Когда наступает рассвет, многообразная жизнь пробуждается. Птицы встречают лучистое солнце волнующим пением, киты разрывают толщу темных вод, вырываясь на поверхность торжественными всплесками, сурикаты, замерев по направлению к оку дня, в блаженстве греют свои тельца – так наступает это время. Но здесь всего этого не было. Тьма за оконцем гостевых покоев никогда не уходила прочь. И Клер, просыпаясь в постели в окружении взбитых подушек, сложно было понять, какой сейчас час. Ее кожа никогда еще не была такой бледной и безжизненной. Сумеречные дни, удручающие и унылые, громоздились один за одним на ее плечах и порою казались невыносимой ношей. Но, стоит отметить, иногда время благодушным посланником приносило девушке вполне приятные сюрпризы. Одним из таких была увеселительная охота на пещерных слизней, достигающих в размерах взрослого человека. Конечно же, эта охота могла и не состояться, если бы приставленный к ней слуга – тот самый громила крепостных стен со странно звучащим именем Фифи́́ – не обратил внимания на ее мальчишечьи повадки.
А было это так. В один из угрюмых дней, непримечательных ничем, Клер, маясь от безделия, решила соорудить себе рогатку и, конечно же, преуспела в этом. Прямо из ветки мертвого дерева, стоящего на каменном утесе в отдалении от крепости, и тягучего волокна, вырванного из мантии вечно занятой Гэ́сты, хотя лучшее тому слово – украденного, поспешно и с навыками невидимости ниндзя, не меньше. Когда приспособление для стрельбы было готово, Фифи́ недоумевающе рассмотрел его, нависнув великой тенью над ее пронырливой душой. Но большим восторгом он обзавелся тогда, когда рыжая оторва, скрываясь будто снайпер со стажем, начала расстреливать замковых служанок, накрывающих в обеденный час длинный стол. Те ничего не понимали, недоумевающе охая от прилетающих камешков. Когда Клер показалось, что служанки слишком крупная цель, она переключилась на крыс, забравшихся в продовольственные амбары. Громила что-то лопотал на своем и так смеялся над этой затеей, что посмел в скором времени устроить для розовощекой пампушки вполне себе настоящую охоту. Жаль, что Э́нжа в этот момент рядом не было, стоит сказать, что он частенько улетал неведомо куда и отсутствовал по полдня.
«Наверняка чтобы побыть с коконом Ю́ши», – думала Клер. Странное дело, ведь с этим коконом возились многие, будто предвещая рождение запоздалой мессии.
Так вот, в наступившей охоте, помимо Клер и громилы Фифи́, принимало участие по меньшей мере еще двое мужчин, облаченных в меха, наполовину прикрывающие их обнаженные мускулистые тела. Тикио́, молодой и смуглый охотник, умело орудовал копьем и с навыками следопыта крался по пещерным камням. Он пытался обнаружить след слизня, неведомого для Клер, и вел их все дальше и дальше в полутемноту. Охотники установили вербальную связь шепотом, при которой Клер отводилось место замыкающей копуши, но вооруженной внушительным копьем с наконечником в виде когтя Торбуи́на, добытого на ветряной пустоши из скелета самого Э́нжа. Фифи́ присматривал за ней, озираясь на ее неспешные шажки. Она карабкалась по камням, спотыкалась, нецензурно выражалась, но все же шла следом. В его руках горел яркий факел, так что тень верзилы накрывала собою и Клер, и дальнее окружение зубатой тверди. Улыбчивый Су́о из числа подрастающих охотников был самым молодым из них, впрочем, и самым неосторожным. Он часто повышал голос, когда нужно было вести себя тихо, странно шевелил губами, будто напевая что-то, и по-шамански пританцовывал, бесшумно разрезая воздух изогнутыми кинжалами. За спиной Тикио́ легко было казаться героем. Клер полагала, что этот малый такой же сумасшедший, как и большая часть племени, иначе как можно было объяснить его неосторожность. Забава забавой, но наверняка зверь, на которого они вели охоту, был не амбарной крысой, а вполне себе чем-то грозным. Но, по крайней мере, сумасбродный охотник не вылизывал кисти своих рук, как делали многие из его сородичей.
Большие камни сменяли камни поменьше, а впереди, словно глотка огромной твари, простирался вездесущий мрак. Иногда над головой Клер примечала удивительные наросты из прозрачных кристаллов. Они завораживающе искрились отблесками от огня, словно впервые познавая теплый свет. Еще чуть дальше под ногами захлюпала грязь от протоков подземных ключей, вырвавшихся на волю. Тогда взмахом руки Тикио́ повелел всем остановиться, распознав на сглаженном валуне первый свежий след.
Замерев раньше всех остальных, Клер вслушивалась в каждый шорох, доносящийся из темноты. Падающие с пещерного свода капли воды, необъяснимый гул ветра, уходящий по норам вдаль, хруст камешков под ногами, будто от сгнивших костей, – все это в игре с ее сознанием казалось обнаруженными вовремя знаками. Даже Су́о, хоть и улыбался во весь рот, вел себя предельно тихо. Громила, положив руку ему на плечо, отодвинул его в сторону, освободив проход для себя. Он водил факелом по сторонам, всматриваясь в тени на пещерных стенах, и оттого, что они возрастали и убывали, Клер стало не по себе. Если великан притаился и стал тише мыши, значит, слизень не так примитивен, как можно было подумать.
Медленно, шаг за шагом, они продвигались дальше, периодически натыкаясь на лужицы слизи, покрывающие сглаженные камни. Девушка только сейчас осознала, что в случае опасности единственным путем отступления будет лишь тьма за ее спиной. А если Фифи́ потеряет факел, то это бегство окажется еще и напрасным. От таких размышлений сердце колотилось вовсю, а мысли то и дело предательски вырисовывали образы зубастой твари, пристально следящей за их передвижением, как паук за мошками, ступившими на паутину. Все это заставило пампушку прижаться к спине великана и почувствовать кожей спокойный ритм его огромного сердца.
«Это не с рогатки стрелять по ущербным крысам», – думала она, направляя копье в холодную темноту.
Где-то вдали вострубили большеротые Ме́рты, трубачи, призывающие Ха́рси отобедать. Вот уж они озадачатся, когда не увидят ее за столом. Эту традицию уплетать за обе щеки она никогда не пропускала.
Как только она подумала о еде, во тьме что-то шевельнулось, заставив кожу покрыться мурашками.
Взор, павший в сторону скрытого существа, размылся накатившей слезой от непрерывного выпячивания глаз. Все стояли и всматривались во тьму, пока Фифи́́, боже, дай ему ума, не кинул туда их единственный источник света. Такого поворота событий не ожидал даже Тикио́, протянувший к огню дрогнувшую длань.
Пламя начало гаснуть, но даже в этом приглушенном свете можно было увидеть объект всей этой охоты. Туловище существа, покрытого слизью, достигало не меньше шести футов в длину и завершалось шипастым хвостом. Оно задрало голову в непонимании происходящего, и оба его глазных стебля обозрели перед собой эту комичную неуклюжую четверку. То был действительно слизень, но, в отличие от обычных садовых крох, чудовище обладало внушительной пастью с подобием акульих зубов. Его бока запульсировали, и из дыхательных отверстий, расположенных на них, стала вытекать зеленоватая слизь. Туловище изогнулось, и монстр возрос, показав охотникам ряды щупальцевидных маленьких ножек. Они шевелились, будто ощупывая пространство перед собой, пока одна из них не коснулась языков факельного пламени. Слизень дрогнул, брызнув по сторонам потоками своих выделений, и огонь окончательно погас. Клер только и видела, как существо устремилось на всех своих ножках к ним, а потом ее настигла кромешная тьма. Выставив копье перед собой, она надеялась, что остановит тварь, но вряд ли на это можно было рассчитывать. Кинжалы Су́о зазвенели, будто разрезая темноту. Тикио́ бился в тандеме с ним, но Фифи́́ держался в стороне, прикрывая своей спиной Клер. Через несколько секунд она почувствовала, как он резко отпрянул, раздались гортанные крики, а после что-то откинуло ее назад.
Приземлившись на спину, Клер снова выставила перед собой копье, ощущая чье-то приближение.
«Лишь бы это был не великан», – подумала она. И в мгновение свет озарил все вокруг.
То был встревоженный пельтуа́н, прилетевший стремительной птицей на помощь. Его плоть засияла так, что тьмы
вокруг больше не было. И все стало ясно. Бедная девушка обомлела от увиденного. Слизень в попытках сцапать ее наткнулся на острое копье, зажатое крепко-накрепко в руках, и сдох. Еще бы, ведь оно воткнулось в его полупрозрачную голову, прервав ток хищных инстинктов. В отдалении обрушенной скалой карабкался по камням верзила Фифи́, прихватив с собой под мышки окровавленного Су́о и обессиленного Тикио́.
«Вот тебе и забава», – подумала Клер, с усилием скинув монстра набок.
Э́нж кружил вокруг них, издавая пульсирующие звуки, пока на помощь сумасбродной четверке не подоспели большеротые Ме́рты.
На ветреном плато, окутанном тьмой, время текло опасливо и лениво. Рядом с пропастью, ведущей в глубокий каньон, где высился город под куполом, замельтешили черные фигуры. То были Ха́рси в числе пятерых старейшин, облаченных в черные мантии до пят, прикрывающие их сморщенные лица капюшонами. За их спинами затаились их верные воины, серые мотыльки, облаченные в меховые шкуры животных. В добавок к охранительной функции они выполняли роль тяжеловозов, прикатив на ветреную пустошь деревянную телегу. Она была загружена крупными магнезитовыми кристаллами, словно дарами накрытыми холщовым покрывалом. Пользоваться скотиной, шумной и беспокойной в этих краях, было строго запрещено. Такую беспокойную животину легко бы почувствовали темные дицефалы, иногда шныряющие в этих местах в попытках истребить любую жизнь. За горсткой серых мотыльков высились башни мертвого города, на одной из которых и была найдена давеча Клер.
Перед глазами привилегированных Ха́рси сиял огромный энергетический купол, под которым белый город, пестреющий зеленью, выглядел поистине завораживающе. Он сотни лет стоял здесь и простоит еще тысячу, отбивая полчища Торбуи́новских псов. Властитель ночи не пробьется, пока крепка защитная стена. Такой защитой не обладал даже Гизмио́н. Единственное, что позволяло племени мотыльков выживать в этих местах, были не воины и не защитные стены, а их скрытость от сторонних глаз. Темные дицефалы ничего не знали о подземном городе, а потому не вели на них охоту. Когда свет в каньоне сияет, все остальное меркнет во тьме. И Ха́рси молили, чтобы так было и дальше.
Теперь же они пришли сюда не случайно. Кокон Ю́ши запульсировал светом, пещерная бабочка вот-вот покинет оболочку и воспарит над всем подземным царством – Гизмио́ном. И это священное действие, что в мифах серых мотыльков описывалось как рождение спасительницы, должно было пройти строго с соблюдением особого праведного ритуала. То был ритуал подношения, дарующий Юше внутренний голос мысли. А для этого был необходим определенный дар, и так уж повелось, что им владели хозяева белого града. Но эти самые хозяева, ушлые торговцы, никогда не отдавали ничего бесплатно. Им нужны были кристаллы, те, которых в их каньоне не было. В свою очередь, мудрые Ха́рси нуждались в другом – в священных красных плодах.
Один из старейшин, тот, что был повыше прочих, внезапно поднял руку, так что его ладонь забелела над покрытой головой. Рукав мантии сполз, и на дряхлой длани, обнажившейся шрамами будто напоминанием о трагичности жизни, заполыхал ни с того ни с сего появившийся огонь. Языки пламени не обжигали кожу, а лишь обволакивали старческие персты, до тех пор, пока в каньоне не откликнулись на его призыв.
Огонь, возникший внезапно, так же внезапно и исчез, как будто его и не было. Дрожащая рука, опушенная на живот, где покоилась медная бляшка кожаного ремня, еще несколько секунд испускала струи еле заметного пара. Под взорами старейшин в куполе образовалась еле заметная брешь, через которую любознательными фигурами вышли три тени, обернутые покрывалом черного дыма. Эти тени передвигались намного быстрее любого человека, словно скачками в условном пространстве. Они достигли пришлых в считаные секунды и вблизи оказались вдвое выше их. Черный дым плотно обволакивал огромные тела, но он нисколько не пугал мудрых старейшин. Наверняка они знали природу этой непростой магии или же обыкновенной науки.
Старейшина, обернувшись к своим воинам, жестом руки повелел им скинуть покрывало с телеги, дабы предоставить дымным великанам возможность рассмотреть привезенные кристаллы.
Воины повиновались его жесту, поспешно обнажив удивительные дары. Завеса сползла, и груда кристаллов засияла в отблесках белого света. Этот свет коснулся многочисленных граней лучами белого града, как потоком иной, неведомой жизни. Теперь великаны, склоненные над всем этим великолепием, смотрелись вдвое меньше. Красота подчинила их и заставила преклониться. Это то, что было им нужно. Они всегда брали только это.
Но Ха́рси не занимались благотворительностью, и старик, подойдя будто парламентером к телеге, переманил внимание великанов на себя.
– Ами́яц, – обмолвился он тягучим звуком, сошедшим с безжизненных губ. И великанам все стало понятно.
Из всех даров Ха́рси, сумасшедшие верящие в своих придуманных богов, предпочитали только этот. Так его и называли – ами́яц, словно ссылаясь на его происхождение. Но этот дар, редкий и неурожайный в этот сезон, был очень важен и для белого града.
Великан что-то пробухтел, явно озадачившись словами старика, и отошел от кристаллов в сторону. Двое других проследовали за ним. Даже глухому стало бы понятно, что они совещаются. Затем он вернулся.
– Гатьи́л, – сказала дымная сущность в попытке заинтересовать Ха́рси дарами иного свойства.
Старейшины переглянулись между собой, перебросившись непонятными словами, и в завершение отвергли предложение.
– Ами́яц! – вновь произнесли они, повелев своим воинам накинуть на кристаллы покрывало.
То был показательный ход, сигнализирующий, что условиться не получилось. И этот ход возымел силу.
Великан остановил воинов, прикоснувшись к одному из них сгустком дымной руки.
О проекте
О подписке