II.

Появилась первая сцена, мирная сцена осенней природы, ещё не полностью избавившейся от летнего влияния. Можно было предположить, что время шло к середине сентября. Боковые трубы начали выделять тёплый, медленный воздух. Веху стало приятно и свежо. Невидимая камера пролетела через полосу пожелтевших деревьев и очутилась на просторном поле, покрытом ярко-зелёным травянистым ковром. Началась музыка, похожая на ту, которую любил слушать Вех, ненавязчивая и умиротворительная, частично передававшая нарастание природного беспокойства, вызванного безжалостным наступлением осени.

Камера тянула зрителей за собой, петляя по безграничным просторам. Опустившись ближе к земле, она продемонстрировала двухполосную дорогу для автомобилей, которая затесалась под густыми верхушками золотых деревьев. По дороге на большой скорости ехал удлинённый серый седан, и это странное зрелище уже повергло кинозал в лёгкий шок. Они и не догадывались до премьеры, что события фильма могут происходить в те допотопные времена, когда по дорогам ещё разъезжали эти железные гробы на колёсах. Все, в том числе и Вех, удивились: а не на комедию ли они пришли? Теория, навеянная стариком Келли и в краткой форме пересказанная доктору Брайану, при таких обстоятельствах могла сбыться. «Сейчас рассмешат нас, покажут, в каких дерьмовых условиях жили тогдашние люди, чтобы мы, молодые, начали ценить то, что есть у нас сейчас», – подумал Вех.

В машине сидели парень и девушка, лицами не похожие на героев с рекламных объявлений фильма, и, следовательно, можно было предположить, что это не особо важные герои, введённые для незначительного продвижения сюжета. Им обоим было не больше двадцати лет. Парень сидел за рулём. Белки его уставших глаз были красными, как у разъярённого быка, а руки дёргались, еле держась за кожаную баранку и порой совершая ненормальные движения, что приводило к лишним покачиваниям автомобиля. Девушка, с испуганным и не менее усталым взглядом, в потрёпанной майке, сложила колени перед собой и ехала, наполовину уткнувшись в них головой. Иногда она смотрела на водителя. Молчание длилось недолго. Музыка становилась более напряжённой.

– Ты – жалкий, мерзкий, ублюдочный обдолбыш! – воскликнула девушка, подняв голову и бросив холодный, ненавистный взгляд в сторону зеркала заднего вида, в котором отражалась увеличенная голова парня. – Куда мы едем, чёрт тебя дери? Говори! – Она толкнула верхушку водительского кресла, и голова человека отпружинила вперёд.

Услышав ругань, мама охнула и закрыла дочери уши. Кинозал также с неудовольствием воспринял грубую лексику, но все продолжили просмотр, понадеявшись на одноразовое употребление таких слов, просто чтобы показать внутренние переживания уставшей девушки, несмотря на то что любая брань в кино давным-давно была запрещена. Но кинопремьере всё можно и даже брань… не правда ли?

– Марк везёт тебя к своему хозяину… – бормотал водитель, рассказывая о себе в третьем лице. – Ты понравилась хозяину… Марку было поручено найти тебя и привезти на виллу хозяина… За это Марк будет хорошим мальчиком и получит лекарства… Вкусные лекарства. От них Марк перестаёт чувствовать боль и теряет восприятие пространства… Марк перестаёт чувствовать всё: вину, мораль, ответственность, собственную неполноценность…

Тонкие руки девушки, не выдержавшей бессвязных бредней наркомана, обвили его бледную шею и попытались начать душить её.

– Тебе не стоило трогать Марка, дочь ты сучья. Не стоило! – кричал Марк, совершенно не чувствуя натиска слабых рук. Он надавил на педаль тормоза, машина со скрипом остановилась перпендикулярно дорожной полосе.

После этого началась сцена, изображённая в максимальных подробностях, сцена избиения несчастной девушки. Удары были скорее хлёсткими и приносящими Марку удовольствие, чем направленными на сильное изувечение или вовсе убийство. Каждый последующий удар наносился с меньшей силой, но завершающий был нанесён со всей силы твёрдым кулаком в область правой щеки. Не меньшим ужасом была операторская работа, снимавшая всю сцену с экзотическим, больным интересом. Камера, как змея, проползала между актёрами и обращала внимание на потные лица, на каждый удар, на каждое нелепое движение хилыми конечностями…

Поражённый зал больше не мог вынести подобного. Мелькнули первые слухи о том, что кому-то на задних рядах стало плохо и его вырвало. Некоторые повставали с мест и ринулись к выходу, бросаясь следующими словами: «Да они с ума посходили – ради этой проклятой чернухи подняли на уши всех жителей! Я просто не могу в это поверить, здесь явно какая-то ошибка!» Но большинство продолжало пялиться в экран, впиваясь от шока в свои кресла и не имея возможности пошевелить даже пальцем. В числе «смельчаков» находился и Вех. Его спасала вера в теорию. «Теперь нет сомнений в том, что к созданию этой сатанинской гадости приложили руки Надзор и некоторые другие правительственные учреждения, иначе её не только не пропустили бы в прокат, но и всех причастных к ней немедленно отправили бы в Орган Социальной Реабилитации, – разговаривал он сам с собой. – Размах рекламы, короткий пятничный рабочий день, отмена Субботней Уборки… что за мракобесие они решили устроить? Самоуничтожить себя? Они ведь понимают, что замять эту тему не удастся, что придётся отвечать перед всеми, кого им удалось завлечь на этот сеанс?!

Они, все эти люди, до сих пор не ушедшие и сидящие здесь, пытаясь сломить свою совесть, – они не досидят до конца, я уверен в этом до мозга костей. Если прошло пять минут фильма, а нам уже успели засветить подобное, если нам за столь короткий промежуток времени успели плюнуть в лицо и размазать слюну по щекам, то дальше будет только хуже.

Фильм явно был подготовлен группой больных нелюдей, и от происходящего на экране стоит ожидать чего угодно, но моя задача заключается в том, чтобы досмотреть эту содомию до последней минуты, узреть последние кадры и впоследствии иметь полное представление как о гнусности создателей этого шедевра, так и об информационном оружии, применённом в целях развернуть теорию социальных циклов в обратную сторону. Ценой потери целостности собственной психики я получу ответы на все вопросы. Там, сверху, в Правительстве, которое профинансировало премьеру, только и ждут, чтобы все выбежали из кинозала, как невинные зайчики, заметившие серого страшного волка, а потом дяди с улыбками на лице скажут: «Это ошибка! Вы всё неправильно поняли!» и нас же выставят идиотами. Интересно, в остальных кинотеатрах та же картина или нет? Я думаю, да. В любом случае придётся просидеть весь сеанс. Нужно самому понять, что это не ошибка, а целенаправленное действие. Нужно просто абстрагироваться, выключить мозги и смотреть на сию мясорубку, смотреть и не понимать, о чём смотришь…»

– Что же ты наделал, Марк? – дрожал водитель, ровно усаживая бездыханную девушку на заднее сиденье и пристёгивая её ремнями безопасности. Когда с этим было покончено, он сбегал к переднему сиденью, открыл бардачок, порылся в нём, откопал упаковку влажных салфеток и без особой пользы протёр воспалившийся потвердевший синяк на щеке избитой. – Хозяин будет недоволен. Марк не получит лекарств! Только не это!

Сцена резко прервалась и сменилась. Марк не успел вернуться за руль, как тут же очутился возле прямоугольный серой виллы, выполненной по всем канонам минимализма. Территория вокруг неё была огорожена невысоким заборчиком. Вокруг – ни дома, ни людей, ни каких-либо иных признаков цивилизации, за исключением знакомой двухполосной дороги, которая при приближении к вилле завершалась широким кругом для разворота в обратную сторону.

Марк остановился на обочине, вышел и направился к задней двери. Девушка сидела в неестественной позе и напоминала набитый мешок, свалившийся на пол и не имевший возможности исправить бедственного своего положения. Глаза её были закрыты, а ноздри приоткрывались и загоняли в себя душный воздух, который накопился в автомобиле. Марк вздохнул с облегчением: «Жива». Несколько лёгких толчков пробудили девушку. Налитые кровью глаза приняли испуганный, задёрганный вид.

Тяжёлая ладонь приземлилась на плечо Марка. Парень напрягся, но сопротивляться был не в силах. Ладонь тоже напряглась и оттолкнула его так, что он улетел в неглубокий кювет и одеждой зацепился за острые ветки кустов.

– Но-но-но! – возмутился старческий, но ещё наполненный жизнью голос, приближаясь откуда-то издалека. – Дарвин, полегче с моим мальчиком.

Камера уставилась на старика. Его густая седая причёска была насквозь промокшей. Одет он был в лёгкий пушистый халатик и белые шлёпанцы. Столь лёгкое одеяние, тем не менее, не помешало ему спуститься в кювет и помочь Марку подняться на ноги.

– Спасибо, хозяин, вы очень добрый, хозяин, – повторял парень, пока выбирался из кювета. – А лекарства будут, хозяин? Вы отсыплете мне горсточку лекарств?

– Не суетись, не суетись, – отвечал ему старик, – всё будет, но сперва я должен посмотреть на девочку, которую ты мне привёз. Как доехали? – прибавил он. – Без происшествий?

– Должен признаться, – чуть не зарыдал парень, – что происшествие всё-таки возникло. Она… попыталась помешать мне, начала душить, пришлось ей немного… ну, того, наподдать, чтобы успокоилась.

– Видимые следы?

– Синяк на правой щеке…

Вернувшись на дорогу, старик подошёл к девушке. Она к тому времени окончательно успела прийти в себя и выглядела ещё более жалко, чем в поездке. Теперь она была похожа не на мешок, а на сжиженный комок плоти, в котором человеческого оставалось немного. Место удара переливалось всеми оттенками фиолетового, а непонятные белые пятнышки на нём мерцали, как яркие звёзды. Подобная игра космических цветов на заплаканном, размалёванном лице девушки впечатлила хозяина. Это поражающее разум сочетание вселенской безграничности вкупе с приземлённой низостью и чернотой не могли пройти мимо его изощрённой фантазии.

– Это – новый вид искусства! – провозгласил он, расшатывая и без того хрупкие кости ног прыжками с места на место. Марк вмиг оказался заключён в его пламенных объятиях, а худое его лицо подверглось пыткам при помощи поглаживаний и неприятных щипков. – Ты понимаешь меня, мальчик мой? Я не могу оставить без внимания эйфорические эмоции, полученные при созерцании этого фиолетового божественного отпечатка на её коже! Мне нужно ещё! Она у меня вся будет сверкать космосом! Ни один участок её гадкой, мерзкой человеческой оболочки не останется целёхоньким! Но с этим я и без тебя разберусь. Сейчас ты можешь отдохнуть. Пользуйся всеми благами моей неприличных размеров виллы, ты всё заслужил, дружище. Только если захочешь пошалить с лекарствами – делай это подальше отсюда, пожалуйста. Ух, как я рад!.. Дарвин, покажи гостье прелести нашего жилища… пока её глазки способны моргать и что-либо видеть. И понежнее с ней: я не потерплю твоей неуместной жестокости!

Слёзы перестали вытекать из глазниц похищенной и избитой. Началась фаза полного отчаяния. Она, без всяких планов побега, с разбитым взглядом, осознававшим всю безысходность её положения, позволила взять себя на руки. Дарвин понёс её на участок. Старик шлёпал вслед за ними и, казалось, напевал что-то весёлое.

Половина зрителей испарилась из кинозала, будто их здесь никогда и не было. Вех отвлёкся от просмотра (на самом деле вышел из выключенного состояния), чтобы осмотреться по сторонам. Люди на задних рядах, перед началом фильма выкрикивавшие что-то про культуру и мировоззрение, остались сидеть в полном составе. Причём они не были заинтересованы в просмотре, а скорее наблюдали за самими зрителями, что очень напрягало Веха, ведь его затылок непрерывно сверлили тупыми взглядами.

– Что, нравится кино, защитники? – ядовито спросил парень, на секунду повернув голову на сто восемьдесят градусов. – Вы бы расселись по залу, чтоб уж совсем за придурков нас не держать! И так всё понятно: не избежать вам ответственности!

Молчали. Всей группой. И противно ухмылялись в ответ. «Действуют на нервы, следят за оттоком людей и следят за состоянием тех, кто продолжает смотреть», – перечислил их функции Вех.

Началась психоделическая солянка из перемешанных друг с другом кадров и коротких отрывков. Действие переместилось в виллу. Камера тряслась и шипела, словно хорошенько получила кулаком по объективу, а цветовая палитра прыгала и сменялась радужными цветами. Затем всё возвращалось на своё место и превращалось в привычную картинку преимущественно холодных цветов.

Марк шёл, точнее плёлся босиком по мраморному молу вдоль кухни, отделённой деревянной перегородкой и тонким слоем стекла. В трясшихся руках, перепрыгивая с ладони на ладонь, оставалась одна последняя таблетка, которую он решил приберечь на потом. Следя за ней, как за изысканной кремовой жемчужиной, он не заметил тупика и лбом врезался в стену с картиной. Пришлось завернуть налево, в узкий проём с узкой лестницей, ведшей в какую-то подземную часть виллы. Сюжет не стал ждать и показывать одурманенного волшебным действием таблеток наркомана, с трудом перебиравшего ногами по крутым ступеням, а «телепортировал» его сразу к большой двери.

Изнутри доносились свистящие звуки, похожие на удары хлыстом, а после них шли продолжительные приглушённые всхлипы. Да, это действительно был хлыст: Марк заметил его в руках неизвестного охранника. Крепкого телосложения и уродливого вида лысый изверг размахивался и стремительно направлял кожаные полосы хлыста в сторону тела обнажённой девушки, по рукам и ногам привязанной ремнями к деревянной подвижной платформе. Рот её был забит грязными скомканными тряпками. Старик сдержал своё обещание: страдалица превратилась в одно тёмно-синее пятно. Спереди, то есть со стороны лица, половина тела было уже искалечена. Также было видно, что некоторые удары разрезали кожу, впивались в плоть и оставляли после себя глубокие резаные и рваные раны. Теперь настала очередь для спины и ягодиц. Они уже прошли стадии розовой шероховатости, красного следа и незамедлительно приближались к этапу багровой опухоли.

Хозяин мелькнул на заднем плане и подошёл к растерянному Марку.

– Что ты здесь забыл, мальчик? – ласково спросил он, стараясь не отрываться от красочного зрелища. Его глаза вспыхивали с каждым разом, когда хлыст заносился над спиной охранника и с криком разрезал воздух, чтобы оставить очередной след на измученной девушке.

Марк протёр глаза и ответил с безумной улыбкой:

– Я заблудился и случайно забрёл сюда.

– Выход за твоей спиной. Ты взял лекарства? Только одна таблетка? – удивился старик, увидев в слегка сжатой руке парня единственную кругляшку.

– Остальные съел, ням-ням.

– Четыре? Больше двух нельзя! Да там и от одной башню сносит… Что ж, оставим это на твоей совести. Ещё что-то?

– Можно с ней поиграть? Отхлестать эту полудохлую суку хочу. За инцидент в моём автомобиле.

Старик чуть не засмеялся, но разрешил Марку «поиграть», а охраннику приказал:

– Достаточно, Эндрю. Теперь сходи наверх и принеси мне рюмку текилы, а лучше сразу вместе с бутылкой. И дай мальчику хлыст.