– Это – твоя тетя, моя родная младшая сестра, а для тебя она родная тетя! Ее отец – большой начальник, мама – известный человек, так что родственники у тебя из знатной семьи, тебе и твоему брату обеспечено большое будущее!

– Ты мне уже сто раз про это говорила, – недовольно фыркнула Чжао Цзюнь. – Самой-то не надоело? Зачем позвала? Говори уже!

Вместо того чтобы возмутиться, вторая сестра, улыбнувшись, сказала:

– Что тут, собственно, говорить? Раз уж твоя тетя сама к нам пожаловала, то для начала хоть обними ее вместо меня.

Чжао Цзюнь не по-доброму уставилась на мать.

Я поспешила разрядить обстановку:

– В следующий раз. Я уже ухожу.

Тогда вторая сестра безо всякого смущения распорядилась:

– Тогда в следующий раз. Быстро запиши домашний адрес тети, будешь писать ей письма от всех нас, а то забудет про нашу семью, и где ты потом еще такую тетю найдешь?

Я объяснила, что проживаю в кампусе, поэтому письма отправлять лучше туда. По сравнению с тем холодным приемом, который мне оказали в доме старшей сестры, вторая сестра встретила меня совершенно как родную. Но именно поэтому я чувствовала, насколько фальшива ее любовь. Мне казалось, будто я нахожусь в каком-то спектакле, где мне отведена главная роль, а сестра мне во всем подыгрывает и, чтобы как следует втянуть меня в эту игру, не жалеет сил.

Испугавшись, как бы она не озадачила меня какой-нибудь просьбой и не поставила в неловкое положение, я ясно дала понять, что мне пора уходить.

– Ну, не буду задерживать, – откликнулась она. – Ты же видела, что там у меня творится, а еще с потрохами надо разобраться…

– Конечно, возвращайся к делам, – ответила я и пошла своей дорогой, желая поскорее избавиться от этого самодеятельного спектакля.

Если бы я не приехала в Шэньсяньдин, то всех этих неприятных эпизодов можно было избежать.

Почему мне вдруг приспичило туда заявиться?

Какие-то причины должны были быть, но какие именно – я вспомнить не могла.

Когда я уже вышла на окраину деревни, то заметила стоявшего на обочине старшего племянника.

– Тетя, можно тебя проводить? – обратился ко мне этот совсем еще юный паренек.

Отказаться было неудобно, поэтому я кивнула.

Пока мы спускались с горы, он рассказал, как сперва уезд планировал сделать современное покрытие для горной дороги, а потом уже проложить удобные пути и в деревне, но деревенские, испугавшись, что позднее на ремонт в их краях не останется денег, настояли на том, чтобы сперва заасфальтировали здешние улицы. В итоге именно так и поступили, и тут уже на горную дорогу денег не хватило. Сейчас в уезде собирают необходимые средства, чтобы все-таки довести до ума и ее…

В отличие от болтовни второй сестры его словоохотливость меня не раздражала.

Остановившись, он указал в сторону поля:

– Вон там десять лет назад мы с тобой ловили вьюнов.

– Так это был ты? – Я была ошеломлена.

Вместо ответа он застенчиво улыбнулся.

– А сколько тебе лет? – спросила я.

– Следующим летом оканчиваю школу.

На мой вопрос про учебу он ответил, что учиться любит и что их сельская школа считается одной из образцовых в уезде. Он всегда входил в число лучших учеников самого сильного класса, а попавшие в сильный класс имеют все шансы поступить в вуз. Однако из-за ситуации с мамой отец не смог оплатить его учебу в университете, поэтому он решил пойти в армию, после чего надеялся поступить в военную академию…

Из всего, что я услышала во время той поездки в Шэньсяньдин, это были лучшие слова. И пускай в них сквозила безысходность, они все равно несли в себе что-то приятное.

– Тетя, ты поддерживаешь мое решение отправиться в армию? – спросил он.

– Конечно, поддерживаю. Если благодаря этому появится шанс поступить в военную академию, то нужно приложить все усилия!

– Тетя, ты уж на нас не сердись. С мамой такая ситуация, что обижаться на нее нам, нормальным людям, нельзя. Я просто испугался, что у нее начнется приступ, а отец все эти дни на взводе из-за того, что денег на стройку не хватает, переживает – раньше времени снес старый дом…

– Я не сержусь, – откликнулась я.

С этими словами я вдруг обняла его и разрыдалась.

Этот племянник, который был всего-то на два года младше меня, стал первым в моей жизни родственником, который захотел сблизиться со мной сам, по собственной инициативе. И пускай фамилия у него была не Хэ, а другая, – в конце концов, он родной сын моей несчастной старшей сестры! То, что он вызвал во мне столь живой отклик, произошло не только потому, что в детстве мы вместе ловили вьюнов. Именно в нем я увидела луч надежды – надежды на то, что следующее поколение моих родственников будет жить лучше, чем предыдущее.

На самом деле, приехав в Шэньсяньдин, я хотела лично убедиться в том, что такая возможность действительно появилась! Только удостоверившись в том, что в дальнейшем мне не придется контактировать с моими родственниками, что каждый из нас будет нормально жить своей жизнью, я могла почувствовать, что поездка завершилась как нельзя лучше.

Когда родственников чересчур много, и притом еще все они еле выживают на грани бедности, то о каких родственных чувствах с моей стороны могла идти речь? Одно лишь смятение – ведь я же не могла им помочь!

А если все они живут беззаботно и счастливо, то зачем нам, собственно, встречаться?

На самом деле в свой второй ответный визит в Шэньсяньдин я хотела точно убедиться, что впредь могу жить со спокойным сердцем. Саму меня с раннего детства сильно баловали, поэтому мне было невыносимо думать, что мои сестры несчастны.

Только сейчас я вдруг вспомнила про свою сумку. И тогда же я поняла, почему вторая сестра то и дело посматривала на нее, словно ожидала, что вот-вот я что-нибудь оттуда достану.

Я сказала Ян Хуэю, что если он захочет мне написать, то мой адрес можно взять у второй тети. Затем я вынула из сумки три конверта и попросила передать их дедушке, второй тете и отцу. В каждый из конвертов я положила ровно по три тысячи юаней. В 2002 году это были немалые деньги: говорят, за взятку в таком размере человеку грозил пятилетний срок. Деревенскую семью подобная сумма вполне могла спасти от безнадежного положения. Впрочем, самой мне тоже потребовалась изрядная решимость, чтобы взять и за просто так отдать другим людям сразу девять тысяч. Надо понимать, что в то время сама я еще не зарабатывала: все, что я тратила, принадлежало родителям. Если бы не средства, оставленные мне мамой-директором и бабушкой Юй, то при всем моем желании поделиться деньгами с родственниками я бы никак не смогла.

Я пошла на это, чтобы разорвать будущие отношения.

Я слишком боялась, что у меня появится слишком много бедных родственников. Сказать честно, боялась до ужаса.

Я не хотела признавать, что родственными узами со мной связаны все эти шэньсяньдинцы: какой-то старик, две женщины средних лет – одна не вполне нормальная, другая хитроватая, а также их отпрыски.

С помощью девяти тысяч юаней мне хотелось со спокойной совестью раз и навсегда от них откупиться!

Отдав деньги, я, не оборачиваясь, зашагала дальше.

Думаю, мой племянник провожал меня взглядом.

Я едва не обернулась, чтобы помахать ему на прощание, но от этого порыва меня удержал холодный рассудок.

Солнце клонилось к западу. Стояло начало лета, окружающий пейзаж радовал своим великолепием. Вся молодежь и люди постарше разъехались на заработки, поэтому народу в деревне заметно поубавилось. В некоторых семьях остались лишь старики да дети. Дровами они почти не пользовались, для приготовления пищи им вполне хватало разжечь пучок соломы, так что цветущие на склонах деревья практически не срубались. К тому же ужесточился закон по охране горных лесов – теперь за вырубку деревьев полагался штраф. Зато благодаря такой политике буквально за несколько лет горы вокруг Шэньсяньдина, что называется, зацвели пышным цветом. Глядя на эту потрясающую красоту, я никак не могла понять: как же так вышло, что здесь уже несколько поколений подряд жили люди, совершенно раздавленные нищетой? И хотя вторая сестра в разговоре обмолвилась, что жизнь стала лучше, по сравнению с тем, как менялся облик таких городов, как Юйсянь, Линьцзян или Гуйян, улучшения в Шэньсяньдине были ничтожны. Если города все последние десятилетия шагали в ногу со временем, то Шэньсяньдин в этом смысле продвигался подобно улитке, которая зачастую еще и крутилась на месте, еле-еле продвигаясь от одного дома к другому.

Моя вторая поездка в Шэньсяньдин, во время которой я вроде как искала свои корни, заставила меня глубоко прочувствовать огромную пропасть, которая наблюдалась в развитии китайских городов и деревень. Тот факт, что мои корни, вне всяких сомнений, находились в Шэньсяньдине, наполнил мое сердце безысходным ужасом.

Буквально пропитанная этим ужасом, я вернулась домой.

Дома же я увидела нечто такое, что меня окончательно потрясло: в кабинете, при свете настольной лампы, я увидела сидящего на стуле отца, перед которым стояла женщина примерно того же возраста, что и «мама-директор». Зарывшись ей в грудь, отец страстно обнимал ее за талию; она же одной рукой ласково поглаживала его волосы, а другая ее рука лежала у него на плече.

Лучше бы в тот момент я была слепой!

Застигнутый врасплох, отец тотчас бросился за мной в мою комнату.

– Вон! – заорала я.

– Это не то, что ты подумала. Завтра я все тебе объясню… – серьезно произнес он.

– Будет лучше, если я никогда не услышу твоих объяснений! Они мне не нужны!

От крика я едва не сорвала голос.

– Тетя Цюй – хорошая подруга твоей мамы, наша общая подруга! – Голос отца тоже повысился.

– Это еще позорнее!

– Замолчи! Ты не имеешь права судить меня!

Его тон полностью переменился.

Свое смущение он прикрыл вспышкой гнева.

Его замечание о моих правах внезапно меня охладило.

Стараясь держаться от него как можно дальше, я произнесла:

– Я ложусь спать. Покинь, пожалуйста, мою комнату, хорошо?

Какое-то мгновение он оторопело смотрел на меня, после чего, хлопнув дверью, вышел.

Той же ночью, прихватив чемодан, я покинула дом, в котором прожила двадцать лет и который, как мне казалось, больше не имела права считать своим. Я заселилась в лучший отель Юйсяня. Этот отель, финансирование на который привлек отец, был построен в 2000 году. В том же году я поступила в университет, тогда же отец купил мне чемодан на колесиках… Заселись я в любой другой отель, меня бы там тотчас узнали, а это привлекло бы ненужное внимание ко мне и породило бы домыслы. В Юйсяне я была местной знаменитостью, которая росла пропорционально достижениям отца. Кроме купленного им чемодана, ничего больше я с собой не взяла.

На следующее утро я позвонила домой, попросила у отца прощения за вчерашние оскорбления, сказала, что уже успокоилась, что собираюсь поехать напрямую в университет, и попросила не волноваться.

Он тоже поругал себя за то, что вечером потерял терпение и был несдержан. Он рассказал, что та женщина была не только их с мамой подругой, но еще и главной свидетельницей на их свадьбе. Из-за некоторых исторических причин, которых мне не понять, она до сих пор не замужем. При жизни моя мама-директор частенько полушутя-полусерьезно говорила ей: «Если когда-нибудь я уйду раньше, чем Цзысы, ты уж позаботься о нем вместо меня».

Объяснение отца звучало прямо как сюжет из какого-нибудь романа.

– Па, я весьма растрогана вашими отношениями и впредь больше никогда не буду делать таких безответственных высказываний.

Поняв, что я ему не верю, он принялся объяснять более доходчиво:

– Твоя мама оставила нам предсмертное письмо, как вернешься, я тебе покажу. Не нужно думать, что если твоей мамы не стало, то этот дом перестал быть твоим. Он всегда будет твоим!

– Хорошо, папа, – ответила я, в душе понимая, что это горячо любимое мною место уже навсегда перестало быть моим домом.

Собственно, как оно может оставаться моим?

Как мне себя чувствовать, если там будет жить совершенно чужая женщина, и как поступать потом, когда появятся все ее многочисленные родственники и друзья?

Мне вдруг вспомнились слова Хань Биня: «Непросто, непросто».

В какой-то степени я его даже поняла.

Даже если бы я доверилась отцу, наши с ним осложнившиеся отношения я выносила бы уже с большим трудом.

В любом случае стопроцентного доверия к его словам у меня не возникло.

Утром следующего дня я прямо из отеля отправилась в университетский кампус.

В один миг моя жизнь обрела цель – не какой-то общий ориентир, а всего лишь четкую промежуточную цель: взяться за учебу с удвоенными усилиями и по окончании университета добиться наивысших достижений; затем поступить в магистратуру и возможно даже в аспирантуру. С направлением и специальностью я пока что не определилась. Но одно поняла точно: в своей жизни мне следовало полагаться только на себя. Если после маминой смерти я по-прежнему буду во всем зависеть от отца, то более никчемной, паршивой жизни и представить себе нельзя!

Мне следовало приступить к созданию той фактической судьбы, о которой говорила мама-директор!

Однако все мои устремления превратились в мыльный пузырь.

В студенческой столовой мне при всем честном народе залепила пощечину одна студентка с факультета искусств.

Она оказалась бывшей девушкой Хань Биня, и теперь они восстановили отношения – как говорится, «разбитое зеркало снова стало целым». Всю вину за их прошлую ссору она переложила на меня, хотя я и ведать не ведала, что у Хань Биня была подружка.

В порыве отчаяния я схватила чашку с горячим супом и выплеснула ей в лицо.

Меня наказали, и теперь я превратилась в местную знаменитость.

Пускай я стала гораздо более стойкой, в учебе это никак не помогало.

Но что действительно мешало мне добиться поставленных целей, так это шэньсяньдинцы – люди, которых я знать не знала, но которые называли меня своей родственницей.

Для начала меня просто завалили письмами. Зная, что мой отец – мэр, родственники просили помочь им то так, то сяк, уладить для них то одну, то другую проблему. Поскольку мужья обеих моих сестер также считались родственниками, то в число прочих, соответственно, входили и родственники их родственников.

Как-то раз мне в общежитие позвонил отец.

Он сказал, что его часто беспокоят мои близкие, и велел передать им, мол, будет лучше, если при возникновении каких-то проблем они сперва будут обращаться в соответствующие ведомства типа отдела по рассмотрению жалоб.

Отец проявил крайнюю тактичность, но я поняла, что он уже был на пределе.

2002 год стал временем, когда количество проблем у китайских граждан действительно зашкаливало.

В свою очередь, мне тоже досталось – то и дело родственники поджидали меня прямо у входа в общежитие или в аудиторию; случалось, за воротами кампуса, сидя на корточках, меня караулили больше десяти визитеров.

Свое поведение они обосновывали так: «Кто просил тебя быть одной из наших? Кто просил твоего отца быть мэром? Согласись, что встретиться с тобой нам проще, чем с мэром. К кому нам идти, если не к тебе? Ведь для тебя это плевое дело!»

«А что, если потом ты от приемного отца отдалишься? Тогда мы уже не сможем воспользоваться таким знакомством!»

Университетская администрация вызвала меня на разговор и со всей серьезностью объяснила, что университет – это не отдел по рассмотрению жалоб, поэтому мне следует придумать способ, как все это прекратить…

Как-то раз, выгадав момент, когда соседки по комнате ушли на занятия, я оставила им письмо и в панике сбежала из университета.

В 2002 году городом больших возможностей, который привлекал молодежь, помимо Пекина и Шанхая, являлся еще и Шэньчжэнь.

Я села в самолет до Шэньчжэня.

О каком жизненном ориентире можно вести речь, если я лишилась даже промежуточной цели? Моя судьба вызывала у меня такое отвращение, что я решила сменить место жительства и начать всё с чистого листа.

Когда самолет взмыл в небо, я сказала: «Прощай, Шэньсяньдин, остававшийся в тебе корень я выкопала и увезла с собой, впредь меня ничего с тобою не связывает. Прощай, Юйсянь, если когда-нибудь я и буду возвращаться в твои объятия, то только на Праздник чистого света, чтобы почтить память мамы-директора…»

Была уже ночь, когда я безмятежно заснула в отеле при аэропорте Шэньчжэня.

Теперь каждый свой шаг я выверяла согласно плану, который составила накануне.

Начиная с того момента, я превратилась в удивительно разумную девушку, каждое мое решение подкреплялось конкретным планом и порядком действий.

Теперь я жила одна совсем в другом городе, и в моем окружении не было ни родственников, ни друзей.