Пролог

Я бегу.

Боюсь оглянуться, тороплюсь, дыхание сбивается. Сердце стучит в ушах. В горле и носу – запах крови. Это страх. Он подгоняет, он лишает разума, он превращает меня в игрушку, которая всего-то и может, что бежать куда-то.

Я бегу.

Не знаю, что ждёт впереди, главное, подальше от того, кто преследует меня.

Он горящих огнём глаз.

От клыков, что делают больно.

От него, кем бы он ни был.

Страшная тварь, которая будет сниться мне в кошмарах, остаётся позади, и я готова поверить, что почти спаслась, когда он встаёт передо мной.

Он. Огромный чёрный волк с безумным янтарным взглядом. Не зверь, хуже. Он чувствует мой страх и наслаждается им, он хочет меня… растерзать? Разорвать? Убить? Я не знаю. Я ничего не знаю, но готова уйти с его пути, вот только он не позволит. Я игрушка, которой он даёт поверить в лучшее, поверить в спасение, чтобы потом настичь и пить мой ужас.

Я замираю. Ногам больно, я сбила пятки до крови, потеряла босоножки уже давно и даже не сразу это заметила. Мне казалось это неважным тогда, кажется и сейчас. Боль просто растекается по телу, я чувствую все синяки, а их много, я часто падала, не обращала внимания на ветки, которые били по телу и лицу. И трава… Почему я раньше не замечала, что у неё такие острые кромки?

Наверное, я сейчас похожа на бродягу – обтрёпанное платье, грязь, мусор в волосах, но рядом нет никого, кто бы оценил мой внешний вид.

Только он. Волк. Оборотень.

Нестабильный.

Здесь все знают, что не стоит гулять по лесу, особенно в одиночестве. И мне не раз говорили, что это опасно. Совсем недалеко отсюда расположен лагерь для оборотней. Для тех, в ком слишком силён зверь.

Для таких, как он, потерявших разум.

И он смотрит на меня, улыбается, показывая слишком большие для человека клыки. Огромный мужчина, страшный, опасный. Ему будет плевать на мои переживания, на мою боль, на мой страх. Он просто убьёт меня, этот оборотень, убьёт и даже не заметит, перешагнёт новую игрушку, оставив за спиной сломанной грудой.

Сердце уже стучит где-то в горле, слёзы текут по щекам. Я задыхаюсь, боюсь того, что будет дальше, но не могу ничего сделать.

Мне не сбежать. Не скрыться. Он везде найдёт меня, догонит. Я – жертва. Я – просто попалась на его пути.

Я совершила ошибку.

Один его шаг – и меня накрывает такой дикой паникой, что я падаю на колени и прошу, умоляю его не трогать меня.

Но он не слышит.

Глава 1

Тася

Я открываю глаза, просыпаюсь, но вместо положенного расслабления чувствую дикую усталость.

Это опять был кошмар. Сон, который преследует меня вот уже три месяца. И я ничего не могу с этим поделать. Временами я чувствую себя нормальным человеком, но потом сон возвращается, и я опять становлюсь тенью себя, боюсь всего, плачу, сжимаюсь от испуга, понимая при этом, что это неправильно. Да я даже вспомнить, что именно мне снится, не могу! Лишь смутные образы, которые пугают до нервного тика.

Три месяца назад я решила погостить у родственников в деревне, а вернулась оттуда не отдохнувшей и посвежевшей, а сломанной и испуганной. Тётя решила, что на меня напал оборотень, собралась воевать с местным кланом, но дядя её успокоил. Я-то когда-нибудь всё равно уеду, а вот им останутся проблемы. Мы всё замяли, точнее, забыли, так никому и не рассказав. Тем более, кроме синяков и царапин ничего страшного я на себе не обнаружила.

Так что, просто вернулась домой и обо всём забыла.

Думала, что забыла.

И вот я снова лежу на постели и смотрю в серый потолок, чувствуя, как гаснут в памяти яркие, пугающие образы. Не вижу того, кого боюсь, но чувствую его дыхание на своей коже. До сих пор чувствую. Я знаю, прекрасно знаю, что это был оборотень, что он что-то сделал со мной, но что… не помню. Наверное, следовало бы вспомнить, но я не хочу, боюсь этого знания и того, что дальше жизнь станет совершенно невыносимой.

Откидываю одеяло и встаю с кровати, поправляя длинные рукава пижамы.

Папа удивляется, когда видит меня в ней, говорит, что дома жарко, а я опять кутаюсь. Но я готова терпеть любые неудобства, ведь дело не только в том, что я мёрзну. Точнее, совсем не в этом. Просто на моей руке, чуть выше локтя, осталось свидетельство о том дне. Слишком яркое, слишком заметное, чтобы просто о нём забыть.

Конечно, сперва я думала, что это очередной укус, что он скоро заживёт и исчезнет, но этого не происходило. Он чуть посветлел, но остался пятном на коже – чётким, ясным, очень узнаваемым.

Я не могла пойти к врачу, ведь тогда пришлось бы всё объяснять, а я не хотела рассказывать папе о своей беде…

Выхожу из спальни, запинаюсь на пороге. Опять кружится голова, хотя уже не так сильно, как было на днях. Всё-таки сны и нервное истощение дают о себе знать.

– Пап? – удивлённо смотрю на него, потом перевожу взгляд на часы. – Ты на работу опоздаешь, – напоминаю.

– У тебя будильник не прозвенел, – как-то потерянно вздрагивает он.

– Я с одиннадцати сегодня выхожу, – подхожу к чайнику, нажимаю на кнопку, с удивлением понимая, что папа его не грел. – У тебя что-то случилось? – спрашиваю.

Я беспокоюсь за него. С тех пор как не стало мамы, он не может собраться. И пусть прошло уже шесть лет, но мне кажется, что ещё вчера она хлопотала за плитой и ворчала, что папа не позавтракал.

Теперь ворчу я.

– Ничего не случилось, – юлит он и отводит взгляд.

– Папа!

– Маша с Вероникой приезжают, – тут же сдаётся он.

– Да? – отворачиваюсь и морщусь.

Мне тётка, папина сестра, и её дочь не нравятся, но я терплю их общество. Что ни говори, но только тётя Маша может хоть как-то расшевелить отца.

– Да… И они поживут у нас. Пару недель. Наверное…

– Папа! В смысле, они поживут у нас пару недель? А если я против?

– Ну, Тасенька, ты же знаешь Машу, я не могу ей отказать.

– У них есть своя квартира, зачем им жить у нас?

Чайник кипит и отключается, я беру чашку, мысленно ругаюсь и наливаю чай из заварника, разбавляя его кипятком.

– Маша решила ремонт делать, что-то не так пошло, квартиру у них разнесли, и жить там пока невозможно. Вот она и попросила меня приютить их. У нас же есть свободная комната, они нас не стеснят.

– Пап, ещё как стеснят. Неужели ты не помнишь, что было в прошлый раз? А тогда они не жили у нас, а просто приехали на твой день рождения!

– Я уже согласился, Тасенька.

Стискиваю зубы. Злюсь. Но понимаю, что от меня больше ничего не зависит. Раз папа сказал, что согласился, то я могу хоть на голове стоять, тётя приедет. И стервочка Ника тоже.

– Когда?

– Сегодня вечером, – понимает мой вопрос папа. – Я с работы чуть пораньше отпрошусь, встречу их дома. А ты?

– Я в вечернюю смену, – скриплю зубами.

Вот, как знала, нужно было на свою дверь ставить замок. Ника обязательно пойдёт шарить по моим шкафам, выискивая компромат. Ну, ничего, я это переживу. А если она опять выйдет за рамки, просто откушу нос.

Отправляю папу на работу, говорю, что завод без него работать не станет, шучу, смеюсь, отвлекаю его от приезда тётушки. И остаюсь одна. Голова всё ещё немного кружится, новости не добавили мне хорошего настроения, а от чая уже тошнит. Смотрю на время, понимаю, что утро придётся потратить на бытовые дела, раз уж не удалось выспаться. Нужно поработать, иначе любимая тётушка найдёт пыль, бардак и прочие радости, чтобы тыкать папе на то, какая я нерадивая хозяйка.

К десяти успела закончить и со стиркой, и с уборкой, и даже приготовить нехитрый обед. Теперь пора собираться на работу.

На дворе заканчивается лето, а я ищу в своём шкафе футболку с длинным рукавом. Отметка оборотня не болит, но слишком уж бросается в глаза. Я пыталась найти, что это может быть, но в интернете пишут лишь о всякой романтической чепухе. И только на одном сайте было иное – метка жертвы. Особая отметина, что оставляют оборотни, которым нравится играть с добычей. По ней они могут учуять отмеченную жертву, если та неосмотрительно окажется слишком близко.

– Это ближе к истине, – шиплю и закрываю вкладку «метки истинных пар».

Я всё ещё не могу вспомнить, что же произошло за те сутки, которые я отсутствовала. Но если оборотень оставил на мне такое… То мне стоит держаться от всех волков подальше. Просто на всякий случай.

Конечно, об этом проще думать, ведь действительность мало похожа на сказку. Я работаю в большом супермаркете, и сегодня бегаю с тележкой по залу, выставляя товары. Заниматься выкладкой мне нравится больше, это даже как-то успокаивает, отвлекает от грустных мыслей. Беспокоит только слабость, она накатывает волнами, приходит вместе с головной болью. Неужели заболела?

Вот же!

Все эти три месяца я старалась никуда не выходить, маршрут «дом-работа-дом» был единственным. Я даже к врачу так и не пошла, обрабатывала все ссадины сама. Хотя мысль сходить всё-таки была, потому что я подозреваю, что обычным избиением дело не закончилось. Слишком уж явные следы были на бёдрах и… Я боюсь произносить это слово вслух, убеждаю себя, что мне повезло. Я не помню, значит, этого не было.

Ничего не было.

– Тась! – кричит мне коллега, смешливая Алиска.

Я резко разворачиваюсь к ней, пошатываюсь и начинаю оседать. В глазах темнеет, воздуха недостаёт, словно нет сил, чтобы сделать вдох. Падаю. Задеваю тележку, и она откатывается в сторону, врезается в стеллаж. Последняя мысль не радует – хорошо, что это печенье, ничего не разобьётся.