Я умерла бы вместо него. Я вышла бы на перекрёсток, вызвала бы демона и продала бы душу в обмен на его жизнь. Но в нашей действительности демоны не существовали. После его ухода в нашей действительности не осталось ничего, ради чего я смогла бы вновь почувствовать хоть что-то, кроме невыносимой боли и удушающей пустоты.

– Она говорит, что я справлюсь, – стискивая пальцами одеяло, прошептала я. – А я не хочу справляться. Хочу уйти следом за тобой. Ты хотел бы этого? Конечно, нет. Ты сказал бы жить. Но я не могу жить ради тебя, Эйден.

Я не могу жить ради тебя без тебя. 

– Это не жизнь. Я ощущаю пропасть… Холодную, бездонную. Мне всё время плохо. Меня словно одолела неизлечимая болезнь, которая не убивает, а только мучает. Пытает… Ты снишься мне во снах, и я не хочу просыпаться, потому что там я могу видеть, слышать… трогать… Я не хочу возвращаться в этот мир. В эту реальность. Она исказилась с твоим уходом, померкла. Я умерла вместе с тобой.

Я закрыла глаза. Так легче думать. Так легче представить.

– Я никогда не услышу твой голос. Заразительный смех. Не коснусь твоей кожи. Не почувствую твой запах. Твой аромат. Ты пахнешь мятной грозой.

Ты пах мятной грозой. Прошедшее время…

– Я начинаю забывать этот вкус. Не могу воспроизвести. Эти успокоительные таблетки… Может, они превысят дозу и… А если умерла бы я? Что бы ты делал? Ты жил бы дальше. Верно? Верно. Ты начал бы делать упражнения, ходить, ты стал бы великим архитектором. Мировым. Ведь ты так талантлив… Ты сейчас улыбнулся бы и сказал: «Не говори ерунды, Мили. А про мирового архитектора можно поподробнее?».

Под веками невыносимо жгла солёная вода. С каждой секундой её становилось всё больше и больше.

– Ты всегда был сильнее меня. Ты не нуждался во мне, как я в тебе. Ты любил меня. Сильно. Но ты любил и другие вещи. А мне кажется, что я всю жизнь любила только тебя. Почему? Почему так случилось? Я так… я безумно виновата перед тобой… Как мне жить с этим чувством? Ответь мне. Потому что я не могу… не смогу. Если бы… хоть раз… хоть в последний раз услышать тебя. Я сделала бы невозможное. Ведь невозможно – всего лишь слово. Заплатила бы любую цену за одну минуту с тобой… за один твой взгляд. Ты не представляешь, как я этого желаю… Невыносимо желаю…

«Ты не виновата».

Его голос. Такой знакомый, родной. Идентичный.

Потрясающая копия.

«Ты ни в чём не виновата, Мили».

Настоящее время.

– Первое появление спустя три недели, – задумчиво рассматривая меня, проговорил доктор Кауфман. – Сначала ты задавала вопросы и отвечала на них от его имени. Затем ты стала воспроизводить его голос в голове, чтобы ответы звучали более реалистично.

– Наверное… – скомкано подтвердила я его теорию.

– Сколько длились ваши мысленные диалоги, прежде чем Эйден обрёл физическую оболочку?

– Двадцать дней.

– Знаешь точное количество?

– Двадцать восемь тысяч восемьсот сорок три.

Доктор недоуменно приподнял бровь.

– Знаю точное количество минут.

Полтора года назад.

– Кэти настаивает на психотерапевте, – лёжа с закрытыми глазами, я пожаловалась Эйдену и, протянув руку к бедру, погладила кончиками пальцев пластик ортеза. После операции мне не стали накладывать гипс, ограничились более простым способом фиксации. – Хочет, чтобы он промыл мне мозги.

«Возможно, стоит прислушаться к ней?».

– Нет. Не стоит.

«Потому что он скажет, что я умер?»

Я вздрогнула.

– Не произноси это вслух!

«Хорошо».

Какое быстрое согласие.

– Ты стал слишком послушным.

«Тебе это не нравится?».

– Не знаю.

«Тогда пора исправляться. Почему ты не делаешь упражнения?».

Я надулась.

– Что значит «не делаю»? А по-твоему, что я делала вчера?

«Этого недостаточно. Тебе пора вставать с костылями, а ты сесть нормально не можешь».

– Ты что, врач?

«Твоя сестра – врач».

– Кэти только и делает, что ревёт. Не представляю, как она лечит других пациентов. Она слишком ранимая.

«Ты не просто какой-то пациент. Ты – её сестра. К другим она не испытывает таких чувств».

– Ты прав. Но я не хочу видеть жалость.

«Так не смотри».

– Не наглей.

«Садись, – распорядился он. – Попробуем встать с костылями».

Я цокнула.

– И каким образом я должна дойти до них?

«Ты можешь допрыгать на одной ноге. До меня».

– Допрыгать? Ты что… – Я заткнулась и ещё сильнее зажмурилась.

Голос прозвучал не так. Не так, как обычно. Не так далеко. Так… словно…

«Посмотри на меня».

Чуть не проткнув насквозь ногтями пластик ортеза, я агрессивно замотала головой.

«Давай же. Всё будет хорошо». – Вкрадчивый голос, проникновенный. Заползающий внутрь и оплетающий застывшее, но все ещё поразительно трепещущее из-за чего-то сердце.

«Я обещаю».

Отказываясь верить, я недоверчиво приподняла веки. Слёзы тут же заполонили уголки глаз, вылились через край и сорвались вниз грузными каплями.

Невозможно… Нереально…

Но безумно желанно…

В углу комнаты, лениво подперев плечом дверцу шкафа, стоял Эйден. Он держал в руках костыли и беззаботно улыбался своей сшибающей с ног улыбкой.

– Время учиться ходить, Мили.

Настоящее время.

В кабинете сгустилась тишина. Неспокойная. Напряжённая. Но напряжённая только для меня. Она нависла свинцовым облаком и давила на плечи, пока мой единственный слушатель, так и не поменяв расслабленной позы, молчаливо осмысливал услышанное.

– Видите, доктор, – не выдержала я. – Галлюцинации. Делюзиональное расстройство. Ложные воспоминания.

Один уголок мужских губ почти незаметно дёрнулся вверх.

– Из тебя мог бы получиться неплохой психиатр, Эмили.

– Это вряд ли. Сумасшедшие не могут лечить сумасшедших.

– Сумасшедшие никогда не признают своё сумасшествие. Они наоборот считают себя самыми здоровыми.

– Что вы хотите этим сказать? – Я нервничала и не знала, куда деть свои руки. Потому ухватилась за край футболки и принялась складывать ткань в гармошку. Расправлять и снова складывать.

– Знаешь. – Доктор закинул ногу на ногу. – Если копаться во всей этой врачебной терминологии, то каждому на этой планете стоит поставить диагноз. Не бывает полностью здоровых людей. Не бывает людей, не переживших стресс, обиды детства, трагедии. Потеря близкого человека – это трагедия. Но выжить после неё ты выбрала очень нестандартным способом. Я видел МРТ твоего мозга, и на данный момент у тебя нет шизофрении. Но могу с полной уверенностью сказать, что ещё несколько месяцев и я поставил бы свою подпись под этим диагнозом, – уверенно заявил Леон Кауфман и, немного помолчав, добавил: – Ты сводишь себя с ума сама, Эмили.

Я застыла. Впилась в него нетерпеливым взглядом, ожидая расшифровки.

– Человеческий мозг удивителен и до конца не изучен. Его возможности могут выходить за пределы нашего понимания. В психиатрии и психологии существует такое понятие, как тульпа. Воображаемый друг, – пояснил врач. – Человек создаёт его осознанно. Наделяет чертами, характером, внешностью. Разговаривает с ним. И что самое главное, – доктор сделал красноречивую паузу, – верит в него. Он в него верит. Может даже влюбиться. В данном случае ты уже была в него влюблена. Ты создала такого друга, Эмили. Ты создала Эйдена. Сама. Осознанно. Потому что не могла без него пережить его смерть. Ты встала на ноги, начала жить дальше, но никому не говорила о нём, потому что знала – не поймут. Ты контролировала своё воображение, и именно поэтому твои родные долгие месяцы не замечали никаких странностей. Но тульпа безобидна, только пока подвластна. Чем сильнее наша вера, тем обширнее становятся её границы. Она захватывает сознание, меняет его. В некоторых отдельных случаях может даже навредить. Не в случае с Эйденом, конечно, – доктор сделал необходимое уточнение. – Как бы странно это не звучало, воображаемый друг тоже тебя любил. Потому что настоящий Эйден тебя любил. Твоя реальность стала меняться, ты перестала реагировать на слова близких о его смерти. Перестала отделять истинное от ложного. Полагаю, что в какой-то момент ты устала визуализировать Эйдена рядом с собой, потому что этот процесс требует большой концентрации и сил. И вспомнила про проект, в котором он должен был участвовать. Ведь Эйден действительно выиграл тот конкурс и должен был улететь. Австралия. Очень далеко. Легко найти причины для его отсутствия. Твой мозг воспользовался этим предложением. Ты собственноручно отправила его туда. Вот только видеозвонки… – доктор Кауфман остановился и задумчиво свёл брови к переносице, словно пытался найти ответ самостоятельно. – Объяснишь этот момент?

Видео…  Захотелось прямо сейчас схватить телефон, который я не видела уже много дней, и просмотреть каждое. Безлико улыбнувшись, я опустила взгляд вниз. Пятно от воды почти высохло.

– За полгода до этих событий ему предложили работу в Италии. Он пробыл там три месяца. Мы созванивались по видеосвязи. И… я записывала его. Тот номер, – севшим голосом выдохнула я, ощущая дрожь в нижней части лица. Когда-нибудь я разучусь плакать. – Номер в отеле в Италии. Он жил в нём…

Кауфман кивнул, будто догадывался обо всех этих мелочах.

– Конечно, травма головы и посттравматический стресс усложнили твоё состояние. К твоей фантазии подключились некие галлюцинации: звонки, разговоры. Ты смотрела на него в записи и строила всё новые и новые диалоги, происходящие только в твоих мыслях.

Звучало поистине сумасшедше. Но он сказал, что я не сумасшедшая…

– Как бы банально это не звучало, но, чтобы пережить смерть, нам действительно нужно пройти несколько стадий. И ты застыла на стадии принятия, Эмили. Ты не захотела принять мир, в котором нет его, и придумала свой. Чтобы избавиться от придуманного мира, нужно уничтожить тульпу. И сделать это может только сам создатель. Когда я услышал твою историю, я предположил, что нам предстоят долгие месяцы работы по её разрушению. Но я ошибся. Она разрушена. Ты больше не видишь Эйдена. Верно?

– Не вижу, – обречённо прошептала я. – Я его не вижу.

– После чего это произошло?

– Один человек сказал, что он… что он… – Наверное, я никогда не смогу произнести это слово в одном контексте с любимым именем.

Но внимательному слушателю этого и не требовалось.

– Кто этот человек для тебя?

Я не знала ответа на этот вопрос…

– Никто. Просто знакомый.

 Доктор несколько секунд помолчал.

– Давай представим, что твоя придуманная реальность – это небольшой камешек. Ты кладёшь этот камешек в воздушный шар, надуваешь и отпускаешь. Он не может улететь в небо, так как камень тянет его к земле. Поэтому он немного взлетает, падает, взлетает и падает. Оболочка шара тонкая и может лопнуть в любой момент. Но это не происходит сразу. Он не лопается от шероховатости асфальта или других мелких препятствий. Он лопается, когда напарывается на что-то существенное. – Кауфман пронзительно посмотрел мне в глаза. – На что-то значимое, Эмили.

Значимое… 

Мне стало неловко, и я, не зная, куда спрятать смущённый взгляд, рандомно выбрала ничем не примечательную кружку с кофе. Напиток, скорее всего, уже остыл.

– Это сложно назвать значимым. Скорее, странным…

– Я тебя расстроил?

– Заставили задуматься.

– Думать – это очень даже хорошо, – мягкая улыбка сгладила волевые черты мужского лица.

В моём случае этот вывод звучал сомнительно.

– Кто такой Максвелл?

Как выстрел в огромном пустом здании. Хлёстко, резко, громко. Со сбивающим долгим эхом. Мне пришлось приложить титанические усилия, чтобы не сорваться с кресла и не выбежать из комнаты, прервав необходимый для выздоровления диалог.

– П-почему вы спрашиваете о нём?

– Потому что он находится сейчас внизу и настаивает на встрече с тобой.

Я шокировано уставилась на него в ответ. Уайт? Здесь?! Настаивает?!

– Я попросил его подождать, так как у нас сеанс, – беспечно продолжил рассказывать доктор. – Но потом я выяснил, что твоя сестра включила его в список людей, присутствие которых рядом с тобой крайне нежелательно.

Что? Какого чёрта?!

– Но в твоём личном списке запретов не упоминается этот человек. Поэтому я предположил, что будет справедливо спросить тебя. Ты хочешь с ним увидеться?

– Нет! – слишком поспешно выкрикнула я.

Леон Кауфман и бровью не повёл на этот чокнутый выпад.

В моём довольно коротком перечне лиц, которых я ни под каким предлогом не соглашалась видеть, были все: Дэниел, Кэти, Стефани, на всякий случай даже мои родители, вероятно, даже не подозревающие о моём местонахождении. Они не знали, что их дочь сошла с ума. Потому что всегда были заняты лишь собой.

Максвелла я не внесла. Ведь я и подумать не могла, что он может прийти. Но он пришёл. Он был здесь, и нас разделяло всего несколько этажей.

– Хорошо, – доктор невозмутимо принял мой ответ. – В таком случае предлагаю на сегодня закончить. Увидимся завтра в то же время. Хочешь, я попрошу отнести пирожные в твою комнату?

Что?! Я была уверена, что мужчина, который терпеливо слушал мою исповедь на протяжении всего последнего часа, думал сейчас вовсе не о дурацких пирожных.

Как и я…

– Доктор, Кауфман, – осторожно позвала я. – Леон…

– Да, Эмили?

Несколько секунд на смелость и храбро на выдохе:

– Я хочу встретиться с ним.