Шторм внезапно прекратился, и мы пили чай на передней палубе. В небе мелькали разноцветные сполохи. Их танец все ускорялся и ускорялся. Розовые, голубые, зеленые, золотистые… – все цвета, которые только можно вообразить. Множество зайчиков всевозможных оттенков прыгало вокруг нас, точно вода была не водой, а раскаленным песком. Эти огни словно пытались говорить со мной на незнакомом языке.

Милли некоторое время всматривалась в зарницы, потом понюхала свой чай.

– Хм, не знаю, что вы сюда подсыпаете, но от добавки не откажусь. – Она допила чай и побрела внутрь.

Мама, застегнув пальто, неотрывно смотрела на сполохи.

– Я помню, – прошептала она. – Я все тут помню.

– И папу? – взволнованно пискнула я, тоже не забыв о том, что случилось, когда в последний раз спрашивала у нее об отце.

– Мы с ним не думали, что все вот так закончится. – Мамины глаза затуманились. – Хотя он с самого начала говорил мне, как это опасно. Все случилось после регаты.

– Какой регаты?

– Раньше их проводили каждый год, но та была последней. Я плыла с миссис Бригхаус, которая раньше содержала отель «Морские дали». У нее была маленькая двухместная яхта. Не знаю, что мы с ней сделали не так, но яхта налетела на камни. Там я и встретила Джейка. – Мама наконец глянула на меня. – Твоего отца, – добавила она и отвернулась. – Не знаю, что случилось с миссис Бригхаус, она вскоре уехала отсюда, а мы с Джейком… Я ничего не могла с собой поделать. Возвращалась к Радужным камням каждую ночь.

– К самим камням?

– На берег неподалеку от них. Я ждала его именно там, куда ты меня привела, помнишь?

– Еще бы.

– Ты помнишь куда больше, чем я. – Она грустно улыбнулась. – Но теперь и я все вспомнила.

– И папа к тебе приплывал?

– Нет. – Она покачала головой. – Хотя я ждала каждую ночь. Однажды сказала себе, что это будет последний раз. Я хотела только поблагодарить его. – Она вновь посмотрела на меня. – Ведь он спас мне жизнь, Эмили.

– И он приплыл?

– Он приплывал туда каждую ночь. – Она улыбнулась.

– Как? Ты же сказала…

– Он прятался, но видел, что я прихожу. Потом говорил, что тоже не в силах был удержаться. Но и заговорить со мной не решался.

– Почему?

– Ну, понимаешь, в тот раз, когда он нам помог… он ни разу не показывался из воды. – Мама рассмеялась. – Я еще тогда подумала: «Надо же, какой отличный пловец!».

– То есть ты не знала…

– Джейк вообразил, что я или в ужасе убегу, или в обморок хлопнусь.

– А ты? – Я затаила дыхание.

– Эмили, – мама взяла меня за подбородок, – я думаю, что влюбилась в него в тот самый момент, когда поняла, кто он такой, увидев его хвост.

– Правда?

– Клянусь.

– А потом что было?

– А потом я ушла из дома.

– Ушла из дома? Ты хочешь сказать, что бабушка с дедушкой тоже жили здесь?

– Теперь я вспомнила, почему мы поссорились, – вздохнула мама. – Они мне не верили. Считали, что я свихнулась. Попытались даже отправить меня к психиатру.

– Но ты не пошла.

– Нет. – Она помотала головой. – Тогда они продали дом и уехали. Предъявили мне ультиматум: или я еду с ними, или…

– Или они тебя больше знать не хотят, – закончила я за нее.

– Лодка принадлежала твоему дедушке. Он не хотел слышать ни о море, ни обо мне. Сказал, что сыт по горло.

– И отдал лодку тебе?

– Да. Может быть, этот поступок означал, что в глубине души он знал правду. Знал, что я на самом деле не сумасшедшая.

– А Джейк?

– Мы с ним встречались в море или у Радужных камней.

– Там вас и схватили, да?

– Я не верила, что это случится. – Мама прикрыла глаза рукой. – Мне казалось, что все как-нибудь само собой образуется. Особенно после того, как родилась ты.

– Интересно, почему они не заставили тебя уехать?

– Наверное, хотели, чтобы мы были на глазах.

– Ты хочешь сказать, я?

– Ох, Эмили, – мама обняла меня и зашептала в самое ухо, – ты видела своего отца один-единственный раз, когда была совсем крохой.

– Я еще увижу его, мам, – сказала я, но мой голос дрогнул. – Я обязательно его найду.

Она только улыбнулась, в ее глазах стояли слезы.

– Найду!

И тут к лодке подплыла Шона.

– Мы почти на месте, – крикнула она. – Ты идешь?

Я вопросительно взглянула на маму. Та молча обняла меня и разжала руки.

Я забежала в каюту и переоделась в купальник. Милли вышла вместе со мной на палубу. Я села на борт, улыбнулась и сказала:

– Увидимся!

Мама охнула и схватила Милли за руку, а я прыгнула в воду. Почти сразу мои ноги вытянулись и исчезли, по телу распространилось тепло. На месте ног появился хвост. Я помахала маме и Милли, стоявшим на палубе.

– Смотрите! – крикнула я и нырнула, перевернувшись вниз головой.

Выставив хвост над водой, покачала им из стороны в сторону. А когда вынырнула, то увидела, что мама хлопает в ладоши.

– Великолепно! – Она смахнула слезы и послала мне воздушный поцелуй.

Я улыбнулась ей в ответ. Глаза Милли широко распахнулись, она замотала головой, потом схватила мамину чашку с чаем и залпом ее осушила.

– Готова? – спросила меня Шона.

– На все сто, – ответила я.

И мы отправились в путь.

***

Большой Тритоний риф был не похож ни на что, виденное мною прежде. Высочайшая и широчайшая стена, самая длинная в мире, если не во всей вселенной, состоящая из разноцветных кораллов. Он тянулся на мили и мили, не имея начала и конца, а вокруг было одно лишь море.

Сначала я даже не могла понять, что это. Словно угодила на край земли, и всюду, насколько хватало глаз, простирался риф. Он сверкал так, что пришлось прикрыть глаза ладонью, как козырьком. Все это очень походило на школьную дискотеку после окончания последней четверти. В актовом зале тогда включили специальное устройство, которое рассыпало по стенам и потолку яркие блики, менявшие цвет в такт музыке. Только Большой Тритоний риф был в миллион раз больше и ярче любой цветомузыки.

Вот только чтобы найти тюрьму, нам надо было как-то перебраться через него!

Мы подплыли ближе. Сполохи превратились в настоящие лазерные лучи: свет отражался от зазубренной поверхности коралловых гор, чьи острые пики высоко вздымались над поверхностью воды. В каждой щелочке росло что-то ярко-фиолетовое, желтое или зеленое: то ли мягкие, резиноподобные водоросли, то ли анемоны. Навстречу нам плыло нечто, напоминающее серебристую новогоднюю елку. Две креветки тащили по дну морскую звезду. В густых зарослях суетились рыбки. Мы же почти увязли в непроходимых водорослях, между камнями и пузырями воздуха. Даже не могли взобраться на вершину: риф был слишком высоким и колючим. Где-то там, над водой, кораллы сверкали, точно битое стекло. Никогда мне не увидеть своего отца!

– Безнадежно, – сказала я, едва сдерживая слезы.

Все было словно в глупой детской игре: кинул неудачно кубик и возвращаешься в самое начало.

– Мы не сможем перебраться через риф ни сверху, ни снизу.

– Значит, пройдем насквозь! – Глаза Шоны сияли точно кораллы, а слова вылетели изо рта разноцветными пузырьками. – Должен же быть какой-нибудь проход!

Она схватила меня за руку и потащила в глубину.

Мы заглядывали в разные отверстия, поросшие по краям бахромой, заплывали в гущу кустов с щупальцами, между которыми, казалось, можно было протиснуться. Но, увы, все они заканчивались тупиками.

Я присела на скальный выступ, чувствуя, что готова сдаться. Шона одна продолжала исследовать кораллы, простукивая их костяшками пальцев, как строитель, проверяющий толщину стены. Крупный косяк рыб, прятавшихся в пещере, вдруг выскочил наружу, мельтеша, словно узор в калейдоскопе. Я зачарованно смотрела на них.

– Кажется, что-то есть. – Голос Шоны вывел меня из задумчивости.

Я подплыла к ней.

– Смотри! – Она поскребла коралловый нарост, и тот рассыпался в пыль. – Видишь?

– Ничего не вижу.

– Присмотрись.

– Да к чему тут присматриваться?

Шона склонилась ко мне и показала на неровную дыру, которую она проковыряла. Потом сунула туда кулак. Из дыры вылетело облачко пыли и уплыло прочь, подхваченное течением.

– Тут слабое место, – сказала она. – Этим кораллам миллионы лет. Уверена, кто-нибудь обязательно следит за состоянием стены, но пройдет немало времени, прежде чем заметят подкоп.

Я тоже сунула руку в отверстие и поковырялась там, чувствуя, как коралл рассыпается в песок. Этот участок рифа и правда был мягче. Я удвоила напор.

Мы скребли и царапали, царапали и скребли, и вскоре проковыряли дыру, куда можно было засунуть голову. Вокруг нас клубилась белесая пыль.

– И что теперь? – спросила я.

– Надо расширить, чтобы можно было проплыть насквозь.

Мы работали молча. Внутри кораллы не светились, так что в норе было довольно темно. Мои руки онемели, тело зудело от пыли, скопившейся вокруг. Внезапно Шона потянула меня за руку. Я подняла глаза и увидела тоненький лучик света.

– Пробились! – выдохнула я.

– Почти, – уточнила Шона.

С новой силой я ударила кулаком по коралловой стенке, потерла запястье и ударила вновь. Отверстие становилось все шире, все округлее, и вот наконец я повернулась к Шоне.

– Давай ты первая, я крупнее тебя, – сказала она.

Плотно прижав руки к бокам, я осторожно двинула хвостом и протиснулась в дыру, оцарапав и руки, и хвост. Едва оказавшись на другой стороне, я продолжила расширять отверстие, чтобы Шона тоже смогла выбраться. Но ничего не получалось. Под моими ладонями был твердый камень. Его зазубренные края только исцарапали в кровь мне пальцы.

– Не получается! – крикнула я в дыру.

– У меня тоже, – ответила Шона из темноты.

– Попробуй протиснуться.

– Плечи не проходят. – Ее голова показалась в глубине норы. – Мне не выбраться.

– Может, я тебя как-нибудь вытяну?

– Не стоит. – Шона исчезла в норе. – Если я тут застряну, ты не сможешь вернуться.

– Но я без тебя не справлюсь! – Мой голос дрожал.

– Я подожду тебя здесь.

– Обещаешь?

– Да, буду в конце туннеля.

– Тогда пока. – Я глубоко вздохнула, последний раз заглядывая в нору.

– Удачи!

– Ага. Спасибо тебе за все. Ты самая лучшая-прелучшая подруга, которая только может быть!

– И ты тоже. – Глаза Шоны блеснули из темноты.

Разумеется, мне даже близко с ней не сравниться. Однако я не стала этого говорить: побоялась, что она во мне разочаруется и не станет ждать.

Оставив за спиной Большой Тритоний риф, я поплыла к темнеющему впереди лабиринту пещер, ощерившихся коралловыми шипами.

– Я скоро увижу тебя, папа, – шептала я, пытаясь привыкнуть к незнакомому слову и отчаянно надеясь, что это осуществится.