6

В 2002 году жизнь в Шэньчжэне уже кипела вовсю. Значительная часть новостей, влиявших на проводимую в Китае политику реформ и открытости, распространялась по всей стране именно из Шэньчжэня.

Провинция Гуйчжоу, как и прежде, развивалась медленно и оставалась экономически отсталой. Когда студенты небольших вузов типа педуниверситета, в котором училась я, обсуждали планы на будущее, то в их разговорах зачастую мелькал именно Шэньчжэнь, а не Пекин, Шанхай или Нанкин. Разумеется, попасть в мегаполисы мечтали все, но при этом прекрасно понимали, что зацепиться там ох как сложно. В этом смысле Шэньчжэнь открывал множество прекрасных перспектив, поэтому у выпускников он находился в приоритете.

На самом деле, если бы не драматичные перемены в жизни, сама бы я в Шэньчжэнь не поехала. По своей натуре я домоседка – к чему куда-то отправляться, если все и так хорошо? Но при том раскладе, который случился в моей жизни, я предпочла сбежать подальше от родных мест.

Сразу после прибытия в Шэньчжэнь я сделала пять дел. Во-первых, оставив при себе деньги на проживание, положила на сберкнижку сто с лишним тысяч, после чего зашила ее в потайной карман рубашки. Во-вторых, отправила в учебный отдел письмо с разъяснением, что бросила университет по той причине, что мне надоело учиться. Разумеется, подобная причина наносила ущерб моему имиджу, но зато не нужно было ломать голову, чтобы выдумывать какую-то историю. В-третьих, я написала письмо бывшей соседке по комнате, в котором попросила ее пересылать всю мою почту в Шэньчжэнь. В-четвертых, добравшись до города, я поселилась в самой дешевой гостинице.

Ну и наконец последним, пятым, делом, которое далось мне сложнее всего, стал разговор с отцом, которому я сообщила о новом месте своего пребывания. Для этого мне пришлось звонить по межгороду.

Сперва я хотела и ему написать письмо, но побоялась, что, прежде чем оно дойдет, ему позвонят из учебного отдела, и тогда все обернулось бы большим скандалом.

– Ваньчжи, почему? Почему? Почему ты пошла на такой шаг? Неужели ты больше не считаешь меня родным отцом? Неужели проведенные вместе двадцать лет для тебя совершенно ничего не стоят?..

В тот день было воскресенье, и когда я позвонила ему домой, он неожиданно расплакался.

Человек – не камень, да и кто бы тут сдержался?

Я тоже залилась слезами, попросила его понять и простить, поблагодарила за все, что он сделал для меня, объяснив, что всего лишь хочу начать новую жизнь. Я пообещала, что смогу полностью позаботиться о себе – пусть за меня не переживает…

Положив трубку, я вдруг услышала, как с улицы доносятся слова песни:

 
Вытри слезы, не нужно бояться,
В череде бурь житейских это просто пустяк!
 

Погода стояла прекрасная, над головой простиралось бескрайнее синее небо, ярко светило солнце. Из-за близости моря дул приятный бриз, так что здешняя жара для меня как жительницы южной провинции Гуйчжоу была не в тягость.

Моим первым впечатлением от Шэньчжэня стало то, что тут повсюду звучали песни. Поскольку магнитофоны здесь были контрабандным товаром, то стоили намного дешевле, чем в других местах Китая; что же касается песен, то в основном их исполняли популярные звезды из Гонконга и Тайваня. Даже небольшие парикмахерские и те выставляли на улицу свои динамики. Если поблизости друг от друга находилось сразу несколько лавок, откуда доносилась разная музыка, то хозяева, чтобы никому не мешать, сознательно делали звук потише. А если на всю улицу имелось лишь одно такое заведение, то музыку в нем врубали на всю громкость.

Население Шэньчжэня в те времена еще не слишком разрослось. Зато стройплощадок там было хоть отбавляй. Днем весь народ в основном трудился на стройке или где-то поблизости, поэтому город казался опустелым, пешеходы практически не встречались. Другой причиной отсутствия на улицах людей была жара. Разносившиеся по городу песни служили своего рода приманкой для пешеходов. Ведь если люди шли на звук, то их непременно ждал какой-нибудь магазинчик, а там непременно работал кондиционер.

В то время в Шэньчжэне в основном проживали люди молодого и среднего возраста, причем молодежь преобладала. Все они приехали из самых разных уголков страны, так что звуки песен скрашивали им тоску по родным местам.

К вечеру город наконец оживал – на улицах устанавливались закусочные, повсюду стоял пир горой. К этому времени хиты в исполнении поп-звезд затихали, их место занимали приехавшие со всех уголков страны новые жители Шэньчжэня – безо всякой косметики, одетые в самые простые спецовки, держа в руках микрофоны, они горланили песни, зачастую заглушая друг друга, отчего казалось, что небо перевернулось и земля опрокинулась.

Моя гостиница находилась как раз в таком оживленном месте. Будучи «одиноким странником на чужбине»^[29], я боялась тихих ночей. Само собой разумеется, что цены на проживание в этой гостинице были самыми низкими. О деньгах я имела весьма расплывчатое представление, хотя и понимала, что сто с лишним тысяч юаней – сумма немаленькая. Но размышляя о том, что впереди у меня долгий жизненный путь, на котором могут возникнуть непредвиденные ухабы, я установила для себя правило тратить деньги лишь тогда, когда на чем-то экономила.

Первая работа, которую я нашла, находилась на отдаленной от города стройплощадке. Поскольку диплома о высшем образовании у меня не имелось, то работу в офисном здании для так называемых белых воротничков я найти не смогла. Быть зазывальщицей при разного рода заведениях мне тоже не хотелось: я считала неприемлемым обряжаться в форму, которую навязывал хозяин, да еще и наносить на лицо боевой раскрас. К тому же я совершенно не была создана для того, чтобы с улыбкой встречать и провожать каждого клиента…

Свой первый в жизни трудовой договор я подписала с работавшей при стройплощадке столовой – меня назначили помощницей повара. Помощь повару заключалась в том, чтобы выполнять любую работу, которую тебя попросят сделать. Моя ежемесячная зарплата составляла две с половиной тысячи юаней, что было на тысячу больше, чем у любого рядового рабочего во внутренних районах. Более того, за хорошую работу здесь в конце года полагалась премия.

Представив, что теперь каждый месяц буду зарабатывать по две с половиной тысячи, я подписывала контракт в таком волнении, что у меня дрожали руки и чуть не выскочило сердце из груди.

Шеф-повар по фамилии Лю был родом из провинции Хэнань, ему уже перевалило за шестьдесят, поэтому я и еще двое девушек уважительно называли его дядюшкой Лю. Хотя семья его проживала в деревне, сам он работал старшим поваром на крупном заводском госпредприятии. Когда завод переживал нелучшие времена и задержки с зарплатой превратились в обычное явление, он психанул и ушел на пенсию раньше времени. В Шэньчжэне он жил уже много лет, продолжая работать по специальности, так что частенько называл себя стреляным воробьем, искавшим заработок на чужбине. Вторым поваром являлся его сын Лю Чжу, которого мы называли братцем Чжуцзы. Низкорослый, широкий в плечах, он смотрелся богатырем. Как и отец, в Шэньчжэне он обосновался уже давно. С любыми кулинарными изысками он справлялся на ура и сам себя называл королем выпечки.

В те годы в Шэньчжэне между рабочими и работодателями распространились подряды, поэтому отец и сын арендовали столовую при стройплощадке, обеспечивая трехразовое питание строительной бригады, в которую входило около ста тридцати человек. Что касается еще двух помощниц, то одна из них приехала из деревни с северо-востока страны, звали ее Ли Цзюань. Она была старше меня на год, отличалась честностью и обостренным чувством справедливости, работы не боялась, поэтому с готовностью выполняла любое задание. Откуда приехала другая девушка, Хао Цяньцянь, я так и не поняла. Миниатюрная, с вьющимися от природы волосами, тонкими бровями и выразительными глазами, она могла соблазнить кого угодно. То с ее слов выходило, что она сычуанька, то – хубэйка, а то и вовсе что в детстве жила у бабушки в чжэцзянской деревне, после чего в возрасте пятнадцати лет вместе с родителями переехала в город. Когда ее спрашивали, в какой именно, она уходила от прямого ответа и переводила разговор на другую тему. Из нас троих она была старше всех, то есть на год старше Ли Цзюань. Но это отнюдь не означало, что она являлась в нашей компании главной. Она отличалась чрезмерной расчетливостью, избегала любых острых углов и тряслась за каждую копейку. Если что-то ее не касалось, она старалась этого избежать и ни в коем случае не вмешиваться. Я тоже не могла претендовать на роль главной – не говоря о том, что я являлась самой младшей, в то время во мне не было ни капли уверенности. Однако, понимая, что мне необходима подруга, я очень быстро подружилась с Ли Цзюань. Сойтись с ней не составляло никаких проблем: она признавала другом любого, кто хотел с ней дружить, да еще и радовалась, что с ней считаются.

Совершенно естественно, что главной среди нас троих стала Ли Цзюань. Если речь заходила об общих интересах, именно она решала, как следует поступить, а мы с Цяньцянь просто ее слушались. При этом она вовсе не походила на мужика в юбке, ее храбрость дополнялась осторожностью, а решительность – умом.

Отец и сын Лю заключили договор со строительным трестом, а мы, в свою очередь, заключили договор с отцом и сыном Лю, так что с точки зрения трудовых отношений нашими работодателями являлись они. На стройплощадке работало сразу несколько столовых вроде нашей, поэтому народ постоянно сравнивал качество обслуживания. Собственно, по-другому в таких случаях и не бывает. Отец и сын Лю старались изо всех сил, поэтому та сотня с лишним рабочих, которую обслуживали мы, питанием была очень довольна. Строительный трест часто нас хвалил и то и дело вручал переходящий вымпел. Разумеется, наших работодателей-поваров, да и нас самих все это довольно сильно изматывало. С другой стороны, это гораздо лучше, чем получать выговоры, к тому же в конце года нас награждали – каждый получал премию.

Работающие на стройке жили в двухэтажных бытовках, одну треть рабочих составляли солдаты инженерных войск, но в подавляющем большинстве здесь работали парни, приехавшие на заработки из деревень. Бытовки на стройплощадке растянулись на десять с лишним рядов, так что с утра до вечера стройка наполнялась жизненной энергией пяти-шести сотен молодых тел. Поскольку бытовок хватало не всем, то на стройплощадке размещалось еще и десяток с лишним палаток.

Что касается нас, то мы жили не в бытовке и не в палатке, а в списанном грузовике с двумя прицепами. В строительном тресте нам объяснили, что это было сделано ради нашей же безопасности. Ведь если бы нас, троих девиц, поселили вблизи одиноких и горячих парней, то кто бы отвечал за возможные последствия? К тому же такое соседство принесло бы неудобства и нам, и парням.

Хотя сам грузовик был списанным, его оснастили новым брезентовым тентом, в котором имелись небольшие затянутые сеткой оконца. Днем заднюю часть тента мы подвязывали с двух сторон по типу занавесок, а вечером плотно закрывали изнутри.

Пока в коллектив не влилась я, отец и сын Лю, как люди исключительно порядочные, предложили Ли Цзюань и Цяньцянь спать в переднем прицепе, соответственно, сами они ночевали в заднем. Передний прицеп был длиннее, а задний короче.

Когда на работу взяли меня, Цяньцянь не очень-то хотелось уплотняться, она даже заметила, что лежа нам просто не хватит места.

Но Ли Цзюань на это ответила:

– Неужели обязательно ложиться вдоль кузова?! Почему бы не лечь поперек? Нам всем непросто, надо быть добрее друг к другу. Встань и перемести свой тюфяк, а будешь и дальше притворяться бревном, получишь!

Сперва Хао Цяньцянь, закрыв глаза, демонстративно продолжала лежать на своем месте, но, услыхав последнюю фразу, быстренько подхватилась и с недовольным видом переложила свой тюфяк так, как ее просили.

Вот тогда-то я и подумала, что хорошо бы с этой Ли Цзюань подружиться – какая замечательная девушка!

Поведение Цяньцянь в общем-то можно было понять. Без меня девушки размешались вдоль кузова и могли спокойно растянуться во весь рост и спать безо всяких стеснений, а мое появление тут же внесло беспорядок в их и так ограниченное пространство.

Ли Цзюань молча дождалась, пока я расстелю свой тюфяк, потом аккуратно сложила свои и мои вещи в угол, и вокруг снова воцарился порядок. Поскольку мое спальное место находилось ближе к выходу, мне это доставляло чуть больше неудобств – на день мне приходилось свою постель скатывать, а на ночь расстилать снова, иначе по ней бы постоянно топтались. Перед тем как улечься спать, я шнуровала тент, чтобы к нам никто не проник – ни хулиган, ни змея.