнаты, уже взялась за ручку, будто бы хотела выйти, но вдруг с испугом повернулась и спросила:

– Вы ведь к Виктору Альбертовичу? – её голос прозвучал неестественно звонко и как-то тревожно.

– Да, я к нему, – ответил Сатукеев, кивая.

– Тогда раздевайтесь, проходите за мной, – и она хотела подойти к Арсению, чтобы взять его плащ и кепи, но очень робки были её движения, поэтому он даже не понял её намерений и очень удивился, когда она так близко подошла к нему.

– Аа-а, нет, нет, спасибо, я сам. Просто скажите, куда повесить, – ответил он, всё-таки поняв её неожиданный порыв.

Маленькая женщина отодвинула дверцу серого шкафа-купе и указала на вешалку, после чего отошла, ожидая, когда можно будет провести гостя в нужную комнату, но тут же вспомнила, что ещё надо выдать тапки, и кинулась к маленькому сундучку, чтобы достать их. Сатукеев поблагодарил, и наконец, она повела его по длинному, тёмному и узкому коридору куда-то вглубь квартиры.

В этом коридоре было огромное множество разных закрытых дверей, между которыми стояли какие-то огромные тумбы, и Сатукеев несколько раз чуть не задел некоторые из них. Он долго не понимал, как определить это место в своих мыслях – это была будто и обычная квартира, будто и коммунальная, или, может быть, это была и контора с разными офисными помещениями. Наконец они подошли к двери, на которой была табличка с надписью: «Нотариус. Виктор Альбертович Энгельгардт».

Женщина тихо и незаметно для находившихся в комнате людей открыла дверь перед Сатукеевым, после чего быстро, не сказав ни слова, стала удаляться обратно в темноту узкого коридора и вскоре совсем скрылась из виду.

В комнате, которая напоминала кабинет, Сатукеев увидел четырёх человек, которые его пока что не замечали. Один из них сидел за столом, склонив голову над бумагами, и что-то писал. На первый взгляд это был мужчина уже немолодой, но с тёмными густыми волосами, которые были настолько аккуратно уложены, что казались париком. Остальные трое сидели на длинном чёрном кожаном диване и все как-то очень сильно отличались друг от друга. Один из них был восточной внешности, с большими квадратными очками на чёрных глазах; он сидел, нагнувшись вперёд, и опирался руками на колени, пальцы его были сложены в замок, а взгляд будто был очень сосредоточен и смотрел в одну точку. Сатукееву лицо этого человека показалось очень знакомым; нет, даже не знакомым, а очень типичным, такие лица он уже не раз встречал на улице, на вокзале и на остановках. В таких лицах вне зависимости от остальных черт глаза всегда неподвижно и обязательно через очки смотрят, сосредоточившись, в одну точку. Сатукеев людей, обладающих такими лицами, называл программистами.

Рядом с программистом сидел в элегантной позе, опустив ногу на ногу и облокотившись на спинку дивана, молодой человек; его волосы были залачены, а в руках он держал книжицу, которую, видимо, взял с одной из полок шкафа. Как узнал потом Сатукеев, книжица эта была «Конституция РФ», а молодого человека звали Савелий Караванов.

Рядом с ним, в самом углу дивана, сидел, держа в руках телефон, юноша, почти мальчик; по крайней мере, Сатукееву он показался очень молодым. Он был в кепке с эмблемой бегущего коня, штаны его были закатаны, и торчала часть обнажённой голени, а обувь, как ни странно, отражала падающий свет от ламп и неприятно слепила глаза. Он был одет очень современно, в непонятной, но вроде как модной манере, и весь его облик напоминал определённую часть новой молодёжи. Когда Сатукеев сделал уверенный шаг вперёд и вошёл в комнату, все посмотрели на него, кроме этого очень молодого человека, по-прежнему увлечённого чем-то в своём телефоне. Первым Сатукеева поприветствовал Виктор Энгельгардт.

– А-а, здравствуйте! Проходите, присаживайтесь, но сообщите ваше имя. Вы ведь из списка и получали сообщения? – проговорил он, и Сатукеев подробнее смог разглядеть его. Это был человек среднего роста, очень плотный, но не толстый, его движения были учтивы и плавны, будто бы он был уверен, что за ним всё время кто-то следит и оценивает его поведение. Лицо его, несмотря на видимый уже немолодой возраст, было без морщин, лишь возле маленьких серых глаз образовались мешки и какие-то две линии, напоминающее шрамы, не соответствующие остальному облику и полученные, видимо, при загадочных обстоятельствах, о которых никто не знал. Голос его звучал низко, почти басом, но очень дружески.

– Да, я Арсений Сатукеев. Получил ваше сообщение и пришёл по указанному адресу.

– Прекрасно! Я ведь такой алармист, думал, что поздно оповестил и никто не придёт, а дело ведь очень ответственное, и нужно его решить уже сегодня, – ответил Энгельгардт на отчёт Сатукеева о сообщениях и пригласил его присесть, указывая на один из стульев, стоявших возле стены.

Сатукеев направился к своему месту, но вдруг один из сидящих привстал и протянул ему руку. Это был Караванов; его примеру последовали и остальные, называя свои имена и приветствуя Сатукеева. Оказалось, что имя молодого человека Илья Коридонов и учится он на первом курсе в том же университете, что и Арсений, а вот имя программиста разобрать было сложно, так как тот его быстро пробормотал, сконфузился и сел в прежнюю позу.

Когда Сатукеев подошёл к стулу, Виктор Альбертович, обращаясь ко всем, сказал:

– Ну что же? Остались ещё двое. Ждём их и точно начинаем, – после этого он снова сел за свой стол и наклонился над бумагами. В комнате воцарилась молчание, и так, почти в абсолютной тишине, прошло около десяти минут. Сатукеев крутил головой и рассматривал то кабинет, то людей, сидящих в нём, но никто не обращал внимания на его пристальные взгляды – программист сидел в размышлениях, Караванов и Коридонов продолжали заниматься тем же, чем и занимались до прихода Сатукеева: один читал конституцию, другой был чем-то увлечён в телефоне.