Глава 14

Чем ближе я была к тюрьме, тем больше нервничала и поминутно озиралась. Одинокий морской скат скользил над самым дном, хлопая плавниками, точно полами плаща. Небольшие стайки угрюмых рыб с раскрытыми ртами медленно проплывали в темном безмолвии, косясь на меня. Впереди возник черный смерч – и вдруг рассыпался на тысячи крошечных рыбешек. Пометавшись, они вновь соединились, на сей раз в два крутящихся мяча. Между ними серой подводной лодкой проплыла длинная тень.

Акула! Я замерла на месте.

У самой тюрьмы вода сделалась как будто темнее. Прячась за камнями и водорослями, я наконец подобралась к ее входу. Он напоминал гигантскую, широко распахнутую китовью пасть с острыми белыми зубами. Перед входом туда-сюда неторопливо плавали две необычные акулы с плоскими широкими головами и глазками-бусинками. Рыбы-молоты!

Мне их было не миновать. Интересно, нет ли другого входа?

Я припомнила то, что прочитала об отце в папке смотрителя. Там говорилось о неком «восточном крыле». Одна беда: тюремное начальство не позаботилось об указателях.

Я попыталась сообразить, как сюда добиралась. Сначала плыла в лодке на запад, ориентируясь на заходящее солнце. Потом мы свернули направо, к рифу. Следовательно, сейчас я находилась лицом к северу.

Я еще раз повернула направо и увидела перед собой галерею футов пятьдесят длиной, примыкающую к главной пещере. Она напомнила мне крытый переход через шоссе. Только эта «труба» была каменной и находилась на морском дне. Может, это и есть восточное крыло?

Осторожно перебираясь от одного куста кораллов к другому, прячась за камнями, я приблизилась к галерее, проплыла вдоль нее. Ни окон, ни дверей. Да, похоже, главный вход – это единственный способ попасть внутрь. Неужели я проделала весь путь напрасно? Акулы меня ни за что не пропустят…

На всякий случай решила проверить галерею с другой стороны. Вдруг позади раздался какой-то шорох. Акулы! Не раздумывая ни секунды, я ударила хвостом, шмыгнула к подножию галереи и вжалась в осклизлую стену, прикрывшись широкими лентами водорослей. Две рыбы-молота быстро проплыли мимо. Опасливо озираясь, я продолжила осмотр, ощупывая каждый дюйм стены. Минутой спустя мне на глаза попалось то, что я не заметила прежде: дыра. Овальное отверстие, куда вполне можно протиснуться, если бы его крест-накрест не перегораживали два толстенных прута, похожих на китовьи кости. Никакого другого подобия входа поблизости не наблюдалось, следовательно, имело смысл попробовать этот.

Я подергала решетку. Она не поддавалась. Попробовала пролезть между прутьями. Дохлый номер: голова проходила, плечи – нет. А если боком?.. Теперь в дыру не помещалась даже голова. Надо же, какой у меня, оказывается, длинный нос!

Ухватившись за решетку, я принялась размышлять, помахивая хвостом. И тут меня осенило! Как можно быть такой недогадливой?! Я аккуратно просунула голову между прутьями. Оставалось только повернуться боком и протиснуться внутрь.

На мгновение мне стало страшно. Что если я застряну и буду тут торчать: голова внутри, хвост снаружи?

Выбросив из головы эту ужасную картину, я быстро повернулась и, стукнувшись подбородком о прут, принялась ввинчиваться в дыру, помогая себе хвостом. Есть! Разве что шею чуть-чуть ободрала.

А я еще стеснялась своей худобы, переодеваясь в бассейне. Выходит, быть тощей как спичка иногда полезно.

***

Немного поморгала, привыкая к темноте. Небольшая круглая комнатушка, куда я попала, напоминала пузырь. С рыболовных крючков, вмурованных в стены, точно половые тряпки, свисали пучки водорослей.

Я подплыла к двери и повернула круглую желтую ручку. Дверь со скрипом отворилась. За ней открылся длинный тесный коридор. Закрыв за собой дверь, я увидела на косяке металлическую табличку: «СК: С-874». Северное крыло? Я все-таки ошиблась в своих расчетах!

Поплыла по тихому коридору мимо закрытых дверей. С-867, С-865… Все двери были похожи одна на другую как близнецы: круглые, металлические, точно на подводной лодке, с медными ручками в центре под небольшим, тоже круглым, окошком. Стекол в окнах не было, но они были забраны решетками из рыбьих костей – точь-в-точь пустое поле для игры в крестики-нолики.

Интересно, а что внутри?

Я приблизилась к одной двери и осторожно заглянула в окошко. Там сидел тритон с огромным волосатым животом и длинными черными волосами, собранными в пучок.

– Чем могу помочь, барышня? – удивленно спросил он.

У тритона был толстый бурый хвост, а на руке – татуировка в виде кораблика.

– Ой, извините! – Я шарахнулась от двери.

Ужас! До нужного крыла еще добираться и добираться, а за каждой дверью – страшные преступники! Но чего я, собственно, ожидала? Тюрьма есть тюрьма.

Внезапно послышался знакомый тихий шорох. Акулы! Скоро они будут здесь! Бешено забив хвостом, я рванула в конец коридора, надеясь скрыться за поворотом до того, как меня засекут.

За углом оказался точно такой же коридор. Такой же, да не такой: номера в нем начинались с буквы «В». Восточное крыло!

На первой двери висела табличка «В-924». Какой же номер значился в папке мистера Бистона? Ну почему, почему я его сразу не записала?

В камере находился пожилой бородатый тритон с облезлым дряблым хвостом. Меня узник не заметил. Я двинулась дальше. В-926, В-928… Найду ли я когда-нибудь своего отца?

Из-за угла вывернули акулы. Я скорчилась у очередной двери, остервенело вращая медную ручку. К моему изумлению, камера оказалась незапертой! Я вплыла внутрь и тихо затворила за собой дверь, не заботясь о том, кто может сидеть внутри. Главное – подальше от акул! Привалившись к двери, я облегченно вздохнула.

– Счастливое избавление? – раздался за моей спиной голос.

Я резко обернулась. На тюфяке из водорослей, перед небольшим столиком сидел тритон с блестящим фиолетовым хвостом. Он сунул в рот конец длинной нити и завязал на другом ее конце узелок.

– Что вы делаете? – спросила я.

– Надо же чем-то себя занять, – пояснил он.

Я осторожно приблизилась, держась стены круглой комнаты. Нить казалась золотой. На нее были нанизаны разноцветные бусинки.

– Вы делаете ожерелье?

– Вообще-то, это браслет. Тебе нравится? – Тритон поднял на меня взгляд, и я инстинктивно шарахнулась в сторону.

Не стоит спорить с преступником, в чью камеру ты только что ввалилась, напомнила я себе. Если, конечно, собираешься выйти оттуда живой и невредимой.

Впрочем, тритон отнюдь не выглядел угрожающе. Обычно бандитов представляешь себе как-то иначе. Он не казался ни злобным, ни кровожадным. Он просто мастерил украшения. У этого тритона были короткие черные, немного вьющиеся волосы и маленькое колечко в ухе. Поверх белой майки – синяя тюремная куртка. Его хвост сверкал точно так же, как браслет. Тритон как-то очень знакомо провел ладонью по волосам. Моя рука тоже машинально потянулась к голове…

Я присмотрелась внимательнее. Он подмигнул мне в ответ. На его левой щеке при этом появилась ямочка.

Не может быть!

Тритон отложил свою поделку и соскользнул с тюфяка. Я отпрянула.

– Сейчас закричу! – предупредила я его.

Он смотрел на меня, а я – на него.

– Как ты меня нашла? – спросил он изменившимся голосом, словно в горле у него что-то застряло.

Я еще раз вгляделась в его лицо. У узника были темно-карие глаза, мои глаза.

– Папа! – тоненько пискнул кто-то словно издалека.

Неужели это сказала я?

Тритон протер глаза, потом стукнул себя кулаком по лбу.

– Я знал, что когда-нибудь это случится, – пробормотал он скорее самому себе, чем мне. – Рано или поздно любой свихнется в этих проклятых стенах. – Он отвернулся. – Или все это сон. – Он опять повернулся ко мне. – Ущипни меня за руку.

Тритон подплыл ближе, я же немного отодвинулась.

– Ущипни! – требовательно повторил он.

Я ущипнула. Он так и взвился.

– Ай! Шкуру-то зачем сдирать? – потер он руку. – Значит, ты – настоящая?

Я кивнула. Тритон проплыл вокруг меня.

– Ты даже красивее, чем я воображал. А я часто мечтал, как тебя увижу.

Я ничего не ответила.

– Хотя мне очень не хотелось, чтобы ты увидела меня в камере.

Он сделал еще круг, собирая разбросанные украшения, поднял с пола несколько журналов и сунул в щель в стене, а куртку затолкал под тюфяк.

– Здесь не место для юной барышни. – Тритон подплыл совсем близко и взял меня за подбородок.

Я заставила себя держаться спокойно. Он погладил меня по щеке, провел пальцем по ямочке, стирая слезы, смешивающиеся с морской водой.

– Эмили, – прошептал тритон.

Это действительно был он, мой папа! Мы заключили друг друга в объятия.

– Ты у меня еще и русалочка, – пробормотал он мне в ухо.

– Но не все время.

– Понимаю.

– А твоя мама где? – вдруг спросил он, разжимая объятия. – Она здесь? С ней все в порядке? Или… – он бессильно уронил руки, – она встретила кого-то другого?

– Разумеется, нет! – И я прижалась к нему.

– Узнаю мою Пенни, – улыбнулся он.

– Пенни?

– Ну да. Так я ее звал, будучи уверенным, что мне выпал счастливый пенни. Полагаю, в самом конце это выглядело не слишком удачной шуткой. – Он улыбнулся. – Так, значит, она меня не забыла?

– Ну… – я не знала, что ответить, – она до сих пор тебя любит.

В конце концов, это же чистая правда, ведь так? Иначе мама вряд ли бы расстроилась, вспомнив случившееся.

– Она тебя не забыла. По крайней мере, уже вспомнила.

– Как это?

– Сейчас объясню.

И я рассказала ему о Б-зелье, о мистере Бистоне и о том, как водила маму к Радужным камням. А еще о нашем плавании к Большому Тритоньему рифу.

– То есть она здесь? Совсем рядом? – вскричал он.

Я кивнула. Он пригладил волосы и принялся плавать кругами.

– Пап! – произнесла я вслух это странное слово. – Она там меня ждет. Нельзя, чтобы ее тоже посадили в тюрьму. – Я подплыла поближе к отцу. – Мама ведь даже плавать не умеет, – добавила я тихо.

– Не умеет? – Он расхохотался. – О чем ты, дочка? Пенни плавает как рыба. Лучше всех, за исключением русалок, конечно.

Моя мама? Плавает как рыба? Настала моя очередь хохотать.

– Наверное, это умение исчезло вместе с воспоминаниями, – грустно предположил отец. – Мы плавали с ней повсюду. Она специально посещала курсы подводного плавания, чтобы не отставать от меня. Мы были даже на затонувшем корабле. Там я и сделал ей предложение.

– Она до сих пор тебя любит, – повторила я.

– Да, наверное. – Он подплыл к столу, я последовала за ним.

– Что это, пап?

На вбитом в стену рыболовном крючке висел листок. Стихи?

– Это про меня, – печально сказал он.

– «Покинутый тритон», – прочитала я.

Пробежала глазами строчки и ахнула: «Янтарные своды, жемчужный пол».

– Но это же… это…

– Да-да, сентиментальные, полузабытые вирши.

– Но я знаю, о чем эти стихи!

– Ты видела затонувший корабль, малышка? – Папа поднял на меня глаза.

– Ага, мне Шона показывала. Это моя подруга. Она русалка.

– Ты была там вместе с матерью?

– Что ты! Она вообще не знает, что я туда плавала.

Отец уронил голову.

– Однако стихи она не забыла! – добавила я и, сдернув листок, продекламировала: – «И покинула навеки морского царя».

– Да, именно так заканчивается стихотворение.

– Нет, не так!

– То есть?

– Не так все заканчивается!

– Ну как же? – Отец подплыл ко мне и взял листок. – Вот две последние строчки.

– В стихах – может быть. – Я вырвала листок обратно. – А твоя история заканчивается по-другому! В ней никто никогда не покидал морского царя.

– Ты меня совершенно запутала. – Отец почесал затылок.

– Наша лодка зовется «Морской царь»!

– Верно, – сказал отец, и его глаза затуманились, как затуманились прежде глаза матери. – Я помню, как мы ее переименовали. Совсем забыл, как она называлась прежде. Но, видишь ли…

– И мама никогда не покидает лодку! Теперь-то я знаю, почему. Это из-за тебя! Она не смогла тебя покинуть. И ты вовсе не покинутый тритон.

– Ты правда так думаешь? – Джейк засмеялся и вновь обнял меня, уткнувшись подбородком в мой лоб. Его кожа пахла морской солью. – Послушай, детка, тебе пора уходить, – сказал наконец он.

– Но я же только что пришла!

– Скоро пробьют склянки к обеду. Надо тебе как-то отсюда выбираться. Не знаю, как ты сюда забралась, моя жемчужинка, но мы же не хотим, чтобы тебя здесь застали? Иначе ты рискуешь застрять здесь навеки.

– Ты не хочешь меня больше видеть?

Он взял меня за руки и посмотрел мне в глаза. Мы оказались в принадлежащем только нам двоим мире.

– Я хочу, чтобы ты осталась живой, Эмили, была свободна и счастлива. И не желаю, чтобы тебя заперли в этом отвратительном месте до конца твоих дней.

– Мы никогда больше не увидимся.

– Я что-нибудь придумаю, моя жемчужинка.

Мне очень понравилось, что отец так меня называл.

– Плыви, – сказал он, открывая дверь, и быстро посмотрел направо-налево.

– Папа, а почему дверь не заперта? – запоздало удивилась я.

Он молча указал на металлическую бирку, приколотую к хвостовому плавнику.

– Тебе больно?

– Нет, но из-за нее не переплыть через порог, – он кивнул на дверной проем. – Поверь, я знаю, о чем говорю. Только попробуешь, и стены словно начинают тебя плющить.

– Ты уже пытался?

– Такого никому не пожелаешь. – Отец потер лоб, как будто с размаху им врезался.

– Зачем же тогда двери? – хихикнула я.

– Для пущей безопасности. – Он пожал плечами. – Они запирают их по ночам, понимаешь?

– Наверное, да.

Я вдруг припомнила слова мистера Бистона о том, что мой отец удрал, потому что не захотел обременять себя ребенком. Но ведь смотритель врал? Или нет?

– Что с тобой, малышка?

– А может, я тебе просто не нужна? – промямлила я, опустив глаза на свой трепещущий хвост.

– Что?! – Он взмыл чуть не к потолку.

Отец так расстроился, что я тут же пожалела о своих словах.

– Взгляни. – Он схватил со стола стопку непромокаемой бумаги и протянул мне. – Прочитай любое.

Я робко приблизилась.

– Ну же! – поторопил он меня. – Хотя бы вот это. – Он дал мне один листок.

Это оказались стихи. Я прочла вслух:

 
– Не ведал я, что черный день придет,
Злой рок мою дочурку отберет!
Тоскую дни и ночи напролет,
Увы, никто ее мне не вернет.
 

– Это из ранних, если честно. – Он смущенно теребил колечко в ухе. – У меня есть и получше.

– То есть ты сам… – Я не могла отвести глаз от стихотворения.

– Ну да. Украшения, стишки… Не отец, а кладезь талантов, правда? – Он состроил дурашливую гримасу.

Прежде чем я успела ответить, взвыла сирена, похожая на школьную пожарную тревогу. Я зажала уши ладонями.

– Обед! Они скоро будут здесь! – Отец порывисто обнял меня. – Спасайся, Эмили!

– А можно я возьму с собой твои стихи? – попросила я.

Отец сложил листок вдвое и отдал его мне, затем снова крепко обнял меня.

– Я найду тебя, дочка, клянусь, – глухо сказал он, потом метнулся к столику, схватил браслет и торопливо завязал последний узелок. – Передай это маме. И скажи ей… – Он запнулся. – Просто скажи, что я буду любить ее всегда. Скажешь?

Я кивнула, не в силах вымолвить ни словечка. Мы обнялись, потом он подплыл к стене и снял листок с поэмой.

– И это тоже ей передай. Скажи, что когда-нибудь мы снова будем вместе. Только пусть она меня не покидает.

– Она тебя не покинет, пап. Ни она, ни я. Мы вместе навсегда.

– Я найду тебя, – хрипло повторил он. – А теперь плыви. Быстрей! – Отец подтолкнул меня к двери. – И будь осторожна!

Выплыв в коридор, я обернулась в последний раз.

– Увидимся, пап, – прошептала я.

Он закрыл дверь. Я осталась одна в пустом коридоре. Сирена продолжала реветь, здесь она была громче, чем в камере. Прикрыв уши и часто двигая хвостом, я поплыла назад. Протиснулась в окно чулана, миновала мрачную темноту и наконец отыскала наш подкоп.

Шона, как и обещала, ждала меня с той стороны. Мы обняли друг друга, радостно рассмеялись и снова обнялись.

– Я так волновалась! – воскликнула она. – Тебя не было целую вечность.

– Я нашла отца, – только и сказала я.

– Прибойно!

– Поплыли, на обратном пути все расскажу. Вперед!

Мне ужасно хотелось поскорее увидеть маму. Интересно, какое у нее будет лицо в тот миг, когда я вручу ей отцовские подарки?

***

– Повтори все сначала, – попросила мама. – Что он сказал? Только точно!

Она не переставая крутила на запястье браслет, глядя, как его краски размываются, сливаясь в радугу, и вновь становятся отдельными бусинами. Милли завистливо смотрела на нее.

– Мам, я уже три раза тебе все повторила!

– Ну еще разочек, солнышко! Один-единственный!

– Папа сказал, – со вздохом начала я, – что любит тебя и будет любить вечно. И еще он написал целую кучу стихов.

– Обо мне? – Она прижала листок к груди.

– Ну, в основном, – уклончиво ответила я, подумав о листке, лежащем у меня в кармашке куртки.

Никогда прежде не видела, чтобы мама так улыбалась. Я даже захихикала. Она вела себя точь-в-точь как девицы из кошмарно-глупых романтических фильмов, которые она обожает.

– Мам, мы обязаны его вызволить, – сказала я.

– Он никогда не переставал меня любить и будет любить вечно, – зачарованно пробормотала она, и Милли вскинула бровь.

Вдруг послышался громкий всплеск. Мама перестала улыбаться. Мы выбежали наружу.

– Решили, что одолели меня?

Мистер Бистон! В воде! Но как он прокрался мимо нас?

– И это после всего, что я для вас сделал! – продолжал орать он, быстро удаляясь.

– Что вы собираетесь сделать? – крикнула я.

– Я вас предупреждал! – Мистер Бистон перевернулся на спину. – Вам это так с рук не сойдет! – Его голос сделался почти неразличимым. – Извини, Мэри, очень жаль, что все так вышло. Хорошее было времечко, я его буду вспоминать.

И мистер Бистон поплыл к Большому Тритоньему рифу. Мы с мамой переглянулись. Хорошее времечко? Ну-ну. Милли кашлянула.

– Это я виновата, – тихо сказала она.

– В чем? – спросила мама.

– Я ослабила путы. – Милли поплотнее закуталась в шаль. – Совсем чуть-чуть. Он плакался, что ему больно.

Мама со вздохом покачала головой.

– Ничего, Милли, не волнуйся. Тем более что сделанного не воротишь.

Пока мы наблюдали, как уплывает смотритель, у борта лодки появилась Шона.

– Эй, что у вас случилось? – спросила она. – Я слышала шум.

– Мистер Бистон удрал! – объяснила я.

– Удрал?

– Направляется к рифу. Кажется, что-то задумал.

– Поплыли за ним?

– Ни в коем случае! – закричала мама. – Это опасно.

– И что будем делать? – спросила я. – Как мы доберемся домой? Топлива нет, парус сломан. Шона не сможет дотащить нас до города.

– Может, вызовем по радио береговую охрану? – предложила мама.

– Мам, радио у нас сто лет не работает. Ты когда еще обещала его починить, но…

– …но вечно забывала, – вздохнула она.

– Тогда давайте помедитируем, – посоветовала Милли. – Посмотрим, какой ответ придет к нам из глубин подсознания.

Мы с мамой молча уставились на гадалку. Десять секунд спустя к нам действительно пришел «ответ из глубин». Из глубин моря.

– Вы окружены! – гулко пробулькал чей-то голос. – Сдавайтесь, сопротивление бесполезно!

– Ты кто? – закричала я. – Мы тебя не боимся…

– Эмили! – Мама схватила меня за руку.

– Нас много, – продолжил голос. – Не стоит недооценивать могущество Нептуна.

На поверхности показались четыре тритона в форме тюремной охраны. У каждого к спине был привязан перевернутый вверх тормашками осьминог. Тритоны разом подпрыгнули, бешено вращая хвостами. Щупальца осьминогов крутились как вертолетные лопасти. Отряд приближался к нам. Добравшись до палубы, они схватили маму, меня и Милли, а затем, держа нас в подмышках, плюхнулись обратно в воду.

– Я не умею плавать! – завопила мама.

Но тритоны молча нырнули. Булькающих, задыхающихся, нас бесцеремонно запихнули в какую-то трубу. Мои ноги тут же начали превращаться в хвост, но я впервые едва отдавала себе в этом отчет.

Проехавшись по трубе, мы приземлились на мягкий пол. Отверстие над нами сразу же закрылось. Мы были в странном белом упругом пузыре. С потолка свисали две кислородные маски, вроде тех, что выдают в самолете.

Я схватила их и помогла маме с Милли надеть. Пузырь, подрагивая, куда-то плыл, а мы молча сидели и ждали. Милли вытащила из кармана четки и принялась их нервно перебирать.

Мама прижала мою руку к своему сердцу.

– Все будет хорошо. – Я крепко ее обняла. – Вот увидишь.

Боюсь только, прозвучало это не слишком уверенно.