Артем Носков

Родился в 1989 году в Свердловске.

Окончил Уральский политехнический институт, факультет теплоэнергетики. Автор книги стихов «Муравьиная дробь». Живет и работает в Екатеринбурге.

* * *

 
Когда сказать нечего, пестуй
В своей однобокой глуши
Ничем не прикрытое детство
И рыбу под пиво глуши.
Глуши потихоньку и глохни,
А если точнее – немей,
Пока твоя молодость сохнет
По старости скорой твоей.
 

* * *

 
Сегодня я скажу о чем-нибудь простом.
Закат и скоро – снег. Мы курим и молчим.
И думаем, и думаем, и думаем о том,
Что двадцать первый век уже неразличим.
 

* * *

 
кати́тся тихонько под гору
квадрат твоего колеса.
покинув неназванный город,
ты следом спускаешься сам.
походка глупа и спокойна,
и легкий твой путь неказист
настолько, что стыдно и больно,
и взгляд опускается вниз
на камушки, на насекомых,
на трав пожелтевшую грусть,
где все неизменно знакомо,
все выучено наизусть.
и сердце бы сколь ни просило
какой-нибудь силы другой,
гудящая тяжести сила
одна только движет тобой.
 

* * *

 
стыдятся памяти глаза,
читай их по слогам.
я никому не рассказал,
зачем ее ногам
идти сквозь волжские пески,
не отражая взгляд.
стыдливо прятала соски
и белых бедер яд,
сухую ряску на руке
и липкий непокой,
и сигареты в рюкзаке,
пропахшие рекой.
 

* * *

 
Палка была собаке
Деревом, лесом, знаком,
Памятью, а потом
Кровью и молоком.
Ветер с собой унес
Мокрый собачий нос.
Слушай и забывай
Этот бетонный лай.
Собака глядит окрест
И вспоминает лес.
 

Кирилл Радченко

Родился в 1989 году в Улан-Удэ. Окончил филфак БГУ имени Д. Банзарова. В разное время работал кладовщиком, книготорговцем, учителем русского языка и литературы, пресс-секретарем, корреспондентом.

Публиковался в журналах «Знамя», «Наш современник», «Урал», «Байкал», «Дальний Восток», «АзъАрт».

Живет в Иркутске.

ДЛЯ ЯСНОСТИ И ПОЛНОТЫ КАРТИНЫ

ОКТЯБРЬСКИЙ ТРИПТИХ

I

 
Оттягиваю коромыслину белую
хрусткого ключичного гипса.
 
 
Тычется в нужную вену
стройная важная птица.
 
 
Ради образа светлого
в темные времена
 
 
дышат на холод окна
тишайшие люди.
 
 
К стенкам – лица.
К потолку – бока.
 
 
Белая полоса. Красная
капля на волосах.
 
 
Призрак плывет по больнице —
ваткой пройдет слегка.
 

II

 
В центре тихой комнаты —
грубая столешница:
виноград зеленый,
синий виноград.
 
 
Гроздья обескровленные
затухают, мерно
остывают. Камешки
собраны в кистях.
 
 
В тихие чертоги
безучастно входит
безобразный голем —
каменный юнец.
 
 
Я его питаю виноградной кровью.
– Видишь, сын, я болен.
– Что с тобой, отец?
 
 
– Все теперь в порядке.
Я теперь доволен.
Ты теперь наполнен.
 

III

 
А выйдя из больницы,
я приколю на ветку
для беспокойной птицы
пайковый липкий хлеб.
 

* * *

 
Вообще,
поэзия столкнула в красоту.
Иначе б не увидел красноту
рябины.
Не оценил бы наготу
фигуры тополиной,
качающейся над
гаражным кооперативом.
 
 
Как в полусне,
барахтается масса мировая.
Охапкой из окна машины
вылетали
сердечные слова.
Разламывался кобальт.
Вытекала синева.
Для ясности и полноты картины.
 
 
Едва ль хватило.
 

* * *

 
Оставь меня, мой уличный фонарь.
Закоротись, зажмурься, я не знаю.
 
 
В который раз вольфрамовый комар
зудящую слюну в меня вливает.
 
 
Забудься сном, ночной сторожевик.
Все мажет по стеклу твой желтый лучик.
 
 
Комарик? Ужик? Лягушонок? – лучше
сгинь, пока не стало лучше.
 
 
В прохладной комнате под шкуркой световой
огнем нутряным изойдусь опять.
 
 
Не одержать победу над тобой.
За что же нам вдвоем перегорать?
 

Андрей Гришковец

Родился в 1971 году в подмосковной Коломне. В 90-е работал журналистом в газете «Коммерсант».

Сейчас – врач, в 2015 году окончил Сеченовский университет в Москве. Литературный дебют.

* * *

 
Мне жаль
Я потерял изысканную боль
Веселый и отчаянный набат
Взрывавший наши планы
Затих
 
 
Мне жаль
Пропала пустота
На месте наших встреч воркуют старики
Я псих
 
 
Привык бежать, пытаясь сунуть голову под плечи
И жаркий ветер-бит танцует на моей спине
Не вечен
Твой капюшон теперь опущен,
Взгляд из-под него
По-прежнему скользит
По грани света и тьмы
 
 
А наше счастье
связалось мягкими носками
С какими-то хорошими людьми
 
 
Мне жаль
 

* * *

 
Ты помнишь, сколько мне лет?
Я что-то сбился со счета
Жить начинал на другой стороне
баюкает-шепчет
колыбель-забота
 
 
Так сколько мне лет? Вы знаете, девушка? Тыща двести?
Водка есть?
А счастье есть?
Хотя б сто грамм завесьте
 
 
Литр налейте,
я выпью точно
Буду пить, забуду тебя,
Несчастную
 
 
Потом уеду в свет,
Стану людей смешить,
А плакать
только по вечерам
Нечасто
 

Тамерлан Гаджиев

Родился в Москве. Изучал историю мировой литературы в МГУ имени Ломоносова. Произведения автора появлялись в журналах «Новый мир», «Волга», «Дарьял», ROAR и «Дискурс». В 2023 году в издательстве «Эксмо» вышел дебютный роман «Синефилия».

НОТНЫЕ ТЕТРАДИ

СТИХИ

(ПОСВЯЩАЕТСЯ АЛИСИИ ЛЕВИНОЙ)

Нотные тетради

 
прятался от урагана в Ясной Поляне
Бетховен дрожал в органном зале
в камне замолкла виолончель Ростроповича
почти полнолуние, ночь скоро кончится
то было вчера, а сегодня другое
моргнешь пару раз – окажешься у моря
над раскаленным асфальтом свисает магнолия
сижу на пирсе, наблюдаю за рыбаками
они напоминают нотные тетради:
сетки – диезы, удочки – бемоли
это поэзия играет симфонии
 

* * *

 
желтый конвертик с синей тесьмой
открытка исчеркана мелким письмом
ветхие странички под подушкой твоих пальцев
превращаются в легкость, изумление, радость
 

Хамовники

 
шею обхватывают лунные камни
в руках остывает пиво ламбик
мы идем по переулкам в сторону набережной
по левую сторону – усачевские бани
на новодевичьем кладбище заперты ворота
пьяный хохот на улицах – значит завтра суббота
сворачивалась ярмарка, стоял запах специй
друзья учили преодолевать трудности вместе
 

Проза

Илья Подковенко

Родился в 1998 году в г. Братске, живет в Иркутске. Поэт, прозаик, культуртрегер. Окончил исторический факультет Иркутского государственного университета по направлению «История».

Руководитель межрегионального творческого объединения «НеоКлассический Синдром».

Автор биографии «Кто вы, Иосиф Уткин?» (2023), сборника стихов «Заметки на полях» (2021).

Публиковался в журналах «Сибирь» и «Азъ-Арт», в сборнике «Лучшие произведения литературной премии “Фонарь-2022”», сборнике научной фантастики «Паттерны», альманахе «Первоцвет» и др.

Мои любимые культуртрегеры

Чем дальше на восток, чем дальше от Кремля, Тем красивей и ядреней наша русская земля.

– Что это у тебя играет? – Галла, его черноволосая, ясноголосая Галла никак не могла скрыть улыбку, глядя на него.

Коля отвлекся от дороги и улыбнулся в ответ.

– Starkillers’ы, группа из Хабаровска.

– Мощно.

На заднем сиденье, между пакетами с едой, гитарой и прочими атрибутами загородного отдыха, спали Кант с Юлей. Долговязый, то ли с нездоровой, то ли с аристократической белизной молодой поэт всегда выглядел немного нескладно и в общий внутренний антураж машины вписывался отлично. Юля же, напротив, даже во сне держала подбородок повыше, не выглядела помято и, казалось, сошла с картин позднего Ренессанса.

Остальные ехали во второй машине с главным водителем всей иркутской молодежной богемы, Женей. За глаза его называли Рыжим, на что тот злился. В русской поэзии недавно уже состоялся один Рыжий, а второму не быти. К тому же слишком избито для прозвища.

Уже через несколько часов по приезде все было готово для празднования: разложенная клеенка, шашлык, салаты, пара графинов и соки с лимона дом производства Братского пивзавода. На зеленом поле травы и с солнечным жаром, который ждали последние восемь месяцев, все это радовало в сто крат сильнее. Женя поднес к столу большую кастрюлю печеного картофеля, девушки принялись разгребать под него место.

Коля с Кантом, чувствуя себя древними эллинами, лицезрели труд своих соратников и играли в имена деятелей культуры.

– Чего не помогаете? – К ним подошел Кирилл. Самый крупный, самый дерзкий, прекрасно фехтующий что рапирой, что фламбергом поэт Иркутска.

Ответить не успели – Юля помахала букетом собранных через дорогу от дачи цветов и позвала к столу.

Голубоглазая и легкая, она имела неясную власть над друзьями. Даже теми, кто состоял в отношениях. Коля догадывался, что это из-за ее невинного взгляда. Почти ангельского. Такие глаза имеют страшную силу, и славно, что их получила девушка с характером Юли.

Всю неделю стояла солнечная погода, и дождя никто не боялся. Даже метеоцентр. Стол расставили прямо на лужайке дачного участка. Родители Канта, владельцы участка, относились к природе как к храму первозданного духа, поэтому огородом не занимались.

В кои-то веки собрались все. Во главе стола – Коля с его Галлой. Рядом – Кант, одинокий, сразу за ним ждавшая Додю черноглазая молдаванка. С другой стороны от Николая села Юля, за нею Женя и Кирилл с потенциальной невестой. Последний участник команды, Глот, подкидывал в мангал новые поленья.

– Богатый стол, богатый. – Кирилл одобрительно окинул взглядом сидящих. Он еще звал свою сестру, но та не смогла.

Когда подошел Глот, в небо устремились бокалы, стаканы и кружки.

– За нас!

Неизменный тост. Все дружили еще со школы, перебрали в своих культурных делах многое. Начинали типично, с рок-группы. Потом занимались продажей книг и картин, устраивали аукционы, перешли к организации квартирников. В последний год они занимались исключительно концертами.

Кант с Кириллом писали стихи, Глот – музыку, хотя поэзией тоже баловался, Женя, помимо машин, обожал рисовать и работал то с деревом, то с металлом. Юля чудесно пела и играла на гитаре. Додик, их балканский друг и талисман команды, был отличным технарем – в плане технической поддержки мероприятий. Николай творчеством не занимался, мотивируя это тем, что «дилер на товаре не сидит». Он был мозгом их сообщества, хорошо разбирался в искусстве и умел дать вдохновляющую речь.

– Что ж, сегодня начинается большое дело. Мы шли к этому не один год, и вот появилась возможность выездного феста. Да, на берегах Байкала! Наконец-то! Будем кутить, петь песни, читать стихи, причинять радость и наносить добро. – Коля вновь поднял бокал. – А еще нам за это ничего, кроме богомерзкой отчетности, не будет!

Все выпили. Выигрыш крупного гранта и правда радость, на фоне которой беда с отчетностью заметно меркнет.

– Мы эту идею вынашивали с восемнадцатого года, – начал рассказывать вселенной Коля. – Как всегда, с письмами поддержки намучились, но это классика. Зато сколько человек нам скажет «вы исполнили мою мечту»!

Все изрядно захмелели, Николай ушел в дом, кто-то предложил пометать в мишень топоры.

Вернувшись, Коля осел на край веранды.

– Что-то случилось?

– С грантом… – Коля обвел всех нервным взглядом. В руке он сжимал телефон, вот-вот сомнет. – Отбой, короче, с грантом.

– В смысле?!

Музыка в этот момент замолкла, переходя к следующему треку. Все окружили Николая.

– Сказали, какая-то ошибка произошла, что результаты проверки изменились.

– Они же вот звонили, вы все обговаривали…

– Почти подписали… Частный фонд. Не подкопаешься.

Повисла тишина. Коля на мгновение растворился в воздухе, остальные замерли.

– Паша завтра с КПЗ выходит. Как раз собирался встретить. – Коля начал решать проблему.

– Зачем? – Голос Галлы сфальшивил.

– Христос учил презреть осужденных и навещать больных. Надо!

– Коля…

– Так, продолжаем гулянье, выкрутимся. – Николай вернул уверенность голосу, расправил плечи и, подойдя к столу, опрокинул рюмку.

Участники коллектива знали, что уже пару дней как печатаются афиши, пишутся контент-планы, ряд других сопутствующих трат, оплаченных в долг или из своих запасов. И даже если все прекратить сейчас – на деньги они все равно влетели. Неподъемные для студентов.

– Колян! Здоров! Кантик, а у тебя как здоровье?

– Когда не бьют по лицу – неплохо.

– Прости, тебя надо было заткнуть. Не напивайся.

– С тех пор не напиваюсь.

Николай и Павел обнялись. Освобожденный из КПЗ гитарист потянулся, зевнул и хрустнул спиной. Оттянутая черная майка, бегающий взгляд, спортивные движения и неразбериха вместо волос: идеальное сочетание для рок-музыканта.

– За что закрыли?

– Неправильный вопрос.

– Зачем закрыли? – Коля рассмеялся.

– Во-от! Перерыв решил сделать. Альбом готовим, плюс фест в Красе скоро – умотался.

– И решил на десять дней за решеткой посидеть?

– У меня там дядя в начальниках, если бы кормили еще – был бы вообще курорт! Ладно, докинете? Женя за рулем?

– Да он немного не в духе, поэтому не вышел.

– А что случилось? – чувствуя начало интересной истории, спросил освобожденный.

– В машине расскажем. Если что – я тебя правда собирался встретить.

– Да знаю, Колян, сколько раз уже встречал. Ну, поехали до хаты, хочу принять душ.

Ситуацию объяснили быстро. За окном бежали торопливые улочки центра Иркутска. Сталинки, хрущевки, покосившиеся избы и многоэтажки начала нулевых. Проедешь чуть дальше – начнутся современные новостройки. Сколько намешано в этом городе? Казалось, со времен острога можно постройки найти.

План назрел, пока еще ехали в машине. Павел знал нужных людей, у кого можно занять денег. Главное – вовремя отдать с процентами. На звонки ушло минут сорок, потом переписка с уточнением деталей, далее – личная встреча уже этим вечером.

– Точно нормальные люди?

– Насколько нормальны люди, готовые дать такие деньги на фестиваль молодежной культуры? – Павел рассмеялся, укладывая черные вихри волос и обвязывая их на затылке резинкой.

– Полагаю, на культуру им плевать. Просто хотят получить больше, чем вложат.

– Конечно. У вас точно все получится?

– Из-за коронавируса все соскучились по большим мероприятиям. А тут живая музыка, спектакли, ярмарки, стихи…

– А я все равно не уверен… Проще неустойку заплатить.

– Блин, Кант! Мы живем в медвежьем углу! – Мессианство Николая словило триггер.

Так бывало, и всем приходилось следующие несколько минут слушать, как важна частная инициатива, что народ надо просвещать, что все беды от бескультурья. На увещания Канта, что человека с фонарем в руках средь бела дня искал еще древнегреческий киник Антисфен, Николай махал рукой. В цифровую эпоху нужен не фонарь, а раскрученный в соцсетях блог.

Ситуации не дал разогреться Паша. Он как-то сменил тему с культуры на себя, а потом на последние десять дней его жизни. На этом они подъехали к пятиэтажному зданию, выходящему окнами на памятник Горькому.

– Давайте я щас схожу в душ, вы попьете чаю, а потом поедем в бар.

– К Самсону?

– К нему.

К вечеру Ангара цвета светлых чернил заливалась золотом. Упитанные утки беззаботно крякали, особо тонкие натуры рыбачили, а дети бегали по бульвару Гагарина. От реки его ограждал толстый парапет, за которым следовали огромные, уходящие к реке пологие плиты.

– Это золото, да в колбочку бы… – Женя, выходя из машины и сжимая в руках папку с проектом фестиваля, залюбовался рекой.

– Я бы предпочел разбавить чем-нибудь с градусом.

– Паша, ты мелкая, неромантичная душа.

– Коля, отвянь. Вон, наши гости уже подъехали.

Компания пересекла дорогу и вышла к бару «Хронос и Кайрос». Их ждали трое людей разного возраста, старший из которых – не столько по числу лет, сколько по исходившей от него уверенности – подал Паше руку для приветствия. Тот ответил, и все спустились в подвальное помещение бара.

Николай не был на подобных разговорах и чувствовал себя… необычно. Не то чтобы он боялся этих людей. Хотя понимал, что переломанные за долги кости будут не самым страшным.

Он вспомнил одну встречу, случившуюся с ним в подростковом возрасте. Примерно его ровесник смотрел точно таким же, ничего не выражающим – и оттого казавшимся инородным – взглядом. Подобные глаза после этого Коля видел у волков или рысей.

– Что ж, Николай, надеюсь на ваш успех. – Представившийся Вано «спонсор» одобрительно кивнул на разложенные графики и планы.

Коля пожал сухую руку бандита. Никакого драматизма не было, чувства, что заключил сделку с нечистой силой, тоже.

– За свои инвестиции мы бы хотели вот такой результат. – Перед Колей лег лист блокнота с цифрой. Тот спиной почувствовал, что Кант напрягся, но зря. Число даже в два раза не превысило суммы займа.

– Да, это приемлемо. По срокам – три месяца, если удобно.

– Мы вам полностью доверяем. – Вано улыбнулся белоснежной улыбкой.

Бандит был вежлив и одет с иголочки, но, будь он проклят, что-то в нем выдавало преступника, помимо глаз. Какая-то запредельная уверенность в себе.

Троица вышла, оставив друзей перед чемоданом денег. Женя многозначительно смотрел на товарищей, Кант вжался в кресло и начал походить на темный угол, а Паша с Колей удовлетворенно улыбались.

– Надо отметить.

Паша кинул пачку купюр из своего кошелька и на незаданный вопрос бармена кивнул. Тот начал творить магию алкогольного искусства. Коля в очередной раз завороженно смотрел за работой Самсона: ни одного лишнего движения, при этом все плавно, как в танце.

Волосы Самсона были под стать его библейскому предшественнику. Доходили они практически до пояса. Смолянисто-черные, блестевшие на отсвете и сводившие с ума десятки девушек и женщин. Самсон был не то чтобы красавцем, скорее симпатичным пареньком спортивной внешности. Это вкупе с холодной харизмой, начитанностью и профессией бармена открывало путь в любую компанию. Так что главным информатором о делах в городе был именно Самсон.

– Кажется, вы только что продали свои души. – Бармен поставил первые стопки.

– Брось. В наше время – не такие уж и большие деньги.

– Не такие большие для… Не для нас, в общем, кто на тридцать-сорок тысяч жить пытается. У Жени, спорю, после вычета лекарств еще меньше.

Паша осушил пяток шотов, глубоко вдохнул, казалось, даже покрасневшими глазами, и присоединился к разговору.

– Самми, забей. Все отлично будет. Пара фронтменов, барыши от аренды площадок всяких аквагримов… Тема-то годная, фестиваль нужен. Тем более не на Байкале, а в городе будет. Проходимость.

– Да я не спорю, что нужен, просто… Пока не поздно, можно же вернуть деньги.

– Уже не можно. – Паша решил шлифануть шоты «черным русским». – Скажут, что руки пожали, дело запустили, должны отдать с процентами.

– Значит, Рубикон пройден. Будем! – Поднятые кубки ударились друг об друга.

Коля рассудил, что наличка и конкретный итог даже лучше. Гранты-субсидии требуют много бумажной волокиты и нервов. За каждую копейку, за каждый купленный карандаш надо отчитываться. А здесь – просто дай результат. Свободы больше, но и ответственности… Зато проект не окупается на этапе подготовки. Это тоже важно. Большая беда творческих союзов, которые живут на членские взносы и бюджетные деньги, – что они финансово не заинтересованы в своем творчестве.

Когда наступила темнота, Коля с Кантом сидели, свесив ноги, на ведущем в Глазковское предместье мосту. Рядом с каждым стояло по бутылке вина.

– Господи, как хорошо-то…

– Ух ты – Кант, и радуется.

– Да мрак, если честно, но… Живым себя чувствую.

Чем-то важным заняты. Историю творим. Не хочется быть дерьмом, что плывет по трубам.

Фонари от ж/д вокзала забавно разливались по реке. Раздался звук приближающегося поезда, Кант даже чуть не уронил бутылку от неожиданности. Вокзал находился совсем рядом, глазковская сторона моста с него, можно сказать, и начиналась. Серебро фонарей навевало о прохладе.

– Не думаешь свалить с деньгами?

– Иди ты.

– А что… можно неплохо начать новую жизнь.

– Пашу прирежут за это.

– Его и так когда-нибудь прирежут.

– Пусть, но я в этом виноват не буду.

– На самом деле… рад слышать. Хоть и дураки мы все.

От воды несло холодом. Но хорошее вино замечательно согревало, и каждый был слишком поглощен своими мыслями, чтобы обращать внимание на что-то внешнее.

– Где мы свернули не туда? – Кант поднял глаза на небо.

– В смысле?

– Ну… творчество это. Общественная деятельность, или как ты это все называешь… Бухали бы, сношались, как собаки, и тэ-дэ. Дом-работа. Пока студенты, не парились бы.

– Ну, бухать и тэ-дэ это не мешает…

– Да я не про то, Коля. Я про… Нам мало. Постоянно чего-то большего хотим… Почему?