Пересвет оглядел шестерых мужчин, которые окружили ведьму полукольцом. Молодые, как и он сам, для своих лет они выглядели чересчур спокойными. До сих пор ни один из них не проронил и слова.

Не пойму, они вообще дышат?

Пересвет шагнул вперед.

– Не-е-ет! Не подходи! – закричала ведьма.

Еще шаг.

– Нет, не надо! Прошу, смилуйся!

– Над тобой!? – от возмущения, Влад залепил ведьме аж три пощечины. – Тварь, объясни что происходит!

– У него лампа, – выстрадала Моравна.

– Лампа?

Представьте, что вы хорошенечко накалили сковородку, налили в нее масла и кинули жариться огромную волосатую гусеницу. Вот примерно то же самое сейчас происходило с бровью Влада.

– Та самая лампа? – спросил он.

– Нет, блядь, другая, – нарочито идиотским голосом ответила ведьма.

Пощечина.

– Почему ты боишься лампу?

– Даже если я постараюсь объяснить, вы все равно не поймете.

– Лампа убьет тебя?

– Можно сказать и так, – Моравна поморщилась. – Но это гораздо страшнее, чем смерть. Это за гранью вашего понимания. Это… это… это ужас, стократ помноженный на безумие.

– Я бы с удовольствием взглянул на это, – сказал Бажен Нежданович.

– Одноухий! – скомандовал Влад. – Лампу! Быстро!

Пересвет сделал еще один неуверенный шажок навстречу ведьме.

Пока все остальные разговаривали свои разговоры, он следил за молодыми ратниками. Они вели себя так, словно в комнате шла непринужденная беседа об утреннем удое.

Еще шаг.

В шкафу у дальней стены что-то скрипнуло.

– А что это там такое? – спросил Пересвет.

– Где? – уточнил сторож.

– В шкафу.

– Одноухий! Давай сюда лампу! – орал Влад.

Пересвет Лютич попятился, доставая из-за пазухи рубин.

– Одноухий! Лампу! Быстро!

– Не-а.

– Ну все, – прошипел Влад.

Мечник закрыл глаза. Когда он открыл их снова, его зрачки стали козлиными. Черными горизонтальными полосками без радужной оболочки.

Скучавшие ратники тут же опали на манер мокрой тряпочки и обратились в пыль.

Влад вскинул руки к потолку и беспорядочно зашевелил пальцами так, как если бы ему пришлось щекотать промежность великана.

Со скрипом, открылись сундуки. С заброшенного хлама сорвались покрывала.

Ненужные вещи начали оживать. Потускневшие подсвечники, ломаные инструменты, банки, склянки, швейные иглы, лишние обрезки дверного наличника, затупившиеся ножи и топоры поднялись в воздух и неспешно закружились над Владом.

Постепенно вся эта круговерть набирала скорость.

Ведьма встала со стула. Так, будто ее и не привязывали вовсе. Хотя… да, скорей всего ее не привязывали.

Шкаф заходил ходуном. Из приоткрывшейся двери высунулась мохнатая когтистая лапа.

– Это странно, – ловко подметил сторож.

– Башен Нешданыч! – закричал Пересвет. – В окно! Быштро!

***

– И что? – спросила Рябая. – Прям никогда не выпивал?

– Ну да, – ответил Кузнец.

– Прям никогда-никогда? – повторила она голосом человека, которому на ногу уронили наковальню.

– Да, никогда.

– И как ты так изловчился? Вроде в одном мире живем. А, ладно, – Рябая махнула рукой. – Привычка тут, конечно, нужна, но если по чуть-чуть…

Женщина откупорила бутыль крепкой березовой бражки.

– Мам, ты опять? – спросил Засранец.

– Так… иди-ка, погуляй.

– Послушайте, мне действительно пора на работу.

– Да успеешь ты на свою работу.

Рябая вытащила из кармана две потертые медные чарки, вставленные друг в дружку. Со сноровкой бывалого трактирщика, она наполнила их до краев.

– Ну, кузнец, давай.

– Я не хочу.

– Надо.

– Зачем?

– За справедливость.

Рябая проглотила выпивку резко и уверенно. Кузнец же состроил кислую мину и малость отхлебнул. При этом он невольно оттопырил в сторону мизинчик.

Тут же, вверх по улице, раздался звон битого стекла.

Со второго этажа богато украшенного терема выбросился человек. Приземлился он прямиком на повозку, что притаилась среди кустов черемухи. Следом за ним, перевесив через подоконник грузную задницу, вывалился еще один.

Возница крикнул: «А ну, пошли!» – и тройка лошадей рванула с места.

Вдогонку им из окна вылетали какие-то непонятные вещи. Целая стая различных железяк и деревяшек бросилась преследовать повозку. Затем из окна выпрыгнуло лохматое краснорылое чудище, ну а последней дом покинула женщина в черном, лихо седлавшая метлу.

У терема вразнобой заголосила толпа белых ратников.

Кузнец вылил на землю остатки браги и пошел на работу.

***

– Отступники! – орал Влад, высунувшись в окно. – С ведьмой сговорились!

Зрачки мечника вернули себе обыкновенный вид. И правильно, ведь если бы он забыл об этой мелочи, то звание главного злодея досталось бы ему, а не Пересвету.

К воеводе тотчас поспешили бы два десятка ратников. Всей толпой, они убедили бы главного сделать правильные выводы. Мол, так и так, давайте сожжем Влада к чертовой матери, а то у него глаза козлиные.

Тем более, что мечник и без того успел набить оскомину этому городу. Его казнь ни за что не обошлась бы без блинов и хороводов.

Но что тогда? Что сталось бы дальше при таком раскладе?

Ответ удручает. Ведь случись все так, история белого ратника Пересвета Лютича лишилась бы большой любви, цыган, медведей, капризных мальчиков и жирной художественной справедливости.

И кому оно нужно? А никому оно не нужно.

– Предатели! – не унимался Влад. – Взять их! Взять!

***

С игривым мокрым пошлепыванием, повозка проехала сквозь паутину бельевых веревок и встала обратно на четыре колеса. Поворот остался позади.

Рой разномастного хлама разминулся с шальной тройкой и понесся дальше по улице. Нечистые силы, приведшие его в движение, ослабевали.

– Три целковых, – сказал лихач.

– Четвертак, – возразил Пересвет Лютич.

Лошади тут же замедлили бег. Вавила бросил вожжи, обернулся назад и указал на вурдалака, который вовсю догонял упряжь.

– Милсдари, поимейте совесть. У меня вот так же брат умер, – сказал он извиняющимся тоном. – За четвертак я могу, разве что, в лужу пернуть.

– Зачем? – заинтересовался сторож.

– Бажен Нежданович, у вас есть деньги?

– Есть. Но все же, зачем вы собираетесь…

– Полтинник, – продолжил торги Пересвет.

– Два целковых.

– Один.

– Целковый?

– Да.

– По рукам.

Лошадки ускорились.

– Мы не плохие, – на всякий случай уточнил Пересвет. – Это они все плохие.

– Обижаете, господа! – ответил ему Вавила. – Разве могут быть плохими столь щедрые джентльмены, посулившие скромному извозчику аж два рубля?

– Как это два? – опешил одноухий. – Мы же сторговались до одного.

– А вы, мусье, гляньте-ка туда.

Вавила поднял палец кверху. Над повозкой летела Моравна. Лица не разглядеть – далеко. Но можно предположить, что пресностью ее рожа не отличалась. Ведьмы на то и ведьмы, чтобы корчиться от злобы. Все об этом знают.

– Вы уж не обессудьте. У меня так дед умер, – сказал лихач.

В общении Вавила был типичным алкашом-работягой. Он умудрялся извиняться и заискивать одновременно. Он был очень вежлив. И еще он старался вывалить на собеседника все свои познания в иностранных языках, коих, по правде говоря, не было.

– Эксуземуа, вери сори вел! Два целковых. Благородные доны согласны ехать дальше?

– Да, да, да! Гони!

Казалось бы, решено. Но лошади опять изобразили вялость.

– Что теперь-то не так!? – возмутился Пересвет Лютич. Слюнявый злобный вурдалак быстро нагонял повозку. Становилось страшно.

– Если сеньор заплатит мне прямо сейчас, лошади наверняка пойдут быстрее. Вы даже не представляете себе, герр ратник, насколько это жадные до денег твари.

– Бажен Нежданович, дайте ему два рубля!

Сторож развязал холщовый мешочек, достал два серебряных кругляша и расплатился с лихачом. Коняги бросили притворяться и помчались во весь опор.

Про себя Вавила порадовался удачной сделке и решил это дело отметить. Он выудил у себя из-под ног флягу и начал пить. Он не отхлебнул, не засадил, не пригубил и даже не приложился. Он просто стал пить. Так же буднично, как пьет масло кабачок, когда его жарят. А кабы не сивушный запах, который хвостом тянулся за повозкой, можно было бы подумать, что лихач просто решил промочить горлышко колодезной водицей.

Тем временем вурдалак взбодрил конечности и побежал быстрее. Видать, ведьма пришпорила его каким-то чародейским способом.

Нечистый сделал рывок и поравнялся с повозкой. Зловеще прихрюкнув, он повернул свою морду в сторону ратников.

Страшную и несуразную, эту морду как будто бы сшили из почерневшей капусты, потонувшего бредня и той неприятной склизкой штуки, которая вылезает во время родов вместе с малышом.

И не было в ней никакой упорядоченности. Вон там болтается на лице вурдалака какой-то мясной лоскуток, вот тут свалялся упитанный колтун из серой шерсти, а здесь, кажись, растет поганка. Один глаз заплыл, второй вот-вот вывалится. Зубы натыканы кривым частоколом, а носа, вроде бы, вообще нет.

А взгляд мертвый. Подернутый беленой.

– Ми-и-исьцо-о-о! – с нежностью в голосе проревел вурдалак.

Пересвета Лютича проняло. Он отвернулся от нечистого и принялся остервенело насасывать рубин. Помогало слабо.

Вурдалак чувствовал страх. Вурдалак слышал страх. Вурдалак видел и обонял, а может быть даже питался страхом. Так или иначе, он не сводил глаз с одноухого.

А теперь вспомните, что чаще всего говорят матери своим детишкам, когда те преследуют повозку с беглыми преступниками… ну или просто носятся по двору. Правильно. Чаще всего в таких случаях матери говорят: «смотри под ноги».

Вурдалак со всей дури влетел в придорожный пень. При этом раздался мерзкий чвакающий звук, будто бы ударили лыжей по куче прелого компоста.

– Мисьцо, – досадно промямлил нечистый, распластавшись на дороге.

– Ух, как приложился! У меня так старшая сестренка померла.

– Расшиблась о пень? – спросил Бажен Нежданович.

– Да, – не раздумывая ни секунды, ответил Вавила.

Тройка насквозь проехала рыночные ряды. Благо, в столь ранний час они пустовали. Сцена крушения овощных развалов, так обязательная для погони, не состоялась.

Дальше дорога стала куда хуже. Повозку затрясло и лошадки сбросили скорость. На этот раз не корысти ради, а для того чтобы не переломать себе ноги.

Моравна круто нырнула вниз. Теперь она летела, чуть не цепляя ногами крыши домов.

Ведьма освободила одну руку от метлы и расчертила руну огня. Тут же рукав Вавилы задымился, как занимающийся стог сырого сена.

– Проживаете в Старом Пороге, али проездом будете? – спросил лихач.

– У тебя рукав горит, – ответил Пересвет.

– Душа у меня горит, – Вавила затушил огонь ладошкой. – Видят боги, не хочу требовать с милсдарей еще один целковый на новый тулуп. Не хочу! Так ведь и отказываться некрасиво.

– Бажен Нежданович, – сказал Пересвет.

– Что? – ответил Бажен Нежданович.

Ах, да, – вспомнил Пересвет, – сторож ведь ебанутый.

– Выдайте извозчику еще один рубль.

– Рубь с полтиной, – сказал Вавила, сбивая огонь с коленки.

– Послушай, извозчик…

– Для вас просто Вавила, мусье ратник.

– Вавила, выручи нас. Прошу, уйди от погони. А мы заплатим тебе двадцать рублей. Согласен?

– Да разве я могу опечалить вас отказом? Нет, милостивые государи, никак не могу.

– И больше никаких торгов? – уточнил Пересвет.

– Никаких торгов.

Через плечо, лихач оценивающе глянул на Моравну.

– От погони, говорите, уйти?

– Да.

– Это от ведьмы что ли?

– Ага.

– Плата вперед.

Пересвет отобрал у сторожа мешок с деньгами и отдал его извозчику.

– Это же на письменные принадлежности! – возмутился Бажен. – Как я теперь буду работать?

– Бажен Нежданович, если вы до сих пор не поняли, то мы в бегах.

– Мы в бегах, – повторил сторож.

– Именно так. Вся Белая Рать сейчас уверена, что мы отступники.

– Мы отступники, – сказал Бажен Нежданович.

Он покатал эту фразу по небу, просмаковал ее вкус и добавил от себя:

– Мы плохие ребятишки.

– Нет, Бажен Нежданович! Это Влад плохой, а мы – хорошие.

– Ну конечно же, Пересвет. Я прекрасно понимаю суть всей ситуации. Влад продал душу Нави и использовал свое положение, чтобы обвинить тебя в связи с ведьмой. По всей видимости, ему очень нужна лампа и он будет тебя преследовать. Досадно, что я оказался к этому причастен. Влад очень целеустремленный мужчина. Он нас убьет.

– Убьет?

– Обязательно убьет, – пообещал сторож.

Упряжка свернула налево, в охотничью слободу.

Тут домики стояли почти вплотную друг к другу. Вместо кустов и грядок, местные дворы украшала различного рода расчлененка. Растянутые шкуры, куски вымоченной кожи, оленьи рога, связки куропаток и мясо дичи на продажу.

Казалось бы, на этой улице должно быть жутковато. Ан нет, уютненько.

Вавила повернул еще раз.

Вдали показались распахнутые настежь городские ворота. Впрочем, они были распахнуты всегда. Да и зачем их закрывать? Стены-то при них нет. Справа канава, а слева заросли репейника.

Эту нехитрую конструкцию из трех бревен, стоящих буквой «П», соорудили сугубо для услады глаз. Начнись осада города, так эти ворота, пусть даже и закрытые на тридцать три замка, смогли бы удержать только очень тупого и очень воспитанного супостата.

Лихач встал на передок. Он примерился и перепрыгнул на спину той лошади, что бежала посередке.

С полминуты Вавила возился со всевозможными застежками и ремешками. Что-то треснуло, что-то свистнуло, что-то звякнуло. Вавила рывком стянул с лошадиной морды шоры и поспешил вернуться обратно в повозку.

– У тебя так никто не умер? – поинтересовался Пересвет.

– Бабка моя покойница. Уж больно любила на полном скаку цветы собирать. То ее и погубило.

– У вас очень занятная семья, – сказал Бажен Нежданович.

– Что есть, то есть, – согласился Вавила.

Освобожденная лошадка не верила своему счастью. Она продолжала бежать в тройке даже несмотря на то, что вожжи больше не удерживали ее. Теперь они целиком оказались в руках у извозчика.

Лихач покопался еще чуть-чуть и превратил их в длинную-предлинную веревку. А городские ворота, тем временем, были уже совсем близко.

– Приятно иметь с вами дело, сеньоры, – сказал Вавила. – До новых встреч.

Хлестким ударом, он намотал веревку на верхнюю перекладину ворот и подпрыгнул.

Упряжка помчалась дальше, а Вавила взмыл ввысь. Так особо бесстрашные дети делают на качелях «солнышко».

Будучи на самом верху, извозчик отпустил вожжи и полетел дальше. Он был похож на гонимую ветром пушинку одуванчика, при том условии, что вместо семян на одуванчиках росли бы пьяные мужики по имени Вавила.

Как хорошо, что мне суждено умереть, поперхнувшись свиным копытом, – подумал Вавила, вспоминая пророчество гадалки. С этими мыслями он обхватил руками колени и ядром своего тела врезался в пролетавшую мимо ведьму.

Сказать, что Моравна этого не ожидала, все равно, что не сказать ничего. Извозчик сшиб ее с метлы и был таков.

Вавила честно отработал свои денежки и стал падать. К тому моменту, как он проломил крышу хлева Седого, неуправляемая повозка уже проехала мимо недостроенной баньки. Той, что в полуверстах от Старого Порога.

– Бажен Нежданович.

– Да?

– Что ж теперь делать-то? – спросил Пересвет.

– Для начала нам нужно извлечь стрелу из моей руки, – сказал сторож. – И наложить повязку.

Пересвет Лютич обернулся. Трое всадников неслись за ними по пятам.

Мимо просвистела стрела. Просвистела настолько близко, что будь у одноухого левое ухо, сейчас оно сталось бы отстреленным.

Отдай ты им эту лампу! – предложил голос Лампы.