Плоскогубцы впились в пальцы Семена, и тот заорал. Пришлось запихивать кляп.

Через несколько часов тела вывозили в сумках разделанными, в черных мешках, уложенными брикетами.

* * *

– И что только мы делаем в этой забытой федеральным бюджетом области?

– Кант, задрал.

Повисла тишина.

– Коля, нет.

– Да, ребят.

– Сколько ты таки занял у них? Почему опять мало?

Держать оборону от самых близких тяжело. Но рассказать, что произошло этой ночью, было невозможно. Собрались опять у него, не было только Доди.

Из всех друзей он доверился только Юле. Во-первых, потому, что она знала о финансовых делах. Во-вторых, она могла держать язык за зубами. Одно дело бандиты, совсем другое – государство. Тут и правда ультимативная ситуация.

– У нас шестьсот тысяч оставалось сверху. – Кирилл смотрел зло.

Слово взяла Юля.

– Мы заплатили информатору, кого грабить. Кому продать. Вите с Лизой. На материалы для маски, робу, контейнеры для награбленного. Траты на фестиваль еще. Мы ошиблись.

От лжи ныло, как от больного зуба.

– Давайте родителей попросим кредит взять.

Скажем, что проигрались в карты.

– Все вместе?

– Все вместе.

– Мои от меня откажутся за такую хрень, – меланхолично произнес Женя и запил свои слова вином.

Глот потирал виски. Единственная комната давила. Что ж, никто не обещал, что будет легко.

Кант лежал на полу и смотрел в потолок то с закрытыми глазами, то не мигая. О чем-то думал.

Кирилл казался больше обычного. Злился.

– И что ты предлагаешь?

Глот принял новую информацию нехотя, но к чему-то такому, кажется, внутренне готовился.

– Новое ограбление.

– Что?

– Наводка есть. Ребят, доверьтесь.

– Коля! Ко-оля! – Кирилл подошел к другу вплотную. – Нам повезло в прошлый раз. Нас могли посадить. Витю-актера, возможно бы, завалили, не сними он маску. Какого хрена?

– Такого. Ребята, поверьте, пожалуйста. На этом все, обещаю.

– Нет.

Кирилл развернулся и вышел из комнаты. Коля постарался его остановить, но его оттолкнули. Сильно. Впервые за очень долгое время, будто мелкую собаку.

– Кирилл, пожалуйста. Не сейчас.

– Именно не сейчас. Я сестру подставил. Больше не хочу.

– Не бросай меня…

– Это ты нас бросил на амбразуру! Не нравится правда? Что, опять на дуэль выйдем?

Коля посмотрел с ненавистью. Кант в удивлении раскрыл глаза и подумал над тем, что третий этаж, в принципе, невысоко. Коля с Кириллом уже дрались на мечах. Никто толком не знал, из-за чего, не все можно открыть другу. Они год почти не общались, примирялись трудно. И договорились не вспоминать о произошедшем.

– Я завязал с мечами.

– Когда мне глаз чуть не выбил? Спорта меня лишил?

– Что? Нет… Я думал, ты просто перестал заниматься…

– Сказал бы как есть, я бы тебя убил. Соревнования для меня закрыты, но я продолжал тренироваться. Так что давай, повторим. Мне есть что тебе сказать. Сволочь ты, Коль. Сволочь самовлюбленная.

Кирилл ушел. Никто не знал, что сказать. Коля упал без сил на диван-кровать и накрыл глаза предплечьем.

Разговор развалился. Ребята расходились. И что делать дальше – неясно.

* * *

Дверь в дом оказалась не закрыта. Лиза опять в творческом порыве забыла? Признаться, ограбление ее взбодрило, она вновь взялась за кисти. Снова пошли продажи картин.

Кирилл зашел в прихожую и щелкнул замком. Снял обувь, стянул промокшую футболку. Дверь в спальню сестры была закрыта. Он постучал.

– Да, Кирюш, заходи.

Кирилл замер. Она его никогда так не называла. Открытая дверь…

– Выйди, пожалуйста, тут надо помочь.

– Не могу, Кирюш. Я занята, вдохновение пришло.

Тебя ждала кое-что показать, заходи. Я в самом пекле.

Дверь резко раскрылась, и в грудь Кирилла прилетел удар ногой. Человек был одет в черное, нижняя часть лица скрыта балаклавой, в руке полицейская дубинка. На поясе пистолет в кобуре. Кирилл не упал, но пошатнулся.

Спальни Кирилла и Лизы находились напротив друг друга. Сестра закричала, чей-то голос велел ей заткнуться. Напавший попытался ударить, мимо. Кирилл отбежал в свою комнату. На книжном шкафу лежал меч, полуторник. Не острый, но железная палка есть железная палка.

Человек в черном не успел сориентироваться, как между глаз его ткнул мощный эфес. Противник упал, Кирилл побежал к Лизе. Разъяренный, полуголый, волосы будто вздыбились. Дух Тайги.

Второй растерялся. Он наматывал длинные волосы Лизы на кулак, упирая дубинку в горло девушки.

Лиза отлетела в стол, вскрикнула, а мужчины начали драку. Этот оказался умелее товарища. Он пытался достать пистолет, Кирилл тут же бил его по руке, тот отпрыгивал, но никак не мог справиться с кобурой. Бились страшно, рьяно, как звери. Человек в черном уворачивался от прямых ударов, где мог – отбивался, хотя размеры оружия и физика были не в его пользу. Кирилл взял меч двумя руками и начал наносить удар за ударом, внимательно наблюдая за ключицами врага. Тот сделал несколько шагов назад, понимая, что почти уперся в стену. На полу лежали разбросанными книги, кисти, коробочки-шкатулки и прочий хлам вчерашнего подростка.

Кирилл замахнулся, и вдруг боль пронзила левую кисть. Отпрыгнул, сориентировался, понял, что пальцы не шевелятся. Раздробил? В колено прилетел удар ноги в берце. Еще один удар – меч упал на пол. Кирилл взревел и схватил дубинку в полете, надвинулся и с размаху ударил незнакомца головой. Нокаута не было, хотя кровь и хлынула из-под съехавшей маски. Ошарашенный противник упал возле Лизы. Отупело смотря на Кирилла, он потянулся к кобуре и почти вытащил пистолет. Но тут древко кисточки влетело в его глазницу, неглубоко, но фатально. Человек вскрикнул, заорал, забился. Кирилл немного остолбенел, глядя на державшую в руке кисточку сестру, но опомнился и ударом по затылку успокоил несчастного. Вернулся, хромая, в свою комнату. Отобрал второй пистолет.

– Лиза, звони ментам. И тащи веревку. И нашим позвони… Пусть сваливают с квартир.

* * *

Самсон от услышанной истории впервые потерял самообладание.

– Вы заигрались! Знаете, что я должен вам сказать? Валите вон из моего бара!

Кирилл сидел, сверкая разбитым ухом. Удар пришелся как бы вскользь, тычком, он и не заметил сразу. Левая ладонь перебинтована.

– За такое мстят. – Додя обвел всех серьезным взглядом. – От нас не отстанут.

– И че, валить? Кого или куда? Может, ментам сказать, что они, наверное, пытались отомстить – мы тут одного гомика обокрали.

– Может, не он.

– Он. – Кирилл жестом спросил разрешения у Самсона покурить.

Тот вскинул рукой – делайте что хотите.

– В смысле?

– Я их немного допросил. Лиза одному скоту глаз выбила кисточкой. – Кант поперхнулся. – Второму такая перспектива не понравилась. Их Томас послал.

– Странно, что только на вас напали. Почему остальных не тронули?

– Мы с Галлой еще дома не были. Может, и нас ждут.

– Знаете… Я за ручку двери почти взялся, когда сообщение пришло. – Женя выглядел взволнованно. – Почему-то решил вначале прочитать. Глупо, да? Открой дверь, зайди домой, там и читай. Но нет. Прочитал, развернулся, ушел. Хорошо, один живу… Потом чувство пришло, будто воспоминание. Что дверь немного, но была приоткрыта.

– А у нас консьержка в общаге любого бы завалила, кто пройти бы пытался. – Глот невесело усмехнулся. – Но спасибо, тоже вовремя прочитал. Могли подкараулить.

– Коль, а деньги… Не дома, надеюсь?

– Нет, конечно, Юль. Я не идиот.

– Идиот. – Кирилл выпустил облако дыма. Смотрел сквозь него с суровостью разбойника.

– Отвали.

– Рассказывай все, Коль. – Кирилл с опухшим ухом и красными глазами выглядел жутко. – Рассказывай.

Он рассказал. Про ФСБ, их просьбу, от которой нельзя отказаться, детали дела. Что их прижали окончательно.

– Отлично. – Додя непонятно откуда достал дедовский нож, балканские фокусы. – Мы теперь знаем, где этого петушка стричь будем.

– Додь, ты чего?

– Такое нельзя прощать. К тому же они должны знать, что будет, если полезут еще раз. Выбитого глаза недостаточно. И… понимаете же, что они бы с Лизой сделали? Это хорошо, что Кирилл машина. Двоих замочить.

– Мы ввяжемся в бойню.

– Мы уже ввязались.

– А мне интересно, откуда он про нас узнал. Мы никаких следов не оставили.

Начался долгий спор. Почти всех новости раздавили. Ограбить Томаса казалось развлечением, театральной постановкой, а тут… Карнавал оказался реальной жизнью. И минимум один человек потерял глаз, а Кириллу перебили кисть.

Самсон, в нарушение своих же правил, пил. Моя хата с краю – его учили такому взгляду на жизнь. Ребята ему нравились, не то чтобы друзья, товарищи. Да и весело с ними, осознанно. Бар занимал почти все свободное время, бизнес – штука, связывающая по рукам и ногам. А молодые творцы были вольными.

– Я не готов людей убивать.

– Мы не будем никого убивать.

– А если придется? Слезинка ребенка…

– Это не дети, Кант. Это убийцы и отморозки.

– И что, теперь самим убийцами становиться? Убей убийцу, и количество убийц не уменьшится.

– Да, поэтому надо убить хотя бы двух. – Тон Кирилла не подразумевал возражений.

Колю это напугало. Понятно, что Кирилл сейчас хочет мести. Пожалуй, еще Додя, из вековых принципов его семьи, разоренной и бежавшей в холодные дали сестры-России.

У них есть деньги. Как оказалось – деньги решают. Можно купить информацию, можно купить людей, можно купить необходимые материалы. Необычайная легкость принесла страшную тяжесть. И страх. Каждую ночь перед сном шершавые и холодные ладони страха облепляли ложбинку между лопатками. Тянулись к шее. Деньги есть, а времени – мало. И пространства в мире мало, не сбежать. Но в первую очередь – время. Эту проблему Коля и озвучил.

– Полторы недели на подготовку? Маловато, мягко скажем. – Глот крепко задумался.

– Кстати! Так нам хватает ограбленного у Томаса или нет? – Додя внезапно перевел разговор.

– В плане?

– Ну, отдать бандитам.

– А, да, хватает… – Если все пойдет не по плану, их будет на что хоронить.

– Тогда цель не деньги, а какая-то папка? Которая, вроде как, там должна быть?

– Да.

– Но ее может и не быть? – Кант вскинул бровь.

– Нас просят найти компромат и другие улики.

– Я предлагаю развлечься. – Женя раскинулся в кресле и осушил залпом полбокала пива.

– Что?

– Мы в этом дерьме по уши. Нас могут убить. Если эти утырки в дом проникли с оружием, значит, все серьезно. Так давайте развлечемся. Чтобы если все – то это был наш последний перформанс. Такой, чтобы все охренели. Чтобы сразу в статус легенд!

– И что ты предлагаешь?

– Да я хз. Но надоело это все. Что об нас ноги вытирают, в квартиры вламываются. Что всем насрать на творческих из провинции. Сука, мы тоже люди! Мы тоже с зубами, мы тоже хотим вкусно кушать и держать в руках свои сборники и каталоги! И тоже этого заслуживаем!

Женя перевел дыхание.

– Ребят, хоть кто-нибудь подумал обратиться в полицию? Когда локдаун объявили? А? Нет? Знаете почему? Потому что мы не верим! Ни в кого не верим! Союзы? Сидят, шепчут друг другу на ушко нежно: «Ты писатель, ты писатель». Кто в их же родном городе про них слышал? Обратиться в администрацию? Министерство? А не у депутатов ли каких мы заняли деньги? Кто-нибудь может быть уверен? – Женя обвел всех взглядом, сделал еще один глоток. – А знаете, с чего все началось? Нам пообещали, нас вдохновили. Все эти разговоры, форумы. Страна возможностей! Точнее, страна волонтеров. Их наградами награждают, значками и медалями. А мы? Мы тут здоровье гробим, нервы, пытаемся что-то создать. Друзей хороним… Вкладываемся в зеленых совсем писак и художников, чтобы что? Чтобы по плечу хлопали? Я все, не могу больше терпеть. Я хочу за все эти года компенсации! Хочу, чтобы по всей стране трубили! Чтобы, если меня убьют, хотя бы обратили внимание на таких, как мы. У нас же пока кто-нибудь не умрет – все в порядке!

– Бойтесь русского бунта, бессмысленного и беспощадного…

– Кант, задрал. – Женя стукнул бокалом об стол.

– Значит, решили?

Все пожали плечами. Деваться некуда.

– Так, в соцсетях не светимся. Вообще. Никаких сторис. Глот, твои подружки-айтишницы еще не изменили твоей музе? И надо штаб формировать. Предстоит много работы, раз мы хотим устроить перформанс века.

– Чур, без убийств, – отрезал Глот.

– Как пойдет. – Кирилл недобро улыбнулся.

* * *

Отель хоть и находился в центре города, возле двух крупнейших торговых центров, был для простого обывателя зоной неизвестного. Яркое здание с европейским и дореволюционным налетом, какими-то новогодними украшениями даже летом и огромным металлическим бантом на фасаде. Апогей эклектики. На небольшой парковке всегда дорогие машины. Красивые девочки в цветастых лосинах и уложенной стрижкой, истинно куколки, то и дело заходили и выходили из здания. И вроде бы можно зайти, можно, наверное, даже снять номер или одну из куколок… Да только никому это в голову прийти не могло. Никому из ежедневных тысяч прохожих, следовавших на остановку, в магазин, где объявили акцию «2+1» на алкоголь, в кинотеатр или в кособокие, пока еще не потерявшие самоуважение избы. Отель напоминал средневековый замок или монастырь, вокруг которого выросла деревня.

Что забавно, работники отеля из себя ничего не строили. Учтивые, с добрыми улыбками, понимающими взглядами. То, чего так не хватает работникам муниципальных органов, заводов, школ и прочих других мест, где царит серость и ежедневные бои за место под солнцем. Но сволочами, конечно же, будут считать их, работников отелей, как представителей высшего общества. Пусть обслуга, но прикасаетесь ведь к местным атлантам. Устроились, а вот пошли бы на завод, узнали бы, как на самом деле деньги зарабатываются.

Интерьер относительно прост, но со вкусом. Много теплого света, гладких линий в интерьере, натуральной кожи и мягкой ткани. Томас силой мысли то ускорял, но замедлял движение лопастей в вентиляторе. Это его забавляло, он смеялся.

Халат куда-то съехал, а может, его и не было. Зато были бутылки, рассыпанный стиральный порошок на столе, чужое белье. По полу разбросаны деньги – чтобы работники отеля могли сами взять, сколько там надо. За аренду, еду, бесперебойные поставки алкоголя и так далее. Прелесть мест, где служат необиженные работники – они не склонны распускать слухи. О, сколько здесь тайн! Возможно, даже кровавых! Эта причастность к каким-то секретам, которые навсегда останутся бродить меж плотных стен отеля, возбуждала. Хотелось кому-нибудь позвонить из дружков, но сил хватало только силой мысли останавливать или ускорять лопасти.

Открылась дверь, и раздались знакомые шаги.

– Томас, грязная ты свинья!

Друг. К сожалению.

– Доброго денечка! Ты пришел в этот вертеп разврата за мной?

– Томас, ты накосячил. Твоих ублюдков схватили.

– Да, я слышал. Щас, еще вдохну и все придумаю. Кажется, я почти взял под контроль их охрану, но мне нужно еще чуть-чуть нейронной стимуляции…

– У тебя одна сплошная нейронная симуляция. Але! – Раздались неприятные щелчки пальцами. – Там разбойное нападение! Тебя сдадут!

– Ну и ладно.

– Ладно? Ты меня с собой утащить захотел?

– Я тебя хотел?

– Говноед.

Старинный друг прошелся по комнате и встал перед шторками. Раздвинул их. Комнату и сетчатку Томаса поразил солнечный свет.

– Выключи…

– Я даю тебе три часа, чтобы оклематься. Потом спускаешься, садишься в машину – и едем разгребать дерьмо, которым ты меня одарил.

Томас забился в угол дивана, прячась от света. Халат все-таки был на нем. Это хорошо, можно закутаться от глупых разговоров.

– Не поеду я никуда… Меня вообще-то ограбили!

– Сколько та статуэтка стоила? Три? Пять миллионов? Охренеть трагедия. Забудь, тебе надо уезжать из города.

– У меня сделка. И вообще, это мой город, я никуда отсюда не поеду. Не из-за этих утырков.

– Сам ты утырок, Тимофей! Вставай, тащи свой зад в душ и приходи в себя!

– Закрой пасть!

– Ты мне указывать будешь?!

Томас выхватил из-под подушки пистолет. Наверное, он не собирался стрелять. Да, точно, не собирался. Но он нервничал и ему хотелось самоутвердиться. Его впервые в жизни ограбили, это вызывало детскую ярость и обиду.

Однако, едва пистолет показался из-под подушки, в глазах что-то сверкнуло. Тело показалось каким-то легким, пока не упало плашмя на пол. Это было больно и как-то неправильно.

– Сволочь!

– Ты на меня ствол направил!

– Уроды! Вы все уроды! Всех порешаю! Это мой город, мой бизнес, мое искусство и моя статуэтка!

– Ты потерял хватку, Тим. – Собеседник говорил уже спокойно.

А потом их взгляды пересеклись. Томас увидел в свой адрес жалость, и это его вывело из себя окончательно.

– Я потерял хватку?! Я? Я тут всех положу! Всех размажу! Мне сейчас надо сделку завершить, и я доберусь! Они у меня свои же зубы жрать будут! Отстань! Отпусти! Убью!

– И почему я тебя тогда пожалел, а? Наркоман конченый. Тебя все гнобили. Жертва изнасилования, мать – проститутка. А я пожалел на свою голову.

– Заткнись! Не трогай мать!

– Да ее уже никто не трогает. Эх, Тим. У меня плохое предчувствие. Нас давно пасут, а тут… Томас затих. Откуда-то нахлынула давняя боль и унижение. Он отплатил за них миру, сполна отплатил. Но они продолжали возвращаться: чувство беспомощности, боль, отчуждение, когда твое тело перестает тебе принадлежать. Ориентиров больше не остается. Но Томас нашел. Больше никогда не быть беспомощным – вот его ориентир. Сейчас надо сделать так, чтобы от него отстали.

– Понял тебя. Через три часа буду как огурчик. Но не смей больше вспоминать наше детство.

– Извини. Прорвемся, всегда прорывались.

Похлопывание по плечу казалось мерзким, но надо было стерпеть. Надо было остаться одному, закинуться еще чем-нибудь и впасть в беспамятство.

Ради этого можно стерпеть что угодно.

* * *

Его не объявили в официальный розыск, про него не писали сюжеты в газетах или теленовостях. О его проблемах знали в пучинах клубной жизни города, о нем шептались среди мелькающих разноцветных огней, разящих то ли из прожекторов, то ли от волшебных таблеток. Некоторые из коллег его друга в очередной сауне или ресторане, приглашая отойти, буднично заявляли друг другу, что он доигрался. В прилизанных недрах зданий правоохранительных органов, меж заваленных бумагами столов, решеток и заплечных дел мастеров, шли разговоры о том, какую участь готовит ему Фемида. Но здесь, среди недалекой несостоявшейся богемы, он был все тот же. Знакомый и неведомый. Мило улыбающийся и имеющий небольшой «грешок».

Томас стоял с бокалом шампанского в самой большой аудитории крупнейшей библиотеки области. Семь этажей, не считая двух подземных. Четыре башни. Стекло и бетон, книги и технологии. Современная, стильная монументальность, которая терялась за разнообразностью внутри и простотой снаружи, монументальность, которая давно никому не нужна.

Очередное культурное мероприятие, собравшее директоров из самых разных сфер культуры. После них шли работники культурного фронта. Поэтишки, прозайки, доморощенные в кулуарах союзов музыканты и, конечно же, художники, чьи картины не продадутся ни на одном уважающем себя аукционе. Торжество региональности. Всем им Томас радостно улыбался.

Его партнер по бизнесу, Вано, чувствовал себя неуютно. Здесь нельзя было решать вопрос силой, в этих стенах звучало слишком много незнакомых слов, а люди казались иным, чуждым племенем.

– Том, дружище!

Вано похлопал коллегу по плечу. Его пацаны, так же косившиеся на переизбыток культуры в воздухе, разбрелись по залу, но каким-то образом чувствовались рядом. Один жест, одно лишнее движение воздуха – и метры меж ними превратятся в шаг, преодолев который они защитят Вано. Томас об этом знал. Его люди были не хуже и, в отличие от простых преступников, прекрасно разбирались в искусстве.