Хотя поначалу Цяньцянь и встретила меня в штыки, после того как мы познакомились поближе, от ее неприязни не осталось и следа; не прошло и нескольких дней, а мы уже называли друг друга сестричками. По природе она была неплохой, кое-что в ней притягивало и меня, и Ли Цзюань, например, она хорошо пела и умела рассказывать всякие забавные истории. Что касается песен, в основном в ее репертуаре звучали слащавые хиты на любовные темы; ее шуточки относились к разряду колкостей и часто бывали неприличными, но не так чтобы уж слишком. Нам с Ли Цзюань нравились ее песни, которые после тяжелого дня действовали на нас расслабляюще. Ее сальными шуточками мы тоже не брезговали: бывает, посмеешься и заодно сбросишь груз забот.

Парни на стройке выполняли тяжелую работу, которая, как говорится, выжимала все силы и соки, так что плохим аппетитом они не страдали. Поскольку еда у нас была вкусной, то талончики в нашу столовую расходились и среди парней с других участков. Поэтому реально мы обслуживали куда больше, чем сто двадцать или сто тридцать человек, чаще всего речь шла о двух сотнях.

Отец и сын Лю на поток клиентов не жаловались, наоборот, считали это за честь. Ну а мы, будучи помощницами, разумеется, не могли выражать недовольство. На самом деле мы тоже радовались, что у нас обслуживалось куда больше парней, чем предусматривалось.

Мастер Лю то и дело нас подбадривал:

– Что бы вы ни делали, если хотите твердо стоять на ногах, подходите к делу добросовестно.

Думаю, этот совет был рожден его жизненным опытом. От него и от Ли Цзюань я усвоила много такого, о чем мне не рассказывала даже мама-директор. Конечно, если бы она была жива, я бы не очутилась в такой ситуации и не завязала бы отношений с такими людьми!

Поскольку главным блюдом у нас был рис, то для дальнейшего преуспевания дядюшка Лю требовал, чтобы мы готовили три закуски и один суп, а по воскресеньям добавляли еще одно блюдо. Поскольку рис и так уже готовился на пару, то предлагать в качестве выпечки просто обычные пампушки нам не пристало, поэтому в нашей столовой готовились паровые завитушки, паровые пирожки с соевой пастой, а также паровые пирожки со сладкой начинкой.

Дядюшка Лю при этом приговаривал:

– И это самый минимум. От столовских харчей ничего особого не ждут. Но если наше меню окажется слишком скудным, то хвалить нас будет не за что.

Наши руки, разве что за исключением ночи, практически постоянно мокли в воде – на их долю выпадало и мытье овощей, и промывка риса, и чистка всевозможной кухонной утвари, и мытье тарелок. Примерно у половины рабочих не было своей посуды, между тем, согласно правилам, всю общественную посуду следовало не только дважды промыть, но еще и продезинфицировать, к тому же за соблюдением гигиены строго следил строительный трест. Для приготовления одного только обеда требовалось промыть около восьмидесяти цзиней риса; сделать это вручную не представлялось возможным, поэтому тут в ход шла лопатка. Когда я делала это в первый раз, у меня уже через несколько минут перехватило дыхание и едва не отвалились руки.

Но больше всего нас добивали пирожки. Обычно каждый из парней съедал их штук по семь, редкий случай, когда кто-то ограничивался пятью. Таким образом, если подсчитать общее количество, нам требовалось налепить около тысячи пирожков. В полдень надлежало не только перемыть целую гору овощей, но еще и успеть все их порубить до окончания рабочей смены, потому как парни настолько уматывались на стройке, что после работы валились с ног от усталости и, даже не поужинав, ложились спать. Поэтому, чтобы не мешать им громкими звуками, нам следовало учитывать это.

Когда мы, вооружившись тесаками, вставали втроем у трехметрового стола, звуки от наших ударов разносились далеко окрест. Я и Ли Цзюань работали сразу двумя ножами; а вот миниатюрные ручки Цяньцянь могли управляться лишь с одним. Пять ножей сновали вверх-вниз. Для ускорения процесса мы, чтобы не расслабляться, держали рты на замке – и даже при таком раскладе на работу уходило часа два. Дядюшка Лю отвечал за начинку – только он мог сделать ее безупречной. После этого мы все впятером вставали до рассвета и принимались все вместе лепить пирожки. Когда я делала это в первый раз, даже не могла защепить начинку – натрудившись за день, я уже не чувствовала рук, к тому же меня без конца клонило в сон, и я то и дело клевала носом.

Лю Чжу и правда управлялся с тестом как самый настоящий мастер. Из муки, которую все покупали в одном и том же месте, у нас получалась самая вкусная выпечка. Во-первых, за это следовало благодарить дядюшку Лю, который всегда просеивал муку, но также воздать должное тому трюку, с помощью которого Лю Чжу разминал тесто. С одного края стола крепилось железное кольцо, в него вставлялся конец двухметрового шеста, который таким образом превращался в подвижный рычаг. Едва шест приземлялся на увесистый ком теста, как закинувший на шест ногу, Лю Чжу подпрыгивал на другой ноге и принимался как следует уминать тяжелый ком. Понятное дело, что из размятого таким способом теста изделия получались отменные. Никто из парней не любил воздушную выпечку, считая, что такой не утолишь голод. К тому времени, как Лю Чжу успевал размять несколько кусков теста, его спина становилась мокрой от пота, тогда он раздевался по пояс и продолжал трудиться дальше. Глядя на него в такие моменты, я не могла удержаться от смеха – казалось, что он показывает боевые трюки; он улыбался в ответ, словно говоря, что для него это плевое дело.

Как-то раз, нарубив несколько больших корзин овощей, мы на последнем издыхании забрались в кузов, чтобы немного передохнуть. Когда мы вытянулись друг рядом с другом, Цяньцянь мечтательно проговорила:

– Как было бы здорово оказаться сейчас в объятиях какого-нибудь красавчика.

– Похоже, не только у мужиков голова занята похотью, – откликнулась Ли Цзюань.

– Что за банальщина, – тут же парировала Цяньцянь, – лучше вспомни, каким иероглифом записывается первый слог в слове «похоть»? Он состоит из двух частей, из которых можно получить слово «женщина»^[30]! Потому то, что женщины тоже похотливы, – это непреложная истина. И, кстати, выражение про женщину, которая украшает себя для того, кому она нравится, как раз про это. Причем женщины должны не только развратничать сами, но еще и побуждать к этому мужчин. Если бы мужчины относились к распутству как к делу первостепенной важности, то мы, женщины, были бы только рады-радешеньки; да и в мире от этого наверняка стало бы спокойнее…

Приподнявшись на локотках, она принялась проводить нам с Ли Цзюань очередной курс ликбеза. Это было обычной историей: едва ее цепляла какая-нибудь тема, у нее тут же появлялось настроение ее обсудить, и тогда, какой бы усталой она ни была, Цяньцянь несла всякую ересь, выкладывая один дурацкий довод за другим, словно на сей счет у нее уже давно имелась своя система взглядов.

Ли Цзюань, повернувшись к ней спиной, сердито заметила:

– Заткнись уже! Не то выкину вон, никого тут твоя похабщина не интересует.

Пока Цяньцянь садилась на своего любимого конька, я в разговор не встревала. Я уже не стеснялась: с тех пор как я попала в Шэньчжэнь и устроилась помощницей повара, я много чего перестала стесняться. А молчала я потому, что никогда раньше не попадала в такую языковую среду и, соответственно, не слышала такой лексики. Пускай Ли Цзюань и была грубоватой, но она редко говорила всякие непристойности. Но если уж выбирать, то, по правде говоря, мне больше нравилось слушать непристойности Цяньцянь; меня удивляло, что некоторые люди носили в голове такого рода мысли, из-за этого я чувствовала себя ужасно невежественной, но я понимала, что благодаря таким людям заполняю свои пробелы в этой области. К тому же я полагала, что Цяньцянь в своих речах опирается на личный жизненный опыт, так что для меня скорейшее формирование эмпирического эго ничего кроме пользы не несло. Однако, слушая Цяньцянь, я всегда мудро придерживалась принципа «трех нет»: не поддерживать разговор, не отвергать услышанное и не выражать свою точку зрения.

Неожиданно Ли Цзюань вскочила на ноги; она подпрыгнула так ловко, словно спружинила, – оказалось, в наш кузов забралась здоровенная крысища. Да-да, прямо как та, что описывал Лу Синь^[31], так что иначе как крысища ее было и не назвать.

Когда мы общими усилиями прогнали эту тварь, дядюшка Лю позвал нас работать.

Ли Цзюань, вылезая из кузова, проговорила:

– Надо бы завести кота.

Через пару дней у нас появился полосатый котик, мы назвали его Малышом.

Сперва Ли Цзюань думала купить кота на рынке, но по дороге ей попался этот, поэтому она подобрала его. При одном взгляде на Малыша становилось понятно, что он дикий.

– Он похож на нас с вами, – обронила я, – когда-то был домашним, а потом одичал.

– Как тут не одичать вдали от дома, да еще без семьи? – откликнулась Ли Цзюань.

– Быть диким даже хорошо, – проговорила Цяньцянь, – ведь что значит, когда говорят «выживает сильнейший»? А то и значит: кто из всех особей более дикий. Все, кто не приспособлен к жизни, выбраковываются, побеждают самые дерзкие.

– Ты дерзкая на язык, а я дерзкая на деле, – проворчала Ли Цзюань. – Если на земле останемся лишь мы вдвоем, то победа останется за мной, а ты помрешь.

Цяньцянь, глядя на меня, спросила:

– Она хочет сказать, что меня съест?

Я лишь засмеялась.

– А ты думаешь, что не съем?

С этими словами Ли Цзюань осклабилась, делая вид, что вот-вот накинется на Цяньцянь.

Девушки залились смехом.

Мне нравилось наблюдать их перепалки, это было занятно.

Мы просто обожали нашего Малыша – у нас с ним были схожие судьбы, поэтому, заботясь о нем, мы вроде как заботились о себе: все девушки, работавшие в трех столовых на стройплощадке, в глубине души мечтали быть любимыми.

Как-то вечером, за несколько дней до 1 октября^[32], Цяньцянь решила прозондировать почву и спросила нас с Ли Цзюань, не хотим ли мы на выходных подработать на стороне. «Есть дельное предложение?» – задала встречный вопрос Ли Цзюань. И тогда Цяньцянь принялась объяснять, что в праздничные дни на улицах повсюду откроются закусочные под открытым небом, будет очень оживленно. Основные посетители – это парни со стройплощадок. Им щедрости не занимать, поэтому если устроиться певицами, то от каждого посетителя можно ожидать минимум по десять юаней за песню, то есть юаней по пятьдесят за раз.

– А ведь сейчас в ходу и купюры по сто юаней? Так что если постараться, не исключено, что можно получить и соточку. В любом случае, мы ничего от этого не теряем, попытка не пытка, – искушала нас Цяньцянь.

– Но… ты-то ладно, а какая певица из меня? – заколебалась Ли Цзюань.

– А то я не слышала, как ты поешь, да у тебя от природы поставленный голос, просто создан для наших хитов… – воодушевляла ее Цяньцянь.

– Я пою лишь северо-восточные народные песни, да и то половину слов не помню, – откликнулась Ли Цзюань, – тем более что в них много непристойностей. Где уж с тобой тягаться, это в твоем репертуаре исключительно утонченные хиты…

– Да у нас нынче вся жизнь полна непристойностей, даже хорошо, если будешь петь что-то в этом роде. Парни обожают слушать такие вещи, сразу бурно на них реагируют, стучат по столам, топают ногами. На самом деле утонченные песни, по сути, тоже непристойны, одна мелодия чего стоит. Это называется за скромными словами прятать пошлую мелодию. Ну, пойдем же, пойдем… – настойчиво агитировала Цяньцянь.

Ли Цзюань взглянула на меня.

– Я правда не умею петь, – поспешно ответила я, – и никогда в жизни не пела перед публикой. Вы идите, а я лучше останусь здесь, почитаю да отосплюсь.

– Подработка – дело хорошее, но без Ваньчжи я никуда не пойду, если подрабатывать, то всем вместе, – ответила Ли Цзюань.

Тогда Цяньцянь быстренько переключилась на меня:

– Ты тоже должна пойти, нам нужно действовать сообща. Если стесняешься петь, никто тебя принуждать не будет, тогда займешься сбором денег. Закончила я, к примеру, петь, а ты замечаешь, что на столе лежит несколько десяток, как ты их заберешь?

– Без лишней суеты, по одной купюре. Охапкой хватать не стану, чтобы не потерять лицо.

Такой ответ уже говорил о том, что я практически согласилась.

– Верно, именно так, – парировала Цяньцянь, – но ты не сказала о самом главном. А что, если кто-то еще не раскошелился? Нельзя так легко упускать свой шанс. Тебе следует сделать так, чтобы остальные тоже вынули свои денежки, используй для этого улыбку, не забывай через слово вставлять «братец». Подключи все свое обаяние, чтобы парням стало неловко не заплатить, расхваливай их на все лады, говори, какие они красивые, сильные и добрые, – в общем, загони их в угол! Размер нашего заработка будет очень сильно зависеть от твоих способностей!..

– Кончай уже, что за херню ты несешь, хочешь, чтобы Ваньчжи свернула на кривую дорожку?

С этими словами Ли Цзюань оттолкнула Цяньцянь и, притянув меня к себе, прошептала:

– Она лиса еще та, не поддавайся на ее чары. Просто прими решение – пойдешь ты, пойду я, не пойдешь, я тоже не пойду, пусть тогда сама топает и зарабатывает свои деньги.

Цяньцянь принялась мне подмигивать, причем ее подмигивания производили куда более сильный эффект, чем ее уговоры.

И тогда я, не задумываясь, взяла и брякнула: