3

За свою историю уезд Юйсянь^[9] дважды менял название – во времена династии Мин^[10] он назывался уездом Юсянь^[11]. В уездных записках сообщается, что все его главы славились гостеприимством, начальству подражал и народ; гостеприимство простых граждан пошло на пользу чайной и винодельческой промышленности, однако день ото дня в уезде отмечалось падение нравов. Подумайте сами, каково оставаться гостеприимным, когда живешь в горной глуши! Вполне вероятно, что так называемое падение нравов было всего лишь предлогом для тех, кому не нравился означающий гостеприимство иероглиф «ю». В середине династии Цин очередной глава уезда подал доклад императору, в котором настойчиво просил переименовать «уезд Юсянь» в «уезд Юйсянь»^[12]. Император счел прошение оправданным и название одобрил. После того как уезд сменил имя, в рост пошли чайная и винная промышленность; так мало того – теперь все, от верхов до низов, не только об экономике пеклись, но начали еще и придавать значение образованию и культуре. Образованных и воспитанных людей становилось все больше, появилось немало ученых цзюйжэней^[13], год от года возрастала среди населения доля сюцаев^[14]. К великой досаде прежних жителей уезда Юйсянь, никто из них не попал в разряд цзиньши^[15]. И все-таки им было чем гордиться, ведь вплоть до распада династии Цин из их рядов вышло целых три сяоляня^[16]. Звание сяоляня соответствовало образцу национальной нравственности. Для расположенного в горной глуши уезда это и правда было большой честью. Ведь как ни крути, а степени сюцая, цзюйжэня и даже цзиньши давались раз – и на всю жизнь. А вот звание сяоляня требовало участия в многоуровневой системе выборов, при этом каждая последующая ступень была строже предыдущей. Последний вердикт выносил император, который лично знакомился с материалами дела. Если звание сяоляня не соответствовало реальности, то это бросало тень на самого правителя и его подчиненных.

После образования КНР, когда по всей стране унифицировали названия провинций, городов и уездов, «уезд Юйсянь» снова поменял имя. Теперь слог «юй» записывался иероглифом «нефрит». Это произошло потому, что прежний иероглиф «юй», имея приятные значения типа «благоухающий» или «роскошный», в некоторых случаях имел и неприятные значения типа «мрачный» или «печальный». Ну а новое название уезда должно было наилучшим образом повлиять на все его сферы, включая экономику, образование, культуру, стиль управления и народные обычаи. После утверждения нового названия жители уезда обожали рассказывать о том, что из их числа вышло несколько основателей государства – и генералов, и управленцев самого высокого звена.

В 1982 году в уезде Юйсянь насчитывалось шестьдесят – семьдесят тысяч человек. Эти данные касались сугубо городского населения и не включали в себя обитателей окрестных горных деревушек вроде Шэньсяньдина. С трех сторон уездный городок окружают холмы, а одной стороной он обращен к реке Цзинцзян^[17]. Круглый год ее поверхность сохраняет зеркально ровную поверхность, однако, несмотря на название, она достаточно широка и глубока. По ее фарватеру запросто проходит двухпалубный корабль. Спускаясь вниз по течению, за полдня можно добраться до города окружного значения под названием Линьцзян. Ну а если в Линьцзяне сесть на поезд, то через десять с лишним часов можно оказаться в Гуйяне^[18].

Уезд Юйсянь завораживает волшебными пейзажами.

Женщину, которая помогла мне явиться на свет, звали Фан Цзинъюй, тогда ей было тридцать семь лет. Ее мужа звали Мэн Цзысы, он был на пару лет моложе, детей у них на тот момент не имелось.

Род Фан, из которого происходила Фан Цзинъюй, не только имел многовековую историю, но еще и славился на весь уезд. Из этой семьи вышло много цзюйжэней, не говоря уж о сюцаях. Кроме того, как-то раз один из его предков занимал пост главы уезда Юйсянь, и в записках уезда сообщается, что его достижения заслуживали похвалы. Среди населения он оставил о себе хорошую память как усердный, любящий народ, неподкупный начальник. Еще среди предков семейства Фан было сразу два сяоляня – и это при том, что за сто пятьдесят с лишним лет из этого уезда сяоляней вышло всего трое! Благодаря всему вышеперечисленному в записях уезда семье Фан уделялось большое внимание. В памяти нескольких предыдущих поколений юйсяньцев она также была окружена ореолом немеркнущей славы.

В новейшей истории представители семейства Фан главным образом посвящали себя делу народного образования. Со стороны деда Фан Цзинъюй по отцовской линии имелись предки, которые встречались и вели активную переписку с такими видными деятелями просвещения, как Хуан Яньпэй, Тао Синчжи и Янь Янчу, они обменивались с ними идеями спасения страны с помощью образования.

Самый большой вклад членов семьи Фан состоял в том, что благодаря их финансированию в уезде Юйсянь была основана школа медицинских сестер. Вплоть до 1982 года эту сестринскую школу знали во всей провинции Гуйчжоу. Среди кадров, подготовленных этим заведением, числились не только медсестры, но и акушерки самого высокого уровня. Основной причиной того, что в свое время предки Фан Цзинъюй основали именно такую школу, была низкая выживаемость младенцев в горных деревнях – таким образом, они проявили заботу о простом народе. Долгие годы директором этого заведения служил отец Фан Цзинъюй, а ее мать всю жизнь проработала там преподавателем. Если говорить о том, скольким городским и деревенским детям ее родители помогли появиться на свет, можно чуть утрированно сказать, что их было несметное количество. Окончив это заведение в девятнадцать лет, Фан Цзинъюй осталась преподавать там, а помимо этого, вела постоянный прием в горных деревнях, поэтому количество принятых ею младенцев тоже приближалось к сотне.

К 1982 году Фан Цзинъюй уже занимала в сестринской школе пост директора.

Во время «культурной революции» Мэн Цзысы учился на историческом факультете Гуйчжоуского университета, куда его рекомендовали как представителя пролетариата. После окончания университета он начал было вести там занятия, но вскоре из-за участия в деятельности против «банды четырех» его заклеймили как действующего контрреволюционера и отправили в деревню на перековку. Как-то раз, перетрудившись, он внезапно потерял сознание. На его счастье, мимо проходила Фан Цзинъюй, она-то и спасла ему жизнь. После этого они тайно поддерживали связь, а как только закончилась «культурная революция», так сразу и поженились, как и мечтали. В 1982 году, когда центральное правительство Китая проводило курс по повышению образованности и омоложению кадровых работников, Мэн Цзысы стал самым молодым заместителем мэра города Линьцзяна. Каждую неделю он как минимум один раз приезжал в Юйсянь, чтобы встретиться с женой. Когда же работы оказывалось невпроворот, их встречи случались раз в десять дней, а то и раз в полмесяца. Поскольку руководящий пост Мэн Цзысы был выше, чем руководящие посты в Юйсяне, то его перевод в Юйсянь стал бы противоречием установленному порядку, к тому же из Линьцзяна его бы никто и не отпустил. Понимая, что переезд в Юйсянь повлечет за собой трудности, он отказывался от этой идеи. Когда на этот счет он советовался с женой, та тоже была против. Так или иначе, Линьцзян предоставлял гораздо больше возможностей, для роста карьеры Мэн Цзысы там были сплошные плюсы. В начале восьмидесятых годов прошлого века появились интеллигенты, которым посчастливилось безо всякой политической подоплеки оказаться в административных кругах, что считалось важным достижением политики реформ и открытости, поэтому личные предпочтения в данном случае выглядели бы неуместно. В этом смысле его жене, Фан Цзинъюй, перебраться в Линьцзян было гораздо проще. Пожелай она сделать это, ей бы тут же пошли навстречу и в родном уезде, и в Линьцзяне, требовался лишь приказ о переводе – и всё. Но она переезжать в Линьцзян не хотела. Слишком уж глубока была ее привязанность к сестринской школе. Ее дед являлся основателем демократической лиги в Юйсяне, а отец – до того, как началась «культурная революция», – постоянным председателем этой лиги, что также делало его фигурой номер один. Фан Цзинъюй к 1982 году также стала председателем демократической лиги Юйсяня, что позволило ей занять пост зампредседателя уездного собрания народных представителей и стать единственной женщиной на этом посту. Все эти официальные должности мало ее волновали, но в 1982 году возродилась пострадавшая во время «культурной революции» демократическая лига Юйсяня – драгоценное наследие, оставленное уезду семейством Фан, поэтому она как единственная в роду женщина-руководительница не могла не взять на себя ответственность за активную роль лиги в новый исторический период реформ и открытости.

К счастью, и Фан Цзинъюй, и Мэн Цзысы – оба ставили работу во главу угла, поэтому их личные отношения от такого подхода к жизни не пострадали. Постепенно они к подобному образу жизни привыкли и получали от этого наслаждение, их чувства стали даже краше и крепче, доставляя обоим большую радость. В 1982 году в Китае много пар жили порознь, и, похоже, для китайцев это не являлось большой трагедией.

Фан Цзинъюй нисколько не упрекала моих родителей за то, что те оставили меня в ее семье, можно даже сказать, это отвечало ее желаниям и доставляло радость.

Учитывая, что лица моих родителей запомнила не только она, но и другие, с ее обширными связями отыскать их можно было безо всяких проблем.

Но, похоже, делать этого она совершенно не собиралась.

Своей пожилой соседке она сказала так:

– Пускай пройдет три месяца, тогда и решим, как поступать дальше. Если эти люди одумаются, то придут за ребенком сами. А если нет, значит, они приняли твердое решение отказаться от него. Раз так, какой толк искать их?

В последующие три месяца мои родители так и не объявились.

Тогда она сказала:

– Подожду еще три месяца.

Прошло еще три месяца, родители по-прежнему не объявились.

Ну а я к тому времени из новорожденной оформилась в полугодовалого младенца. Однако что новорожденная, что полугодовалая – я не имела собственного мнения относительно того, как сложится моя судьба, меня можно было либо бросить, либо приютить. Я уже начала гулить и смеяться. Заботились обо мне лучше некуда – а как могло быть иначе, если за мной с обоюдным рвением присматривали директор сестринской школы, которая считалась настоящим экспертом по вскармливанию, и добросовестная старушка, которая до меня уже воспитала несколько чужих детей. Мое питание тоже радовало разнообразием, я получала все что нужно и в полном объеме. Можно сказать, что в те годы во всем Юйсяне было крайне мало младенцев, о которых бы пеклись столь тщательно. Наверное, именно поэтому мне так нравилось смеяться. Самыми родными лицами в этом мире для меня стали не лица родителей, а лица Фан Цзинъюй и той старушки. И пускай по возрасту они отличались, их объединяло общее – лучившийся из них свет, благодаря которому я чувствовала, что меня любят. Я нисколечко вас не обманываю: в свои полгода, взглянув на лицо, я прекрасно могла почувствовать, любят меня или нет. В объятиях этих женщин мне было тепло, уютно и безопасно, как нигде. Стоило мне увидеть их лица, как я начинала смеяться, причем совершенно непроизвольно и весело. Да-да, будучи еще совсем маленькой, я без учителя начала познавать, как радовать тех, кто меня любит. Была ли то с моей стороны благодарность, я сказать не могу. Пожалуй, что нет. Но кто знает? Кто бы из них ни брал меня на руки, я тотчас засыпала.

Со временем старушку-соседку я стала называть бабушкой Юй, поскольку у нее была такая фамилия.

Как-то раз она мне сказала:

– В детстве ты была такой милашкой, когда улыбалась. Бывало, мама как увидит твою улыбку, так сразу берет тебя на ручки потискать. А плакать ты вообще не плакала, ну, может, и было пару раз, но разве что несколько всхлипов.

Тогда я еще не знала о том, что меня бросили, но уже слышала истории про ангелов. Я считала, что мне несказанно повезло, ведь с детства меня окружают любовью эти похожие на ангелов женщины, у меня не имелось никаких причин для слез.

Спустя полгода, а если быть точнее, в марте 1983 года, я получила статус горожанки, проживающей в уезде Юйсянь. Меня прописали по адресу моей матери Фан Цзинъюй, указав на предыдущей страничке имя – Мэн Цзысы. В документе о прописке указывалось, что я – их дочь, соответственно, они стали моими родителями. Мать настояла на том, чтобы я взяла ее фамилию, отец подобрал мне имя, и меня стали звать Фан Ваньчжи. Датой моего рождения указывалось 14 сентября 1982 года, мать не хотела придумывать ненастоящую дату.

Спустя двадцать шесть лет мое рождение ставило меня в тупик. Я никак не могла определить, кто именно дал мне жизнь – моя биологическая мать или же мать, которая меня вырастила. Ведь если бы не своевременное появление последней, которая благодаря богатому опыту помогла мне появиться на свет – в ее доме, на ее кровати, – то, возможно, я, не успев родиться, тут же и умерла бы, да еще и забрала бы с собой свою биологическую мать. Как я потом узнала, мое расположение в утробе было неверным, выражаясь медицинским термином, я заняла «поперечное положение». У всех акушерок такое положение плода вызывает большую головную боль, самым безопасным в подобной ситуации является кесарево сечение. Однако в тот момент сделать это было совершенно невозможно – для того, чтобы я появилась на свет, моя мама-директор пошла на огромный риск. В тот момент ей показалось, что ради спасения двух жизней рискнуть так все-таки стоит. Таким образом, не означает ли это, что жизнь мне дала именно приемная мать?

Я ласково звала ее «мама-директор».

Со своим приемным отцом я стала сближаться, лишь когда мне исполнилось три года – впрочем, раз уж в прописке указывалось, что я «дочь», а не «приемная дочь», то я должна называть его просто отцом. В большинстве случаев отец возвращался домой вечером, на следующий день к нему непрерывным потоком стекались какие-то люди, чтобы обсудить разного рода взрослые проблемы, поэтому сосредоточиться на мне у него не очень-то и получалось. Хоть я и называла его папой, причем ласково, мне все же думалось, что в основном он появляется дома из-за мамы и что любит он меня главным образом потому, что меня любит мама. Тогда мне казалось, что бабушка Юй гораздо ближе, чем папа.

Я не знала правды о себе, и благодаря этому мои детские годы прошли очень счастливо. Много позже я поняла одну жизненную истину – количество знаний зачастую обратно пропорционально уровню счастья. Чем больше человек знает, тем, скорее всего, меньше он счастлив. Соответственно, меньшее знание или даже вовсе незнание чего-либо иной раз делает людей гораздо счастливее. Подумайте сами, если человеку известна какая-то правда, но он не может или боится говорить о ней, намереваясь унести ее с собой на тот свет, – что он должен чувствовать на пороге смерти? А если человек не в состоянии спокойно умереть, о каком вообще счастье может идти речь?

В Юйсяне все были рады тому, что я стала дочерью директора Фан Цзинъюй и заместителя мэра Мэн Цзысы. Когда мама-директор оформляла мою прописку, то представила пояснительную записку, в этой записке она давала обещание: независимо от того, в какой момент со мной захотят познакомиться мои биологические родители, она будет с ними приветлива и не станет препятствовать нашей встрече.

Помимо работников полиции, которым была известна правда о моем происхождении, о ней знали всего лишь несколько человек, среди них и бабушка Юй. Все они держали язык за зубами. Наверняка им было нелегко хранить эту тайну, но это был тот редкий случай, когда знание не влияло на собственный уровень счастья. В народе к таким людям всегда относились положительно, говоря, что они «своими устами накапливают добродетель». Они уважали и мою маму-директора, и моего папу – заместителя мэра, доказывая это тем, что держали язык за зубами и разделяли с родителями их счастье от подобного дара небес. И в самом деле, с моим появлением эта семья разрослась сразу до четырех человек (родители относились к бабушке Юй как к члену семьи, да и сама она уже с ними сроднилась), я принесла радость и смех, которые редко встретишь в семьях без детей, да и разговоры с гостями зачастую тоже крутились вокруг меня.

Когда мне исполнилось три года, я пошла в детский сад. В то время в нашем городе работал лишь один детский сад, его открыли для семей руководящих работников и известных личностей. Будучи госучреждением, он подчинялся административному отделу уездного правительства. Разумеется, те руководители, которые уже вышли на пенсию, также относились к числу руководящих работников. Во время больших праздников по заведенному обычаю их навещали руководители самых разных подразделений. Что касается известных личностей, таких тоже хватало – среди представителей Единого фронта из ведомств культуры и народного образования было немало жителей Юйсяня. Кроме того, поскольку раньше в городе имелась своя театральная труппа, то во время «культурной революции» в ее составе выявили сразу несколько реакционных авторитетов из мира искусства. Что же касается мамы-директора, то она из всех знаменитостей считалась самой знаменитой.

Все в нашем городе, от руководящих лиц и знаменитостей до самого простого люда, обращаясь к моей маме, называли ее директором Фан; я впитала это с самого детства, поэтому уж и не припомню, с какого возраста в разговоре с другими я также козыряла выражением «моя мама-директор».

Я говорила так для того, чтобы другие сразу поняли, с кем имеют дело. Когда до людей доходило, кто я такая, они тотчас начинали смотреть на меня другими глазами, их отношение ко мне менялось – взрослые отвешивали мне комплименты, а дети исходили завистью.

Мне это очень нравилось. Мое тщеславие было полностью удовлетворено.

Тщеславие имеется у всех, и никакие доказательства тут не требуются.

Мне кажется, что так называемое тщеславие есть не что иное, как эмоция. Если сами вы ничего не сделали, но на вас смотрят какими-то другими глазами, или же если вы все-таки что-то сделали и на это обращают внимание, хотя ваш поступок того не заслуживает, и вы этому вниманию радуетесь, – вот это-то и называется тщеславием.

Спрашивается, с какого же возраста человек может ощущать тщеславие?

Разумеется, это индивидуально.

Конкретно у меня оно появилось, когда я пошла в детский сад.