Хорошо, что ты отправил письмо в нужную секунду, а я в нужную секунду его прочла. Извини, но пойти с тобой на премьеру мне не удастся вследствие того, что завтра с раннего утра мы с группой коллег-художников отправляемся в центр города. Будем наслаждаться восходом красного осеннего солнца над невидимыми крышами небоскрёбов, фотографировать, делать наброски, делиться впечатлениями… не буду вдаваться в глубочайшие подробности, ты и сам прекрасно знаешь. Просто скажу, что я всегда увлекалась устоявшейся связью божественного и человеческого, природного и инновационного, вечного и такого хрупкого в руках времени… Сладких снов. Осторожнее, сеанс соберёт толпу людей, не потеряйся там».

Теперь, когда совесть была чиста, можно было и лечь спать. Но размышления нахлынули вторым кругом, правда, ненадолго, и Вех, спустя минут пятнадцать копошения в одеяле, наконец отрубился и спокойно уснул.

В девять утра приятную для слуха мелодию проверещал будильник, стоявший на тумбочке возле кровати. Парень поёрзал, пофыркал с неохотой, спрыгнул на пол, поймал ногами пару тапок и пошёл заниматься утренними процедурами. На все дела, включая простенькую зарядку, душ, чистку зубов и завтрак, ушло не более получаса. Одно было Веху непонятно: «Сегодня должен был быть доставлен мой паёк. Будет ли он доставлен, или доставку тоже отменили из-за фильма? Лучше бы отменили, иначе меня не будет дома во время получения и придётся потом тащиться в Центр Выдачи самому».

Приблизившись к окну, Вех с диким удивлением для себя обнаружил мелкие кристаллики снега, лавировавшие на ветру, как в танце, и то стремительно, то с явной медлительностью опускавшиеся вниз, на городское дно. «Чёрт, снег начался, а городские теплоплиты, я смотрю, ещё не включили: вся улица успела покрыться слоем белого пуха. Что ж, надо бы сменить костюм и напялить что-нибудь потеплее, тем более что я в кинотеатр, как-никак, иду…»

В скудном его гардеробе нашлась длинная шерстяная кофта цвета хвои, а также пуховик на пуговицах. Он нахлобучил весь этот костюм вместе с брюками и полуботинками на себя и был готов к выходу.

Премьера была назначена на полдвенадцатого одновременно в восьми самых популярных и просторных кинотеатрах города. Ближайший кинотеатр – «Фейерверк» – находился чуть дальше уже знакомой библиотеки, связанной с началом того самого конфликта с Донованом, буквально в двух остановках рельсобуса от неё.

Лифт привёз Веха на первый этаж. Он не поплёлся, а зашагал, гордо приподнимая ноги, к остановке, находясь в блаженном предвкушении просмотра. Посещение кинотеатров давно перестало быть тем животным процессом, коим оно было около полутора веков назад, когда больные физически и морально, усталые, полуживые кожаные мешки, именуемые людьми, ходили на сеансы такого же больного кино, дешёвого, нарушавшего любые человеческие моральные рамки и духовные ценности, а во время просмотра заедали и запивали увиденное всякой отравой. Чтобы подобного не повторялось, вся киноиндустрия была подчинена государству. Её финансирование увеличилось, поэтому улучшение ощущений от просмотра, затронутое ещё при дикарях, но тогда так и оставшееся висеть на зачаточном уровне, происходило с необычайной скоростью. Зритель погружался в атмосферу происходящего на экране с головой. Например, в сценах, где герой ездил по неровностям, кресла начинали несильно покачиваться, будто бы превозмогая невысокую кочку. Если действие разворачивалось на высокой скорости или в плохую погоду, из труб по боковым сторонам извергались сильные потоки холодного, колючего, врезавшегося в щёки зрителей ветра. Ночные кадры «перемещали» потрясённого наблюдателя либо прямиком в уютный центр вымышленного города, либо в сомнительные и не всегда приятные объятия природы, а игра качественного светового оборудования передавала мерцания звёзд, огни в окнах зданий, искры в глазах влюблённых или потрясённых людей и так далее.

Размышления любезно проводили парня до остановки рельсобуса и испарились в свежести морозного ветра. Людей, мягко говоря, было навалом. Остановка скрывалась среди нескольких рядов затылков незнакомцев. Постепенно толпа продвигалась вперёд, но с видимой неохотой. «Успеем ли?» – мелькнула мысль у Веха в голове.

Количество рельсобусов, равно как и количество вагончиков у каждого из них, увеличилось: вместо одного рельсобуса в пять минут интервал прибытия был сокращён до двух с половиной минут; три сцепленных друг с другом вагончика превратились в пять, и хотя это позволило увеличить поток перевозимых пассажиров, но толпы у остановок по-прежнему сохранялись. Непрекращавшийся снег образовал тонкое, похожее на шлем покрытие на волосах Веха (он давно не посещал парикмахерской, волосы потихоньку начинали завиваться в кудри).

В десять часов двадцать минут, то есть спустя двадцать минут черепашьего продвижения вместе с толпой, Вех стоял уже во главе этой толпы, прямо на остановке, и готовился сесть на ближайший рельсобус. Дальнейшие страдания ему запомнились надолго. Не успел он подняться в вагончик, как сзади его тут же стали подпирать боявшиеся опоздать люди. Донеслись бранные слова. Об элитных местах – сиденьях – и думать было бесполезно: их заняли в первые же секунды. Вех оказался зажат женщиной с громоздкой стёганой курткой и лицом прилепился к запотевшему окну, но не потерпел такой наглости, раздвинул пространство руками и с боем сумел прорваться к месту получше, возле передних дверей, где на него не оказывалось столь серьёзного давления и где имелась возможность уловить частички холодного свежего воздуха.

Рельсобус долго не хотел отправляться в путь. Всему виной была наглая покрасневшая мужская рожа, которая стояла на улице и всем силами пыталась втиснуться в и без того переполненный вагончик. Когда двери начинали закрываться, он совал между ними руку или ногу. Срабатывал защитный механизм, и двери снова оставались открытыми.

– Дайте мне войти, нелюди! – ругался он, считая себя, по всей видимости, полностью правым в ситуации, им же порождённой.

«Нелюди» отвечали ему ругательствами; кто-то неаккуратными движениями пытался убрать его толстую руку от дверей. Терпение одного молодого человека, стоявшего напротив него и пытавшегося всё это время игнорировать наглеца, наконец лопнуло. Когда в очередной раз рука краснолицего оказалась в проёме, а двери, шипя, начали предпринимать очередную попытку закрыться, молодой человек схватил надоевшую руку, с её помощью решительно дёрнул толстяка на себя, поднял ногу и со всей силы прописал грязным ботинком ему промеж глаз. Дезориентированное тело попятилось назад, прямо на толпу людей, прикрывая область удара той самой рукой, за которую его схватил юнец, но люди разбежались от него, как от летящего метеорита, и мужик всем своим весом грохнулся на асфальт, покрытый толщей серой слякоти.

Рельсобус тронулся. Не все пассажиры поддержали поступок безымянного храбреца и бросили в его сторону несколько неодобрительных взглядов. Веху было всё равно. Он уже жалел о том, что проснулся и вышел на улицу ради того, чтобы сейчас кучковаться в тесном вагончике, и всё это ради просмотра чёртового кино, которое уже трижды было им послано куда подальше…

Долгожданная остановка. Долгожданный кинотеатр «Фейерверк». Удивление вызвала пустовавшая площадь перед возвышавшимся многоцветным строением. Вероятнее всего, прибывшие на сеанс люди не останавливались на ней, а шли прямиком внутрь, тем более что погода для прогулок была той ещё мерзостью и заставляла скорее прятаться в интерьерах.

Народ вылетел из рельсобуса, как рой пчёл из улья, и устремился ко входам. В обычные времена работал всего один вход, а оставшиеся служили запасными, но сегодня посетителей пропускали через три пары дверей, располагавшихся неподалёку друг от друга. Снег перестал идти, усилился ветер. Вех отряхнул мокрую голову (результат растаявшего снежного покрытия), повертел ей по сторонам и двинулся к третьему, как ему показалось, самому немноголюдному входу.

В дверях парня встретили с любезностями и почестями. Два одинаковых на вид усатых швейцара в красных мундирах и полосатых фуражках предложили ему, а также всем остальным, кто заходил внутрь, пройти чуть левее, к устройствам для очистки обуви. На секунду Вех почувствовал себя важной шишкой наравне с каким-нибудь министром: до более высоких должностей он по-прежнему едва дотягивал. Струйки воды освободили подошву от грязи, потоки воздуха высушили её, а маленькие щёточки аккуратно прошлись по всей площади ботинок.

Пространство запасного выхода, очевидно, не предполагалось для приёма большого количества людей. Гардероб была сделан на скорую руку из некоего маленького бытового помещения. По узкому слабо освещённому коридору передвигаться приходилось, как в автомобильной пробке – с разделением по рядам и очень медленно. Хорошо, никаких пробок никто уже не знал. Оставив пуховик храниться на крючке в гардеробе и получив за него номерок, Вех оказался замыкающим звеном в плотном трафике людей и стал перемещаться по коридору к просторному фойе, от которого разветвлялись кинозалы. «Везде сплошная толпёжка… кошмар. Этим выходом фильма они собираются разрушить общественные устои? Ещё с Центра Социальной Адаптации известно: излишнее столпотворение негативно влияет на психическое состояние людей, мозг, в целях защиты, сокращает свою деятельность и уходит в спящий режим… Я и сам ощутил, будто в голове что-то щёлкнуло. Да и чувствую себя не очень. Если в «Фейерверке» – по городским меркам небольшом кинотеатре – происходит такое, то боюсь представить, что сейчас в самом центре города, в «Сокровищнице», например, или в Официальном Кинотеатре Министерства Культуры».

Вех достиг фойе, которое было выполнено в форме звезды с округлёнными концами. На концах занимали место двери в кинозалы, ограждённые красными лентами. Все места, на которые можно было присесть или облокотиться, были заняты. Парню пришлось две минуты простоять в неприятной обстановке, в окружении людей, носившихся туда-сюда и ненароком его задевавших, пока из динамиков рупоров, установленных высоко на потолке, не донеслось следующее:

«Уважаемые посетители! Через пятнадцать минут во всех кинозалах начинается премьера фильма «Дикий колос над водой». Просим вас распределиться по входам в кинозалы 1-5, при получении билета занять указанное место и не создавать лишних скоплений. Спасибо за внимание, приятного просмотра!»

Веху приглянулся третий кинозал. Он вспомнил, что сидел именно в нём во время просмотра какой-то скукотищи пару лет назад, да и людей в очереди стояло не более пары дюжин. По истечении ожидания Веха у дверей встретила привлекательная женщина, тем не менее годившаяся ему в матери. Она оторвала один кусочек ленты с напечатанными на ней номерами мест в кинозале и вручила его с наигранной, но искусной привлекательной улыбкой. «Ряд G. Место 14» – гласил билет. «Хорошее место попалось, очень хорошее, не далеко и не близко от экрана, а прямо посередине зала».

Парень прошёл в двери, поднялся наверх по освещённым ступеням и очутился в зале. Было светло, но свет был таким неярким, что не помогал лучше видеть, а лишь дополнительно напрягал глаза. Люди ходили вдоль рядов, разыскивая свои места, некоторые переговаривались друг с другом через три яруса кресел и предлагали поменяться местами, а те, кто оказались на первом, самом близком к экрану ряду, негодовали, умоляя судьбу оставить пару мест в дальних рядах свободными, чтобы прямо перед началом показа перекочевать на них. Кто-то пришёл целой семьёй. Подойдя к месту G-14, Вех занял положенное кресло с мягким сиденьем и уставился в пустой экран, растянутый по всей стене. Слева от него сидела шебутная девчонка лет одиннадцати и шелестела зимними штанами, а ещё левее, судя по всему, расположилась её молодая мама. Прошло десять минут, когда последний, особо тревожный человек в лице высокой женщины с густой шевелюрой закончил бродить по кинозалу и скрылся в окрестностях первых рядов. Тишины не было. Каждый принимал активное участие в обсуждениях грядущего сеанса. Казалось, один Вех покорно молчал, расслабившись на удобном кресле, но нет: когда шелест штанов неугомонного ребёнка окончательно напряг его слух, он не выдержал и сказал, но не девочке, а маме:

– Будьте так добры успокоить свою дочь, пожалуйста. Мы же в кинотеатре, а не в магазине одежды, чтобы так шуршать и ёрзать.

Женщина воздержалась от ответа и хлопнула ладонью девочку по ноге, чтобы та перестала.

По экрану пронёсся официальный логотип Министерства Культуры. Зал оживился ещё сильнее. Группа людей на задних рядах ни с того ни с сего начала аплодировать и пару раз выкрикнула:

– Вперёд, культурное кино! Вперёд, мировоззрение!