Густав, силясь произнести хоть что-то, открывал рот, как выброшенный на Куршскую косу сарган. От вытянул вперед руку и медленно, чуть не на цыпочках, подошел к стене. Конечно, он ожидал, что рука ни во что не упрется и ужасное наваждение рассеется, как пропал накануне тот, посторонний… Но нет, пальцы дотронулись до твердой – деревянной, кирпичной, каменной или какой-то еще, черт ее дери, – но самой настоящей стены, да к тому же оклеенной нелепыми бежевыми обоями с узорами, напоминавшими безвкусные фамильные гербы. Густав протер глаза – стена, разумеется, никуда не делась – и молча вышел из комнаты в коридор. Надел ботинки, которые он с полчаса назад промочил в луже, и вышел за дверь. Спустился на улицу. Снова сощурился на солнце. И заорал.

Сперва он не вкладывал в крик никакой мысли – просто растягивал все гласные на перебор. Затем, когда перепуганная жена выбежала из лавки и осторожно обняла его со спины, он начал плеваться отрывистыми словами:

– Клаус! Стена! Договор! Деньги, мои деньги!

Затем, вздрогнув, он замолчал и начал озираться по сторонам. Сперва обратил внимание на прохожих, которые пялились на него с безопасного расстояния, а затем и на жену.

– Клара, – зашептал он, округлив глаза. – Клара, не ходи туда, я тебя прошу!

– Да что случилось, дорогой? Опять увидел…

– Нет! – Густав затряс головой. – Хуже! Ты не представляешь! Там стена! Новая! Точнее, выглядит как ужасно старая! Но новая! Молю тебя, стой тут! Я в полицию!

И Густав побежал. Разумеется, почти сразу же, второй раз за день, он сбил дыхание – и позже этим объяснял себе, почему не запомнил ни дорогу до участка, ни разговор с полицейскими. Воспоминания начинались с обратного пути, на протяжении которого Густав всеми мыслимыми ругательствами клял арендодателя, который с неизвестной целью пытается довести арендатора до невменяемого состояния. Он озвучивал подозрения, что Клаус действует с сообщниками, вероятная цель которых – заполучить его, Густава, дело и обобрать до нитки. На протяжении монолога Густав смотрел исключительно себе под ноги, а потому не видел лица полицейского, на котором попеременно сменялись сомнение и насмешка.

На подходе к дому, едва завидев присевшую на лавочку жену, Густав закричал:

– Вот, Клара, допрыгался наш Клаус! Будет иметь дело с законом!

Клара испуганно посмотрела на Густава и промолчала. Густав прочитал в ее взгляде переживания за Клауса – знал он, что Клара была добра ко всем, даже к негодяям, и пробурчал, как ему показалось, подбадривающе:

– Ну, ничего, поделом ему.

– А можно с вами? – тихо спросила Клара.

– Теперь – да, – кивнул Густав и поглядел на полицейского: – Жена моя. Свидетелем будет.

Тот, впрочем, не оценил познания Густава в правовых вопросах. Кажется, он даже нетерпеливо вздохнул, что уже граничило с неуважением к проблемам Густава. Впрочем, Густав предпочел проигнорировать эту мелочь – пусть сначала поможет с Клаусом, а уж потом придет и его черед ответить за дерзость.

– Так, – проговорил полицейский, заходя в квартиру. – И где возведенная стена?

– Полюбуйтесь, – раздраженно ответил Густав, распахивая дверь в гостиную и пропуская полицейского вперед.

Тот шагнул за порог. Клара, не сводя глаз с мужа, прошла следом. Густав же отчего-то промедлил и остался стоять в коридоре.

– Ну, – прозвучал приглушенный голос полицейского, – и какая из стен вас беспокоит?

Густав закатил глаза – за что он только платит налоги – и сам зашел в комнату. Он уже занес руку, чтобы с широкого размаха хлопнуть по ненавистной стене, а лучше бы сразу по затылку грубияна-полицейского, но приготовления были напрасны. Лишней стены не было.

Густава неожиданно потянуло присесть. Он даже чуть качнулся назад – слава богу, в углу стоял мягкий пуфик, на который Густав и плюхнулся. Он смотрел на квадратный обеденный стол, на угловой камин, выложенный белой плиткой, на комод, заставленный книгами, – словом, на все то, что совсем недавно было скрыто за внезапно появившейся уродливой стеной. А теперь – так же внезапно пропавшей. Густав перевел взгляд на жену, в ее глазах теперь был не просто испуг, а настоящий ужас, перемешанный с сожалением, а затем – на полицейского. Тот, кажется, совсем перестал стесняться и теперь нахально улыбался.

– Знаете… – начал он. – Простите, как вас…

– Гроссман, – выдавил из себя Густав.

– Знаете, господин Гроссман, – противно пошлепав губами, продолжил полицейский, – мой брат торгует пилюлями на Кантштрассе. Чудесные пилюли, скажу я вам! Новейшее изобретение от нервов. Если хотите, попрошу сделать вам скидку.

Не дождавшись реакции Густава, полицейский щелкнул каблуками и вышел в коридор. Хлопнула дверь в квартиру. По лестнице простучали удаляющиеся шаги. А Густав все сидел и смотрел на камин.

– Густав, дорогой, – прошептала Клара, подходя к мужу. – Что с тобой происходит?

Густав и сам был бы не прочь в этом разобраться. Кто-то точно начинал сходить с ума, вот только пока было неясно, то ли он, то ли окружающий его мир.

– Я… – Густав запнулся, откашлявшись. – Я, наверное, немного полежу.

– Конечно-конечно. – Клара суетливо поспешила в спальню подготовить мужу взбитую подушку.

Посидев еще с полминуты, Густав проследовал за женой. Сбросил с себя одежду, нацепил зачем-то пижаму, хотя не собирался укладываться надолго, и залез под одеяло. Последней его мыслью, перед тем как заснуть, было то, что жена отвлеклась от торговли на целый час. Кажется, за это время они упустили непозволительно много марок и пфеннигов…

* * *

Природа одарила Густава редкой и, по его мнению, бесценной способностью пробуждаться от малейшего звука, не открывая при этом глаз. Оттого он был уверен, что они с Кларой надежно защищены от ночных воров: первый же скрежет отмычки или скрип поддетого оконного шпингалета выдернет Густава из сна, а сомкнутые веки не выдадут его бодрствование. Как поступать дальше, Густав не знал, но полагал, что в условиях настоящей опасности решение придет само собой.

Вот и в этот раз Густав проснулся от какого-то постороннего звука. Продолжая притворяться спящим, он не слышал ничего необычного, но чувствовал, что в комнате не один. Конечно, это была Клара, которая уже закрыла лавку, подумал он и мысленно обругал себя за слишком долгий сон. Но торговали они обычно до семи, и вчера в это время уже было сумеречно, тогда как Густав сквозь веки будто бы ощущал все тот же яркий дневной свет из-за незанавешенного окна.

– Клара, ты? – все-таки спросил он.

Клара не отозвалась. Только скрипнул пол, словно она переминалась с ноги на ногу.

– Клара… – снова начал Густав и приоткрыл правый глаз.

Клары в спальне не было. Зато у кровати стоял мальчишка лет десяти. Он был одет в короткие зеленые штанишки и сикось-накось застегнутую клетчатую рубашку и держал за лапу одноглазого плюшевого медведя. Отчего-то Густав подметил, что медведю недоставало именно правого глаза – то есть того же, которым Густав рассматривал мальчишку.

– Ага, – сонно протянул Густав. – Все еще сплю…

Он перевернулся на правый бок и уже было начал засыпать, как почувствовал, что кто-то дотронулся до его плеча. Причем дотронулся пугливо – легонько тыкнул самым кончиком пальцев, почти как… Как сам Густав с внезапно появившейся стеной в гостиной. Отчего-то это сходство взволновало Густава, и он резко повернулся к мальчишке и, не найдя силы закричать, прошипел:

– Ты кто?!

Мальчишка сделал полшага назад и испуганно прижал к животу медведя. Густаву показалось – а может, оно так и было, – что зрачки мальчишки словно бы подрагивали. Будто он силился отвести взгляд от Густава, но все никак не решался.

– Кто ты? – повторил Густав громче.

– Петя… – тихо ответил мальчишка.

– Петя? – неуверенно выговорил Густав. – Какой такой Петя?

– Звать меня так. – Мальчишка шмыгнул носом. – Петя. Или Петр.

– Петр? А, Петер. Произношение у тебя… Не местный, что ли?

Мальчишка скривил личико и пожал плечами.

– Скажи-ка, Петер. – Густав приподнялся с кровати, опершись на локоть. – Как ты тут оказался?

– Так это… – Мальчишка наконец оторвал взгляд от Густава, оглядел спальню, а затем снова посмотрел ему прямо в глаза. – Я тут живу.

– Живешь?!

– Ну да. С папой и мамой…

– С папой и мамой?! – Густав вскочил с кровати, чуть не снеся мальчишку – благо тот успел отпрыгнуть, – и заходил по спальне. – Ну Клаус, ну обманщик! Это ж надо, сдать квартиру сразу двоим… Нет, полицией он не отделается! Суд и моральный ущерб!

– Дяденька. – Мальчишка прервал Густава. – А чего это вы в пижаме, как маленький?

– Не мешай, – отмахнулся Густав. – Он, значит, сперва сдал квартиру им, а потом и мне. Нет, ну какой наглец! На что только рассчитывал!

– Дяденька…

– А вы давно тут живете? – обратился наконец Густав к мальчишке.

– Я – с рождения. А родители…

– Что?! Бог мой, да это просто… Вот же алчная змея! Подстроил, пока были в отъезде, и сдал квартиру мне! Вы уезжали, да? За город? Или куда подальше? В Данциг? В Пиллау?

– Мы с родителями редко куда-то ездим, – вздохнул мальчишка. – Только прошлым летом были в Светлогорске.

– А это где?

– На море. – Мальчик мечтательно посмотрел куда-то мимо Густава. – Я купаться учился, с папой. Мама-то и так воды боится, а еще говорит, что больно холодная. А еще там башня красивая!

– Башня у моря? Как в Раушене? Ну ладно, а родители тоже вернулись?

– Да мы никуда не уезжали, дяденька.

– Не уезжали? – Густав приостановился и посмотрел на мальчика.

– Не уезжали, – подтвердил тот. – Я из школы пришел. А мама и папа на работе. А тут вы. В нашей комнате. Только в ней все совсем по-другому…

– Погоди-погоди. – Густав потер ладонью сморщенный лоб. – Пришел из школы? А почему так поздно?

– Да по правде сказать, мы с Мишкой еще погуляли. Не с этим мишкой, – поправился мальчишка, помахав перед носом Густава плюшевым медведем. – А одноклассником моим. Дружим мы, хоть все его и дразнят мелкотой. У нас в классе почти все пятьдесят второго, а он пятьдесят третьего, представляете?

– Что – пятьдесят второго?

– Ну, года рождения.

– Ничего не понял. – Густав потряс головой. – Тысяча восемьсот пятьдесят второго?

– Ну что вы, нет, конечно. – Мальчишка засмеялся. – Тысяча девятьсот! Тысяча девятьсот пятьдесят второго я. А он – пятьдесят третьего.

Густав молча уставился на мальчишку. Он, конечно, не был силен в медицине, но за несколько секунд проанализировал факты и был готов поставить диагноз. На дворе одна тысяча девятьсот двенадцатый год. Петер чудно одет, да к тому же с этим медведем… Еще и говорит как-то странно – вроде бы все понятно, но в то же время… Сложно описать словами, но что-то с его речью явно не то. Вывод: мальчишка болен. Но даже если так, то как он умудрился попасть к нему в квартиру? И самое главное, виноват этот чертов Клаус или нет?

Размышления Густава прервал дверной звонок. Он дернулся и, кажется, вскрикнул, а обрадовавшийся мальчишка побежал к двери.

– Родители пришли с работы! – донеслось из коридора. – Ой, что я им расскажу!

Густав слышал, как мальчишка протопал по паркету. А затем шаги стихли. А спустя еще мгновение снова раздался звонок. Густав выглянул в коридор. Никакого мальчишки он там не увидел. Хмыкнув, Густав последовательно заглянул сначала в гостиную, затем на кухню и, наконец, в уборную – они были пусты. А когда позвонили в третий раз, он таки принялся открывать входную дверь. За ней стояла жена.

– Клара, – тихо проговорил Густав. – Похоже, со мной что-то не так.

* * *

Рассказывая о мальчишке, Густав не смотрел на жену. За столом в гостиной он специально сел не напротив, а рядом с Кларой и потому без особой изворотливости мог просто глядеть прямо, в окно, за которым таки начались сумерки. Он старался растянуть свой рассказ как можно сильнее, добавляя мельчайшие подробности – одного только плюшевого медведя описывал с минуту, – долго подбирал слова и делал паузы. Но как ни крути, конец истории приближался, а вместе с ним приближалась и необходимость пересечься взглядом с Кларой. Наконец, живописно описав ужас, с которым он открывал входную дверь, Густав повернулся к жене и увидел то, что так хотел отсрочить, – ее мокрые глаза. Плакала она нечасто, и, возможно, оттого Густав сторонился таких моментов и совершенно не знал, как себя вести. Поэтому он что-то прокряхтел и, поерзав на стуле, погладил Клару по плечу.

– Наверное, надо отдохнуть денек-другой, – заискивающе проговорил он.

– Густав, – отозвалась Клара, всхлипывая, – дорогой, это так ужасно! Помнишь, я говорила, что работа сведет тебя с ума… И вот…

Клара зарыдала. А Густав, вздохнув, встал из-за стола и заходил по гостиной. Не любил он эти разговоры, ох, не любил…

– Клара, мы уже много раз это обсуждали, – начал он, подавляя раздражение. – Я работаю ради нашего будущего. Если бы я неделю не торговался с этими жуликоватыми фермерами о ценах, мы бы не накопили на съем этой квартиры, черт ее дери! Если бы мы работали до обеда, как остальные лавки, то не смогли бы откладывать деньги на черный день. А всякие женские побрякушки? Если бы…

– Неужели ты думаешь, – перебила его Клара, – что я готова променять твой рассудок на какие-то побрякушки? Густав, мне нужен здоровый муж, а не тот, кто видит несуществующие стены и призраков из будущего.

– Клара, хватит! – Густав притопнул. – Я просто устал! Такое бывает со всеми! Особенно с теми, кто трудится, а не мается в ожидании, когда богатство само приплывет ему в руки!

– Да сколько можно, – вскричала Клара. – У тебя все разговоры о богатстве! Прошу, подумай о себе! Давай на время закроем лавку, съездим куда-нибудь.