С той позиции, на которой я сейчас находился, открывался хороший обзор всего лётного поля.

«Получается, мне нужно оставаться здесь и помогать отсюда, если вдруг какой-либо противник появится и решит помешать нашим планам», – пришёл я к выводу.

Махнул Воронцову рукой. Тот этого ждал и сразу же подошёл.

Я доложил ему обстановку, закончив доклад словами:

– В окнах здания никто не мелькает. Но исключать, что противник там есть, мы не можем. Скорее всего, вспомнив про снайперов, они там попрятались. Так что вы к зданиям не приближайтесь, нам их зачищать ни к чему. Я буду контролировать окна, а вы аккуратно идите к машинам и захватывайте самолёт, только помните, что там внутри ещё минимум два немецких лётчика, а то и ещё кто-то.

Чекист задумчиво почесал щетинистый подбородок, подозвал к себе Тамбова, сказал тому, чтобы он ждал условного сигнала, а сам развернулся и, поудобнее перехватив в руках ППШ, направился было в сторону аэродрома, явно собираясь штурмовать цель в одиночку.

– Вы куда? – остановил его я, широко распахнув глаза.

– Пойду пленных свяжу и перевяжу, раз ты говоришь, что там генерал валяется. А то помрёт ещё. Ведь генерал всё же – это тебе не хухры-мухры. Да и лётчиков немецких выкурю.

– Может быть, я с вами, товарищ лейтенант госбезопасности? – предложил Тамбов.

– Отставить, – помотал головой тот. – Я уже вам говорил: вы слишком ценны.

– Тогда меня возьми, товарищ командир, – крикнул сидящий на дереве Садовский. Потом посмотрел на обалдевшего меня и спросил: – Лёшка, я тебе вроде бы пока не нужен? Ты ж вроде бы почти всех пострелял? Так я схожу тогда? А? А то одного его отпускать никак нельзя. Мало ли чего. Давай я с ним пойду?

– Конечно иди, Михаил. Не одному же товарищу лейтенанту государственной безопасности атаковать всю воздушную гавань, – наконец придя в себя от шока, сказал я, а потом негромко добавил: – А вот вдвоём – другое дело.

Воронцов дождался, пока Садовский слезет, поправил каску, чуть пригнулся и, взяв ППШ наизготовку, пошёл на зачистку. Садовский двинулся за ним.

«Вот люди из чистой стали. Вдвоём аэродром штурмуют, и никто даже о безрассудности самой поставленной задачи не то что не поспорил, но даже и не задумался!» – пришла в голову ошеломительная по своей грандиозности мысль.

Старший лейтенант посмотрел вслед уходящим, перевёл взгляд на меня и спросил:

– А мне когда? Ведь чем скорее, тем лучше. Самолёт глянуть нужно.

– Глянете, но чуть позже. Сейчас мужики до цели доберутся, и если всё нормально, то вы пойдёте к ним, – пообещал я.

– Хорошо, – ответил тот и, поднеся к глазам бинокль, стал осматривать аэродром.

Я тоже вернулся к прямым обязанностям и принялся искать возможные цели на лётном поле, не забывая при этом краем глаза контролировать постройки. Когда понял, что все отработанные точки в контрольной зачистке не нуждаются, сфокусировал основное внимание на зданиях, как на потенциальных местах, в которых могли находиться враги.

А тем временем мои штурмовики, чуть пригнувшись, быстрым шагом приближались к машинам, стоящим у самолёта. Пока они наступали, я успел подстрелить двух любопытных солдат вермахта, которые решили высунуться из окон контролируемого мной объекта и посмотреть, что на белом свете делается. Посмотрели и от увиденного тут же умерли, получив по пуле в голову.

Штурмовики тем временем дошли до кортежа и что-то прокричали лежащим у взлётно-посадочной полосы офицерам. Те ответили, и Садовский направился к ним, обходя стоящий автомобиль с одной стороны, а Воронцов – с другой.

Не прошло и минуты, как оба офицера были обысканы, разоружены и связаны по рукам и ногам. Наручников, разумеется, в наличии не имелось, как и верёвок, поэтому путы пришлось сделать из всё тех же солдатских ремней, снятых в качестве трофеев с бывших охранников генерала.

После того как работа была сделана, Садовский что-то крикнул в дверь самолёта. Потом взял оружие наизготовку и собрался подняться по лестнице, но в этот момент Воронцов его остановил и тоже что-то прокричал. Затем приблизился к генералу, резким движением поднял того и показал рукой на самолётную дверь.

Генерал поморщился и стал кричать. То, что он именно кричит, стало понятно по его широко открывающемуся рту, и в этот момент я более детально рассмотрел его лицо, которое мне показалось знакомым.

«Где-то эту отвратительную рожу я видел», – пронеслась мысль в голове.

И, собственно, совершенно очевидно, что видел я её либо в исторической литературе, когда жил в своём времени, либо в документальных фильмах. Вот только что именно за рыба попала к нам в сети, я сейчас вспомнить, как ни старался, не мог. Было ясно, что рыба немаленькая, но вот ни имени, ни фамилии вытащить из глубин памяти пока не получалось.

«Ну да и ладно, хрен с ним. Это сейчас абсолютно не важно. Довезём до большой земли, а уж там наша контрразведка с ним поработает и обязательно выяснит, кого мы тут поймали».

Не успел подумать, как увидел, что из дверей самолёта показался и спустился по лестнице вначале один лётчик, затем второй.

– Получается, что в экипаже самолёта три человека, – хмыкнул я, продолжая плавно водить винтовкой по маршруту двухэтажное здание – барак – самолёт.

Лётчиков ждала та же судьба, что и генерала.

Садовский быстро добыл ещё несколько ремней, всех захомутал и разложил в ряд мордами вниз. Вроде бы всё шло по плану, не считая, разумеется, дымового столба.

Воронцов вновь заставил генерала покричать в дверь, но после нескольких обращений никто из самолёта больше не появился.

И тут неожиданно Воронцов и Садовский, как по команде, повернулись к зданиям, а затем сразу же упали к колёсам самолёта, направив в ту сторону оружие.

От места, где находились самолёт и мои товарищи, до построек было около пятисот метров, но тем не менее при желании и определённом везении на такой дистанции, даже не обладая зрением, как у меня, вполне можно вести бой и попадать в противника.

Я мгновенно сосредоточился на том направлении. Все окна и двери двухэтажки я давно контролировал, в них ни сейчас, ни до этого не маячил ни один силуэт врага, поэтому тот факт, что мои товарищи обратили на здание внимание, удивил и напряг.

Не понимая, что происходит, сфокусировал зрение на Воронцове и заметил, что тот что-то кричит, а затем поворачивается и даёт команду Садовскому.

Тот приподнялся, встав на одно колено, и, приложившись к прикладу, приготовился к стрельбе.

Я вновь посмотрел на чекиста. Тот, очевидно, знал, что я буду наблюдать за всем происходящим, и показывал мне, помахав рукой и помотав головой, чтобы я не стрелял.

Тут двери здания открылись, и оттуда вышло десять человек. Судя по комбинезонам, трое из них техники, а остальные солдаты.

Чекист призывно махнул им, чтобы шли к нему. Сдавшиеся немцы, оказавшись вне здания, посмотрели по сторонам и в нерешительности переглянулись. Было очевидно, что они, увидев не Красную армию в полном составе, а всего лишь двух человек, уже не так рьяно стали гореть желанием сдаться в плен.

Лейтенант госбезопасности тоже это понял. И показал рукой немцам в мою сторону. Вероятно, он намекал, что все их передвижения под контролем снайпера. И чтобы в этом они ни капли не сомневались, я стрельнул пару раз, сбив одним выстрелом с одного из солдат каску, а с другого кепи.

Фрицы тут же всё осознали, присев на корточки и подняв руки вверх. Некоторые залегли. Все они были без оружия, поэтому сейчас для моих товарищей особой опасности не представляли. Но, несмотря на это, я не переставал за ними пристально следить, ведь пистолет или граната запросто могли быть у кого-нибудь из них спрятаны в кармане или за пазухой.

Тем временем Воронцов вновь дал им какой-то приказ, и те, постоянно с опаской поглядывая в сторону леса, то есть в мою сторону, не опуская рук, двинулись к сотруднику госбезопасности.

Подпустив их где-то до десяти метров, чекист криком и жестами дал им команду лечь. Новые пленные подчинились, а после этого к ним направился Садовский. Он уже привычными движениями снимал с каждого из немцев его ремень и завязывал им руки за спиной. Однако сделать это он успел только с троими, потому что в тот момент, когда стал вязать четвёртого из десяти, ещё не связанные немцы неожиданно вскочили на ноги и напали на красноармейца, стараясь снять с него перекинутую за спину винтовку.

По общепринятым правилам ведения войны пленный не имел права обманывать своего пленителя, потому что тот как бы проявляет милость и не убивает своего противника. Однако всё это действует лишь до тех пор, пока пленный подчиняется вышеизложенным правилам. Когда же пленный выходит за рамки, это автоматически полностью уничтожает договорённость и больше ни на какую пощаду он рассчитывать не может.

Не знаю, почему и зачем пленные решили выйти из общепринятой морали, как и то, на что именно они рассчитывали при этом. Вероятно, думали, что, схватив моих товарищей, будут ими закрываться от неведомого русского снайпера как живыми щитами. Может быть. Также вполне возможно, что они своими действиями рассчитывали получить в дальнейшем немалую благодарность спасённого начальства, ведь получись у них мятеж, они стали бы спасителями не кого-нибудь, а генерала, что во все времена дорогого стоило.

Резон в их мыслях, конечно, имелся. Но только не в моём случае, ведь я был не обычным снайпером, а снайпером, пули которого, невзирая на расстояние, всегда находили нужную цель. А если учесть, что к нахождению немцев на советской земле красноармеец Забабашкин в моём лице относился крайне негативно, то на второе пленение и соблюдение международных конвенций о правилах ведения войны у них шанса не было.

Все шестеро бунтовщиков умерли один за другим менее чем за восемь секунд. Они даже толком Садовскому ничего сделать не успели. Только повалили его на землю, ударили пару-тройку раз кулаками, и всё.

Нужно сказать, что двоих записал на свой счёт Воронцов. Пока четверо возились с Садовским, на чекиста ринулись двое, вероятно, самых отмороженных. И получили своё. А по-другому и быть не могло, ведь только сумасшедшие могли бежать безоружными на человека, державшего в руках пистолет-пулемёт.

Одним словом, чекист не подвёл. Всадил как минимум половину рожка в нападавших, после чего перевёл оружие на кучу, что боролась с Садовским. Но выстрелить не успел, потому что они поочерёдно уже покинули наш мир, получив каждый по пуле от меня.

На этом бессмысленный и беспощадный бунт был подавлен. Садовский с Воронцовым ещё раз что-то покричали всем немцам, явно их припугнув, помахали мне руками, мол, всё в порядке, и занялись делом.

Четверых выживших новоиспечённых пленных, которые не принимали участия в бунте, подтащили к ранее пленённым, и чекист стал оказывать генералу первую медицинскую помощь, разрезав сапог и замотав бинтом ступню.

Всё это время я наблюдал за постройками, но с той стороны больше никакого движения не наблюдалось.

Прошло ещё минут десять тягостного ожидания. Всё было спокойно.

Старший лейтенант Тамбов наконец оторвался от бинокля и нетерпеливо спросил:

– Что скажете, Забабашкин, могу я идти к самолёту?

Я хотел попросить его ещё немного подождать, но тут услышал шум в лесу, что доносился слева от нашей позиции.

Тут же перевёл в ту сторону винтовку.

«Неужели немцы обошли?!» – напрягся я.

Но, к счастью, всё оказалось не так. Всмотревшись сквозь листву и деревья, в просветах сумел разглядеть лошадей, телеги и продвигающихся красноармейцев нашего отряда. Крикнул два раза совой, тем самым подав условный знак. Через пару минут, осторожно пробираясь сквозь кустарник, появились разведчики.

В двух словах описал им текущую обстановку и, дав добро на движение к самолёту, попросил забрать с собой и лётчика.

– А вы? – спросил меня тот.

– А я, товарищ старший лейтенант, к вам присоединюсь тогда, когда вы погрузите в самолёт всех раненых и приготовитесь к взлёту. Пока же моя позиция находится тут, и я вас должен прикрывать.