Я имею в виду, легко быть храбрым, когда терять нечего. Но бояться и все равно делать, потому что страх не смеет диктовать нам решения, по-моему, высший пилотаж
Что-то я сегодня всего на свете боюсь. – Ничего, – сказал Эдо Ланг, – так всегда бывает, когда появляется, что терять. А потом привыкаешь и… да все равно боишься, конечно. Но живешь и действуешь так, словно не боишься уже ни черта.
Сколько здесь ни бывай, невозможно привыкнуть к этому хмельному, острому ощущению счастья и какой-то внезапной пронзительной ясности, словно со всего мира разом влажной тряпкой вытерли пыль.
Миф – это то, чего сейчас всем нам, формально благополучным, сытым, растерянным, обожженным отсутствием смысла, как незаслуженной оплеухой, мучительно не хватает. И хорошо, что мучительно, только неутолимым голодом по невозможному мифу и жив человек».
чтобы Колдовской шаг стал Хозяйским, надо вкладывать в него не только внимание и любовь, но и всего себя целиком, утверждать себя каждым шагом, натурально впечатывать с такой неистовой силой, как будто споришь сейчас со всем миром о чем-нибудь самом важном и любой ценой, обязательно должен его убедить.
– И этой земле повезло, что мы с тобой рядом на ней сидим, – соглашается Нёхиси. – По идее, ничего подобного с ней не могло случиться. Такие, как мы, обычно встречаются в совсем иных обстоятельствах, в других местах. Но получилось, как получилось. И это неотменяемо. Что было, то уже было. И хорошо. Я рад.
Нет в языке нужных слов, чтобы объяснить другим людям, что больше нет Блетти Блиса, и Эдгара тоже нет, но я-то остался. И это совсем не печально, наоборот, здорово: никакого меня больше нет, и от этого я по-настоящему есть наконец-то.
поудобней устраивается в шезлонге, вытягивает ноги, зябко кутается в плед. Ветрище сегодня страшенный. Но осенние пикники на пустынном пляже – ее слабость.