– Что я должен понять? Уточни, пожалуйста, – одобрительно попросил он. Тембр его голоса никак не поменялся. В его интонации не появились новые ноты, которых я так страшилась.

– Я не успела сказать, – прошептала я. – Не успела ничего ему сказать. Я наговорила столько гадостей и не успела… не успела попросить прощения. Он… – С губ сорвался сиплых вздох. – Я обвинила его в стольких вещах, а ведь я так совсем не думала… Я уехала… И он поехал за мной… Нас не должно было быть на той дороге… Если бы я осталась дома… Если бы я не вела себя как ребёнок и спокойно поговорила с ним… Он остался бы жив! – взахлёб ревела я. – Он остался бы жив! Понимаете?! Он был бы жив! Я… я убила его. Человека, который значил для меня всё! Я убила его собственными руками! Вы понимаете?! Собственными руками! – Я вытянула их вперёд, ближе к доктору, чтобы он мог лучше рассмотреть моё орудие убийства.

Несколько секунд он молча смотрел на мои дрожащие кисти, а потом поднялся, налил в стакан воды и так же молча поставил его перед мной.

Всё тело пронизывал неконтролируемый тремор, пока я пыталась без потерь донести кружку до своих искусанных зубами губ. Но безуспешно. Расплескала половину содержимого, прежде чем в рот хлынула остужающая горло влага.

– Больше всего в жизни я хочу увидеть его, – глядя на растекающееся по штанине мокрое пятно, вибрирующе выдавила я. – Непридуманного. Настоящего. Живого. Тёплого… И попросить прощения.

– Ты просила прощения у придуманного Эйдена?

Доктор Кауфман вёл себя так, будто не происходило ничего необычного. Будто всё в порядке. Будто я не нахожусь на грани истерики. А слёзы – просто выдумка моего больного воображения.

– Тысячи раз.

– Он тебя прощал?

– Всегда.

– Как думаешь, настоящий Эйден простил бы тебя?

Я задумчиво склонила голову набок, рассматривая мужские пальцы, расслабленно лежащие на мягких подлокотниках кресла. Мне потребовалось несколько секунд на подбор верного заключения.

– Он даже не обиделся бы… – пробормотала я. – Он не умел обижаться.

Поразительное качество для очень обидчивой меня.

– Тогда зачем ты его просишь?

– Потому что… Всё из-за меня…

– Ты винишь себя в аварии. Но ты не можешь нести ответственность за поступки других людей. В ту ночь Эйден мог не ехать за тобой. Или выбрать другую дорогу. Или вызвать такси. Водитель второй машины мог предпочесть движение по иному маршруту. Несколько вариантов развития событий, – подытожил врач. – Вы поругались. Все ругаются. Это никаким образом не подрывает твоих чувств к нему.

– Я это понимаю, но я… – Заминка, в которой безумно хочется поверить в каждое его слово. Вдолбить себе в голову. Вырезать, если нужно. Отпечатать на коже. Но это невыносимо сложно. –  Не было других исходов. Был только этот.

– Тебе нужно простить себя, Эмили, – неожиданно произнёс доктор Кауфман, и я подняла взгляд к его лицу. – Попросить прощения у самой себя.

– У себя? За что?..

– Ты не сделала ничего плохого. Чувство вины при потере близкого – это нормальная реакция человека, – спокойно разъяснял Леон. – Она появляется от беспомощности. От невозможности повернуть время вспять. Что-то изменить, досказать, доделать или переделать. И мало кому удаётся сразу понять, что эта вина иррациональна. Она абсурдна. А знаешь почему?

Я, не мигая, смотрела на него в ответ.

– Потому что нет такого момента времени, в который человек с полной уверенностью сможет почувствовать, что выжал свой максимум. В его «успел всё» всегда будет присутствовать одно маленькое «а если бы…». Смерть нам неподвластна, неизвестна. Смерть вызывает страх, и именно поэтому человек никогда не будет к ней готов.

– Когда он… – Я до сих пор отказывалась произносить это слово. – Когда его не стало, я не хотела жить, – я настойчиво попыталась опровергнуть убеждения врача. – Не хотела. Я была готова умереть.

– Тогда почему ты сидишь сейчас передо мной?

Я медленно поставила пустой стакан на столик.

– Потому что сошла с ума…  – смущённо предположила я. – Не успела.

– Ты не сходила с ума, Эмили, – уверенно продублировал свои заключения доктор Кауфман. – По крайней мере, не в той плоскости, в которой ты думаешь.

– Что вы имеете ввиду?

– Расскажи, как появился Эйден.

Как появился Эйден…

Я молчала. Не хотела проходить эту полосу по новой. Боялась. Хотя боятся было нечего. Боль стала родной. Я срослась с ней. Проехалась по каждой грани. Распробовала сотни оттенков её вкуса. И каждый из них отдавал тоскливой горечью. Опустошал.

И всё же…

– Хорошо, – кивнула я и откинулась на спинку кресла.

Закрыла глаза. Отмотала воспоминания и нашла нужный момент.

Чудовищный. Мучительный.

Когда мне без анестезии вырезали все органы тупым ножом.

Полтора года назад. 

Боль. Боль, охватившая всё тело. Пульсирующая в каждой клетке. Она растекалась, опоясывала. Плавила. Плавила моё тело. Самый сильный очаг можно было определить, не открывая глаз. Голова. В неё словно залили вулканическую магму, и она медленно, с особой изощрённостью и жестокостью изничтожала каждый нейрон.

Я хотела прикоснуться ко лбу, вытереть мокрое. И не смогла. Рука не слушалась. Я попыталась разлепить глаза, и их мгновенно пронзило сильной резью. Я дёрнулась и тут же замерла, испугавшись громко запищавшего монитора.

Череп разрывало на части, а горло драло колючей сухостью, словно его под завязку забили опилками. Я накопила немного слюны и сглотнула. Не помогло. Ещё раз. Бесполезно. Тяжёлое тревожное дыхание вырвалось сквозь слипшиеся губы.

– Эмили, ты слышишь меня? – откуда-то сверху раздался знакомый, пронизанный откровенной паникой голос. – Кивни, пожалуйста, если слышишь.

И я кивнула. Потому что слышала.

– Зови Фрэнка. – Снова голос сестры. – Скорее.

Я повторно попыталась разомкнуть веки. Превозмогая ломоту, я очень сильно старалась увидеть хоть что-то, и это несгибаемое упорство помогло мне одержать первую маленькую победу в неравной схватке. Сначала передо мной растянулась тонкая светлая полоса, а затем появились размытые очертания комнаты.

– Вот. – В мои губы ткнули чем-то тонким и колючим.  – Сделай пять коротких глотков.

Я попыталась увернуться, но не смогла. Голова весила миллионы фунтов.

– Это просто вода, Эмили. Не волнуйся.

Вода. Какое волшебное слово. Глупо опасаясь, что её могут у меня отобрать, я принялась жадно всасывать жидкость. Не считая. Я не могла считать. Несколько секунд я слышала лишь гулкий звук собственных сглатываний, а затем трубочку довольно резко выдернули у меня изо рта. Возможно, я превысила дозу. Хотелось попросить ещё, но язык будто онемел, и я вяло двигала им из стороны в сторону, пытаясь выжать из себя хоть одну букву.

Медленно сморгнув туманную пелену, я забегала более осознанным взглядом по комнате: белая мебель, игла в руке, стойка с капельницей и подушка между ног. Я попыталась сдвинуть отяжелевшее тело на пару дюймов, и мгновенная, словно нетерпеливо ожидающая своего выхода боль взорвалась, охватила нижнюю часть туловища. Непроизвольно застонав, я с силой впилась зубами во внутреннюю сторону щеки, и противная соль заполнила рот. Меня затошнило.

Ноги… Что-то произошло с ногами.

– Эми, не двигайся, пожалуйста! – тревожно воскликнула сестра, и я попыталась сфокусировать свой взгляд на ней.

Почему в голосе столько отчаяния?

– Ноги, – прошелестела я. – Ноги не…

Дверь в палату открылась, впуская в помещение высокого мужчину в белом халате и очках. Он стремительно подошёл к кровати, склонился и пристально осмотрел что-то в районе моих бёдер. А закончив, переместился к лицу.

– Привет, Эмили, – бодро улыбнулся он. – Помнишь меня?

Я облизала языком потрескавшиеся губы и в знак положительного ответа слегка качнула неподъёмной головой.

– Как меня зовут?

– Фрэнк. – Мой голос был похож на хрипящий свист. – Фрэнк Купер.

Я его помнила. Хирург и коллега Кэти. Значит, я находилась в больнице, в которой работает сестра.

– Умница. А теперь медленно назови мне своё полное имя и год рождения.

– Эмили… Джози… Майерс. Одна тысяча девятьсот девяносто девятый…

– Молодец. Тошнит? – аккуратно осмотрев голову, он ощупал пальцами мою шею и спустился к рёбрам.

– Да…

– Голова кружится?

– Немного…

– Давление понижено, – сказал он Кэт, смотря на монитор. – В остальном показатели в пределах нормы.

– Болит голова… – пробормотала я, бросая короткий взгляд на сестру. Кэтрин была до ужаса бледной. – Голова и… Что случилось?

– Голова и левая нога? – уточнил Фрэнк, игнорируя мой вопрос.

– Да… Что произошло?

– Я дам тебе обезболивающее. Станет легче. Теперь тебе нужно отдохнуть.

Я тяжело сглотнула, пытаясь восстановить хронологию событий… Квартира… Спор… Командировка… Да, в Австралию… Просьба перенести свадьбу… Обида… Бар… Машина… Сцепленные пальцы… Глаза… И… Я резко дёрнулась, и монитор тут же отозвался визгливым пиканьем.

– Где Эйден?

Доктор успокаивающе положил руку мне на плечо.

– Прошу, не двигайся. У тебя…

– Где Эйден? С ним всё в порядке?!

– Эмили, нельзя шевелиться, у тебя серьёзные травмы, – уже строже проговорил Фрэнк, видя, что я отказываюсь внимать его словам.

Мне было плевать на травмы. Вся боль выветрилась из головного отсека. Отошла на задний план. Я хотела знать лишь одно.

– Что с ним? – Я метнулась обеспокоенным взглядом к сестре. – Он ранен? Насколько серьёзно?!

В ответ – убийственное ничего. На кончике языка зародился привкус страха.

Я попыталась сесть. Бедро, рёбра и позвоночник захлестнуло второй волной острой боли. Не выдержав натиска, я упрямо проглотила лезущие наружу стоны и обессиленно откинулась на подушку, уступая давлению рук Фрэнка.

– Готовь пропофол, – резко бросил он Кэти.

Я встрепенулась. Жгут тревоги и сомнений затянулся туже.

– Что? Зачем?! Скажите, что с Эйденом!

Сестра нервно вскрыла ампулу и принялась набирать лекарство в шприц. Но её настолько сильно трясло, что она не справилась с порученным ей заданием и выронила сосуд из рук. Стекляшка разбилась, и мутная жидкость растеклась по полу.

Фрэнк, недовольно поджав губы, наградил её хмурым взглядом.

– Почему ты молчишь? – повысила я голос. – Кэти! Где он?!

Сестра замерла. Подняла на меня покрасневшее лицо.

Почему она плачет?

– Возьми себя в руки, – обращаясь к Кэтрин, холодно высек доктор, продолжая удерживать меня за плечи.

Паника поднялась к самому горлу. Запульсировала.

– Скажите, что происходит! – отчаянно просила я.

– Тебе нужно немного поспать. Потом я тебе всё расскажу. – Очередной дежурный и совершенно не успокаивающий ответ Купера вызвал злость.

– Нет, – я замотала головой и попыталась отцепить его руки. – Отведите меня к Эйдену или приведите его ко мне. Мне нужно увидеть его прямо сейчас!

Фрэнк отвернулся и показал какой-то знак сестре, после чего они быстро поменялись местами. Теперь руки Кэти осторожно сжимали мои плечи.

– Эми, послушай. Всё будет хорошо.

– Нет. – Я вцепилась пальцами в её ладони. – Скажи, что происходит! Кэти, я умоляю!

– Кэтрин! – раздался предупреждающий голос Купера. Он вскрыл новую ампулу и набирал лекарство, параллельно бросая напряжённые взгляды на спину сестры.

– Пожалуйста, – прошептала я, вглядываясь в отчаяние, глубоким отпечатком прилипшее к её лицу. – Скажи мне… Я тебя умоляю…

– Он погиб, Эми…

Я смотрела на неё в ответ и не моргала. Не дышала. И не понимала, почему она говорит эту ерунду.

– Это невозможно.

– Прости, милая. – Она прислонилась своим лбом к моему. – Я тебе помогу. Всё будет хорошо.

– Мне не нужна помощь. Это невозможно.

– Милая, – Кэти заглянула мне в лицо, – я…

– Это невозможно! – нечеловечески заорала я, яростно отталкивая её от себя. – Невозможно! – Со всей дури рванула руку, катетер вылетел из вены. Попыталась встать, но не смогла даже сесть. Тело… Оно не слушалось, не принадлежало мне. Я упала бы, если сестра не успела бы вовремя подхватить меня.

– Невозможно! – Из глаз брызнули слёзы. – Зачем ты меня обманываешь? Зачем, твою мать, ты меня обманываешь?! Как ты можешь такое говорить?! Как ты можешь?! – Я беспощадно лупила её ладонью по спине, пока она крепко прижимала меня к своей груди.

– Зафиксируй руку! – прогремел чёткий приказ Фрэнка. – Быстрее!

– Нет! Не надо! Пошли к чёрту! – орала я, пытаясь отбиться от сестры. – Я не хочу спать! Я хочу увидеть Эйдена! Отведите меня к Эйдену! Отведите…

Мимолётная боль в сгибе локтя, и сознание начало туманиться, путаться, выбрасывать из реальности. Я пыталась остаться. Очень пыталась. Старалась изо всех сил. Но оно ускользало, не за что было ухватиться…

– Я хочу увидеть Эйдена… Я хочу…

Настоящее время.

Наступила тяжёлая, томительная пауза, в которой нужно сделать несколько глотков кислорода. Я отчаянно сжимала веки, скребла ногтями велюровую обивку кресла и не хотела продолжать.

– Я соболезную твоей утрате, – разбил тишину вполне искренний голос доктора Кауфмана.

Молчание.

– Эмили, я ни к чему тебя не принуждаю. Мы можем перенести наш разговор…

– Нет! – резко распахнув глаза, опротестовала я. – Не надо. Я расскажу сейчас.

Доктор никак не отреагировал на мою резкость.

– Хорошо.

– Он появился сам.

– Сам?

– Да. Он появился сам. Но… – Я перевела взгляд на окно.

Снова пасмурно. Самое пасмурное лето в Чикаго.

– Наверное, я его позвала.

Полтора года назад.

Время – форма, обладающая уникальным, но очень жестоким свойством: останавливаться, когда нужно ускориться, и ускоряться, когда нужно замедлиться. Растянуть плохие моменты. И поставить на быструю перемотку счастье.

Но это не просто плохой момент. Это трагедия, породившая самую большую паузу жизни. Моей жизни.

Мир, в один миг потерявший краски.

Он слетел с орбиты. Самоуничтожился. Выгорел дотла.

На планете миллиарды людей, а я убила бы их всех ради того, чтобы ещё хоть раз заглянуть в родные глаза. Окунуться в их зелень. Раствориться в ней… И умереть…

Потолок. Белый идеальный квадрат. Я смотрела на него так долго и так часто, что знала каждую невидимую точку, трещинку.

– Милая, тебе нужно сесть и сделать пару упражнений, – ворвался в мои мысли голос сестры. Она повторяла это уже не первый раз, а реакцию получала всегда одну. Безмолвие. Угнетающее безмолвие.

– Эми, я прошу тебя. Нужно двигаться. Иначе… иначе восстановление будет гораздо дольше и тяжелее.

Безмолвие и потолок.

– Одного массажа недостаточно.

Потолок и безмолвие.

– Уже прошло три недели.

Три недели? Мне казалось, триста лет. Наверняка, именно так выглядел ад.

– Что мне сделать?

Уйти.

– Скажи, что мне сделать, чтобы помочь? Я просто не знаю… – В голосе снова были слёзы.

Мир сгорел у меня, а плакала она. Наверное, она должна была плакать, потому что я сгорела вместе с ним. Исчезла внутренне. Но осталась внешне. Такая странная метаморфоза – жить мёртвым. Два противоположных по значению слова. Стоящие рядом. Противоречащие друг другу.

– Господи, Эми, скажи хоть что-нибудь, я умоляю тебя! Ты ни с кем не разговариваешь. Мне придётся… – она запнулась. – Мне придётся принять меры.

«Принять меры». Какие?

– Твои ноги… Понимаешь, ты можешь остаться хромой, если не будешь выполнять упражнения.

Я повернула к ней голову. Кэти стала хуже выглядеть. Похудела. Посерела. Постарела. Из-за меня. Всё случилось из-за меня.

А если бы она узнала, что я мысленно вскрыла себе вены…

Двадцать пять раз.

Что она сделала бы? Вряд ли дала бы нож в руку.

В палате не находилось ничего, чем можно было осуществить задуманное. Из ванной комнаты убрали зеркало. А ведь я не могла даже дойти до него, чтобы разбить и реализовать мысленный план. Поэтому их действие было бессмысленным. Всё было бессмысленным.

– Мне плевать на ноги, – я впервые заговорила с Кэти с того рокового дня. Сестра затаила дыхание, ожидая продолжения, которое ей совсем не понравится. – Я не хочу жить без него. Если ты прямо сейчас введёшь мне большую дозу адреналина… – Я сжала в кулак край одеяла. – Я скажу тебе спасибо.

Кэтрин застыла. Серые глаза распахнулись до невероятных размеров. Черты красивого лица исказила мука.

«Чему ты удивляешься? Удивляться должна я. Тому, что ты можешь представить меня… без него».

– Не говори так, – прошептала она, из последних сил сдерживая слёзы. – Ты справишься. Ты обязательно справишься.

Очередная бессмыслица.

– Тебе нужно отдохнуть.

Одно и то же. Отдохнуть. Догадывались ли они, что отдых – это невероятно утомительный процесс? Скорее всего, нет. Потому что они не отдыхали. Они не могли отдыхать, потому что неустанно повторяли, что отдыхать нужно мне.

– Может, хочешь посмотреть фильм? – неуверенно предложила сестра. – Я принесу планшет.

Нет. Потолок гораздо интереснее.

– Хорошо, – не дождавшись от меня ответа, она поднялась. – Поспи. Я вернусь через час.

«Не возвращайся».

Оставшись в привычном одиночестве, я закрыла глаза, чувствуя собирающуюся в уголках глаз влагу.

Я не могла подойти к окну, увидеть погоду, других людей. Чтобы встать, в первую очередь нужно желание, и Фрэнк изо дня в день повторял мне это как мантру. А я не могла думать ни о чём, кроме Эйдена. Я до сих пор не верила, что его нет. Мне казалось, что с минуты на минуту откроются двери, он влетит в палату и объявит, что все эти события – страшный сон. Что я была в коме и, очнувшись, стала медицинским чудом. А он всё это время ждал меня, сходил с ума, боялся… Вариантов было немного. Но в каждом из них он был жив.

Это жестоко. Жестоко лишить жизни такого человека, как он. Потрясающего. Невероятного.