Если поначалу идея Ганзаки казалась Нобу (это имя до сих пор казалось чужим и чуждым, хотя уже не резало слух, как первые месяцы) глупой, то сейчас, спустя три недели, она вынуждена была признать его правоту. Среди первогодок, приехавших в Мегуро ради бейсбольного клуба, она совершенно не выделялась, и никому не было дела до диковатого мальчишки с далёкого острова Кюсю. И даже то, что её навыки игры оказались аховыми, не привлекало внимания – оказалось, что в этом году таких неумех предостаточно. А в некоторых моментах Нобу даже ощущала мимолётное, но превосходство: Ганзаки за три месяца успел неплохо втолковать ей тонкости бейсбольного быта, о которых ребята из обычных средних школ пока не знали. Например, что лучше не переедать, чтобы не блевать всю ночь. Или что до лета можно даже не надеяться на участие в тренировочных матчах.
И пока другие первогодки ныли, что им не разрешают выходить на поле, а только заставляют бегать вокруг до изнеможения, Нобу молчала. Отчасти потому, что не видела смысла жаловаться, отчасти – чтобы лишний раз не привлекать к себе внимания и не бояться, что опять забудется и позволит голосу сорваться на девчачьи нотки.
Притворяться парнем ей было не впервой. Однако в прошлый раз ей снимали небольшую квартирку в бараке неподалёку от школы, и не приходилось делить комнату с другим парнем. Теперь же каждый день Нобу вынуждена была мириться с присутствием Араки.
Сосед ей не нравился. Нет, он не был полным придурком, как изводивший её с первого дня Исори, особо не приставал с разговорами и почти всё время пропадал где-то по своим бейсбольным делам, но Нобу не могла отделаться от ощущения, что Араки видит её насквозь. Высокий, весь как будто вытянутый, с длинной шеей, длинными руками, длинными ногами, длинными пальцами и даже длинными (для парня-спортсмена) волосами, он возвышался над ней, подавляя и пронизывая взглядом раскосых прозрачно-серых глаз. Его слова были резкими и хлёсткими, хотя и не злыми, поэтому каждый раз, когда приходилось с ним разговаривать, Нобу чувствовала себя так, словно он надавал ей оплеух. И понять, что у него на уме, было невозможно: то ли он просто не замечал соседа и его странностей, то ли решал, кому настучать.
Другой сложностью жизни в общежитии стала гигиена. Если раньше Нобу достаточно было дотерпеть до дома, чтобы сходить в туалет, то теперь приходилось пересиливать себя и идти в мужской, молясь, чтобы там никого не оказалось. И если не везло, она всегда пряталась в кабинке и дожидалась, пока не останется одна, из-за чего на неё уже начали странно коситься.
Но самой большой проблемой стал душ. Казалось, парни из общежития мылись круглосуточно: многие любили встать пораньше, чтобы успеть ополоснуться до утренней тренировки, а некоторые тренировались до поздней ночи и могли заявиться в душ и в час ночи, и в два. Однажды Нобу и в три часа наткнулась на выходящего из раздевалки сэмпая. Подгадать момент, чтобы помыться без посторонних, было сложно, а делать это пореже – невозможно, потому что иначе запах пота с тренировок намертво въедался в кожу и волосы и не перебивался ни дезодорантом, ни туалетной водой. Нобу и не знала, что может пахнуть настолько отвратительно – но Ганзаки предупреждал, что достаточно не постирать форму вовремя, и уже на следующий день все вокруг будут задыхаться. Иногда, отчаявшись, Нобу пробиралась в душ девочек-менеджеров, но там на ночь отключали горячую воду, и приходилось мёрзнуть.
Из-за этого режим сна окончательно расшатался, и теперь Нобу вырубалась сразу после ужина, чтобы проснуться ближе к трём часам ночи и, стараясь не шуметь, заняться своими делами. К счастью, Араки спал крепко, к тому же имел привычку надевать маску для сна, так что конфликтов по поводу горящей всю ночь лампы у них не было.
В остальном существование в мужском коллективе было сносным. В некотором смысле Нобу даже чувствовала себя в большей безопасности, чем до этого на тренировочной базе полиции: там все знали, кто она, поэтому то и дело приходилось ловить то сочувствующие, то заинтересованные, то откровенно похотливые взгляды. Быть единственной девушкой среди мужчин разных возрастов оказалось довольно некомфортно, и, хотя открыто к ней никто не приставал, это внимание, липкое, навязчивое, преследовало её и заставляло запираться на ночь изнутри. Нобу, конечно, врала себе и окружающим, что боялась очередного киллера Отаро-кай. Но на самом деле подсознательно чувствовала, что уже не ребёнок и что даже в её ситуации остаётся привлекательной для противоположного пола.
Впрочем, привлекательность давно ушла для неё на второй, а то и третий план. Изменений в собственном теле, произошедших за эти три года, что Нобу пыталась выжить, она почти не замечала, да и на фоне постоянного стресса выглядела младше своих шестнадцати лет. Так что притворяться мальчишкой оказалось проще, чем она думала. Утягивающий корсет, короткая стрижка, мужское местоимение32 – и разглядеть в Нобу девчонку мог только тот, кто знал об этом. А чтобы усилить непохожесть на себя прежнюю, она мыла волосы оттеночным бальзамом, из-за чего они становились на несколько тонов темнее, вместо очков носила цветные контактные линзы и постоянно поджимала губы. И больше не узнавала себя в зеркале: от той, кем Нобу была до этого, не осталось ничего. Ни имени, ни внешности, ни личности. Словно её никогда и не существовало.
Зато Нобу наконец-то захотела есть. Не через силу, запихивая в себя пару ложек, чтобы не грохнуться в обморок в неподходящий момент, а по-настоящему, с удовольствием от самого процесса. Организм внезапно вспомнил, что он молодой, растущий, нуждающийся в топливе, и теперь Нобу шла в столовую с предвкушением, а не как на каторгу. И пусть еда, рекомендованная мальчишкам-спортсменам, не совсем ей подходила, она не крутила носом, а старалась есть всё, что давали. Правда, на полноценную порцию из трёх чашек риса её желудок всё ещё был не согласен. Но повара с пониманием отнеслись к тощему первогодке и накладывали поменьше, чем остальным, поэтому к Нобу больше никто не цеплялся из-за полупустых тарелок.
А вот к чему она оказалась не готова, так это к вниманию других девочек. Бейсболисты были в школе настоящими звёздами, поэтому почти у каждого игрока вскоре собрался свой маленький (или не очень) фан-клуб. Нобу была уверена, что на неё, первогодку-неумеху, никто и не взглянет, но нет. На прошлой неделе на перемене подошли две её одноклассницы и, отчаянно краснея, угостили её сладкой булочкой. И не будь Нобу сама девчонкой, ни за что бы не разглядела в этом жесте молчаливое признание. А так она, конечно, сдержанно улыбнулась и поблагодарила фанаток, которые, радостно пискнув, протараторили что-то вроде «Мы за тебя болеем, Сато-кун!», но никак не могла отделаться от мерзкого привкуса лжи. Они ведь думали, что поддерживают робкого, замкнутого мальчишку из глубинки, подталкивают его к спортивным успехам и, возможно, в перспективе даже могут рассчитывать на вполне конкретную благодарность. А Нобу лгала, притворяясь тем, кем не была и никогда не станет.
И если («когда», – устало поправляла себя она) дело передадут в суд, Сато Нобу исчезнет. Растворится, словно никогда не было такого мальчика. А вот вернётся ли та, кем Нобу была раньше, до сих пор оставалось неясным. Надежда снова стать собой с каждым днём угасала, и казалось, что после суда исчезнет не Сато Нобу, выдуманный полицейскими бейсболист, а она. Потому что у неё больше не будет причин продолжать существование. Её прежняя жизнь разрушена, её настоящее имя вызывает у людей дрожь ужаса, а сама она живёт только ради одной цели: посадить того, кто лишил её всего. А что будет потом, она не знала. Точнее, не могла отделаться от навязчивой мысли, что ничего. Дальше ничего не будет. И её самой не будет.
Автобус мягко качнулся и остановился, вырывая Нобу из тревожной полудрёмы. Вокруг тут же поднялся гвалт: товарищи по команде, радостно переговариваясь, вставали из кресел, разминали затёкшие ноги и, толкаясь и перешучиваясь, выходили из салона. Сидевший рядом с Нобу Мибу (хотя она всё чаще, по примеру старших, называла его про себя Кона-чан) осторожно коснулся её плеча, переживая, что новичка укачало.
– Всё в порядке, я сейчас встану, – пробормотала она, зябко ёжась. К концу апреля внезапно зарядили дожди, и теперь всё вокруг дышало промозглой слякотью.
– Не забудь куртку, – подсказал Кона-чан и вышел из опустевшего автобуса.
Нобу поднялась и потянулась. Позвонки едва слышно хрустнули, и сразу стало легче. Сегодня был полуфинал весенних отборочных игр, и все в команде были на подъёме: в прошлом году до этого этапа Мегуро так и не добралась. В этом же году до прохода в основной турнир Канто остался один шаг, и, хотя Ганзаки говорил, что сам по себе весенний турнир не особо значим, его результаты влияли на то, как команда покажет себя летом в отборочных Кошиена. Мегуро жаждала реванша за прошлогодние неудачи, поэтому сейчас всех волновала лишь победа.
Нобу всеобщего энтузиазма не разделяла. Ей казалось, что куда логичнее не распыляться и поберечь силы, чтобы летом показать себя в лучшей форме. Но вряд ли к её мнению кто-то станет прислушиваться, да и не спрашивал никто, что об этом думает какой-то первогодка.
Из автобуса она вышла последней. Остальные как раз помогали менеджерам разгружать вещи: защиту, полотенца, воду и контейнеры со льдом. Часть команды откололась и потянулась ко входу для игроков, за ними несколько человек понесли снаряжение, а остальные игроки, не попавшие в основной состав, нестройной толпой прошли через главный вход. Нобу пристроилась в конце и на трибунах специально села на последний ряд. Поначалу её желание дистанцироваться вызывало у других ребят раздражение, но на открытый конфликт никто не шёл, поэтому вскоре на причуды дикого первогодки все забили. И Нобу это устраивало.
– Отсюда же ничего не видно.
На соседнее место плюхнулся второгодка Омори, помогавший менеджерам с вещами и потому пришедший позже основной массы игроков. Нобу вздрогнула и едва сдержала желание отпрянуть. Любой человек, застававший её врасплох, воспринимался как угроза, и первым порывом всегда было либо бежать, либо ударить так, чтобы не ударили в ответ.
– Тогда тебе стоит сесть поближе, сэмпай, – просипела Нобу, старательно занижая голос.
– Но тогда мне придётся постоянно оглядываться на твою одинокую фигуру, – нарочито серьёзно ответил Омори, но в его глазах искрилось веселье.
В отличие от Араки, его лучший друг Нобу нравился. Не как парень – как человек. Он был лёгким, светлым, внимательным, как будто пытался обнять всех и сразу. Рядом с ним всегда становилось тепло и спокойно, и Нобу порой жалела, что её соседом стал не Омори.
– Во время матча надо смотреть на то, что происходит на поле, а не оглядываться на сидящих сзади, – сказала она, заразившись весельем сэмпая.
Тот уже собирался что-то ответить, но в этот момент мимо прошли менеджеры, и внимание Омори переключилось на Мацуи. Эти двое явно были влюблены друг в друга, хотя отчаянно пытались это скрывать, и Нобу ловила себя на мысли, что ей хочется настучать им по упрямым лбам, чтобы перестали вести себя как дети. Они были бы красивой парой: оба мягкие, уютные, с ясными глазами и ярким внутренним светом, притягивающим взгляды. И искрилось между ними что-то ещё, чему Нобу не могла подобрать названия. Какое-то необъяснимое совпадение граней, образующее из двух людей одно целое. У отца с мамой было такое же, отчего казалось, что они родились для того, чтобы быть вместе.
О проекте
О подписке