Вадим Галкин

Родился в 1991 году в Москве. Победил в конкурсе рассказов Alpina Digital в номинации «Мистика» (2024). Вошел в лонг-лист премии «Лицей» с неопубликованным сборником рассказов «Добрые люди» (2023). Участвовал в семинаре молодых писателей «Мы выросли в России» от Союза российских писателей (2023, Махачкала). Учился литературному мастерству в Creative Writing School на курсах «Редактирование для писателей», «Пишем роман», «Проза для продолжающих», «Проза для начинающих». По итогам курса «Проза для продолжающих» выпускной рассказ вошел в шорт-лист (2022). Ведет телеграм-канал о своем творчестве: https://t.me/nadobromslove.

Бакалавр прикладной математики Высшей школы экономики. Работает владельцем продукта в крупнейшем банке-экосистеме.

Старая квартира
Рассказ

Огромная лужа, разлившаяся за ночь у подъезда Густава Гроссмана, внезапно исчезла к обеду. Чего нельзя сказать об ужасном настроении, которое, кажется, вовсе не собиралось исчезать, сколько ни свети на него солнцем.

А солнце светило – весна, которой, в согласии с календарем, предписывалось явиться три недели назад, наконец-то заглянула в Кенигсберг. Пробежалась игривыми лучами по черепичным крышам Амалиенау, бросила длинные тени кленов и ясеней на мощеные улочки. Да чего уж там, даже высушила лужу! А вот с настроением Густава не справилась.

– Я покажу, я им покажу, – бурчал он себе под нос, отбивая каблуками скоростной ритм. – Ишь, надумали шутить!

Прохожие расступались, ощущая загодя его агрессивный напор. А некоторые даже оборачивались и глядели вослед, стараясь уразуметь, что могло так разъярить невысокого, отчасти пухленького, лысеющего господина в солидном костюме-тройке.

– Мама, чего это дядя злится? – вопросил на всю улицу шестилетний мальчуган, мимо которого пронесся Густав.

– Тсс. – Мама приложила палец к губам. – Просто дядя встал не с той ноги.

Она, конечно, ошибалась – Густав встал с правой ноги, как он делал каждое утро всей своей сорокалетней жизни. Он вообще не допускал, чтобы в ежедневную рутину вмешивались непредвиденные обстоятельства, а уж начать утро с левой… Нет, увольте! Но вот уже вторые сутки все в жизни Густава шло наперекосяк, а если сказать прямо – катилось к чертям. Виной тому была злополучная квартира, которую он снял неделю назад. Сперва ничто не предвещало беды, но потом…

Меж безлистных деревец, растянувшихся вдоль улицы, наконец показалась цель, к которой так стремился Густав, – большой трехэтажный дом, напоминавший недостроенный дворец. Первый этаж был облицован красным кирпичом, переходившим в серые каменные стены, которые в свою очередь упирались в покатую крышу с несколькими конусовидными башенками. Из фасада выдавались два эркера, причем правый – под стать кирпичной кладке – доходил только до второго этажа, служа полом для миловидного балкончика с узорным ограждением и тонкими столбиками, поддерживающими черепичный навес. Нужный вход располагался с торца – к массивной деревянной двери вело восемь невысоких ступеней. Преодолев их, Густав резко остановился и только тогда почувствовал, как запыхался за свой десятиминутный путь. Рот непроизвольно приоткрылся, руки сами собой уперлись в колени, и Густав, дав волю ослабшему телу, принялся остервенело дышать. Если бы он нашел силы посмотреть вверх, то заметил бы каменную гаргулью, охранявшую вход в дом, которая и распахнутой пастью, и скрюченной позой очень напоминала его самого.

Придя в себя, Густав постучал в дверь – достаточно тихо, чтобы сохранить приличия, но в то же время вполне громко, чтобы подчеркнуть серьезность намерений как можно скорее увидеть хозяина. Однако никто не отозвался – то ли дверь не пропускала звуки изнутри, то ли Густава никто не собирался встречать. Хмыкнув (а точнее, резко выдохнув – дышать было все еще непросто), Густав постучал снова – на этот раз кулаком. И опять тишина.

– Ну, знаете… – проговорил он сквозь зубы и, отбросив напускное благородство, забарабанил обеими руками.

Спустя полминуты за дверью таки послышалась суета, что-то зазвенело, и затем дверь медленно, под скрипы и легкое кряхтение, отворилась. За порогом стоял высокий мужчина с длинными волосами, небрежно уложенными на косой пробор. Одет он был в потертый узорчатый халат – не в пример официальному наряду Густава, на его черные стоптанные туфли налипла паутина, а в руке он держал подсвечник с потухшей свечой.

– Господин Гроссман? – проговорил высокий неожиданно тонким голосом. – А я был в погребе, искал…

– Разрешите войти? – нетерпеливо перебил его Густав.

– А… Да, пожалуйста. – Высокий посторонился.

Густав, откашлявшись и показательно вытерев ноги, хотя никакого коврика для этих целей на крыльце не было предусмотрено, шагнул за порог. Пробубнив что-то, он вопросительно посмотрел сперва на высокого, а затем на вешалку у двери, высокий суетливо кивнул – и Густав оставил на крючке цилиндр, недавно купленный в магазине Рихтера на Кнайпхоф.

– Проходите, господин… О, простите, я подниму! – Высокий неловким движением задел вешалку, с которой тотчас же свалилось и хозяйское пальто, и цилиндр Густава.

Густав, сохраняя остатки терпения, кивнул и вошел в просторную светлую комнату – эркер делал свое дело, – увешанную картинами. Не стремясь к избыточной точности, Густав оценил их количество в тридцать штук. Считать Густав любил деньги или предметы, на которые их было легко обменять, а эти картины… Он сильно сомневался, что даже с накопленной годами сноровкой смог бы выручить за них хотя бы по марке за штуку.

Высокий вошел вслед за Густавом, указал ему на диван, а сам присел на кресло-качалку в углу. Едва коснувшись тряпичного покрытия, Густав взорвался:

– Господин Клаус, я требую объяснений, почему вы вводите в заблуждение своих арендаторов!

– В заблуждение? – Высокий отстранился, впрочем, кресло-качалка спустя мгновение сделало его только ближе к Густаву. – О чем это вы? Каких арендаторов?

– Своих арендаторов в моем лице! – Густав со всего размаху хлопнул себя ладонью по груди, отчего «лице» прозвучало сбивчиво. – Почему вы не сообщили, что в квартиру, которую я снимаю, ведет еще и черный ход?

– Позвольте. – Высокий округлил глаза. – Но в квартире нет никакого…

– Тогда каким образом туда попадают посторонние?!

– Да откуда же…

– Вы, возможно, забыли, но я – деловой человек! – продолжал распаляться Густав. – У меня дома хранятся важные бумаги по торговым делам. Деньги, наконец! А еще у меня есть жена, которая теперь не может позволить себе совершать туалет, потому что, оказывается, в квартиру может попасть не пойми кто и застать ее…

– Ничего не понимаю! – Высокому удалось-таки перекричать Густава. – Какой такой не пойми кто? Откуда?

– Откуда? – Ответный крик высокого смутил Густава, отчего он сбавил тон голоса. – Это уж вам виднее. Вот только не далее как вчера вечером, вернувшись домой, я застал в гостиной незнакомого мужчину! И только я задал вопрос, как он как ни в чем не бывало вышел в коридор и исчез! Почему по моей квартире разгуливает посторонний?! И как он, черт возьми, в нее попал?!

– Помилуйте, господин Гроссман. – Высокий вытащил из складок халата платок и промокнул лоб. – В квартире нет никаких черных ходов.

– Так, значит, у него был ключ! Вы раздали ключи от квартиры всему Амалиенау?!

– Никому я не… Господин Гроссман, подскажите, а вы были в квартире один?

– Не понял.

– Ну… – Высокий снова вытер лоб и помедлил, словно подбирая слова. – Ваша жена была в тот момент дома?

Густав сжал зубы и примерно за пять секунд покраснел до состояния перезрелого томата.

– Господин Клаус, – грозно прошипел он. – На что это вы намекаете? Уж не на то ли, что моя жена путается с…

– Нет-нет! – Высокий замахал руками. – О боже. Конечно, нет! Так жены не было в квартире?

– Не было, черт подери!

– Значит, мужчину, кроме вас, больше никто не видел?

– Не видел, конечно!

– А вы не допускаете… – Высокий опять потянулся ко лбу, но, остановившись, повесил платок на подлокотник кресла, словно на сушилку. – Не допускаете, что вам просто показалось?

– Показалось?!

– У меня тоже, знаете ли, был случай… – Высокий противно захихикал. – Сижу я прямо тут, в кресле. И слышу: в погребе будто бы кто-то шагает. Женушка испугалась, говорит, пойди да проверь. Ну, я спускаюсь вниз – вроде никого. А тут р-р-раз – и под ноги выскакивает здоровенная крыса! Размером с кошку, представляете? И топает – ну практически как человек. Побежала она, значит, по лестнице, и тут жена наверху ка-а-ак заорет. Вылезаю и вижу: взобралась она на диван да пальцем тычет в крысу, убери, кричит, убери. Ну а я что, дверь открыл, а крыса тут же и прошмыгнула на улицу. Больше не возвращалась, хе-хе.

– Что за вздор?! При чем тут крыса? – Густав замер, пару раз глубоко вдохнул и выдохнул, а затем ровным голосом без малейшей интонации продолжил: – В общем, господин Клаус, если вы не можете объяснить произошедшего, я требую переселить нас в другое помещение! Хватит с нас потрясений!

– Но господин Гроссман. – Высокий взволнованно посмотрел на Густава. – У меня нет другой свободной квартиры. К тому же… Гхм… Памятуя о том, что вы деловой человек, позволю себе отметить, что в заключенном договоре нет пункта о…

– А-а-ах, в договоре? – Густав вскочил с дивана, да так резко, что, кажется, созданный им поток воздуха привел в движение кресло-качалку, – а может, и сам господин Клаус поспешил оттолкнуться. – Не хотите по-хорошему? Значит, я пойду в полицию! Найду на вас управу! Ишь что удумал, обдирать честных людей! Да это ни в какие ворота…

Последнюю фразу Густав договаривал уже на крыльце. Он попытался громко хлопнуть дверью, но она была настолько тяжела, что передвигалась со скоростью пожилой черепахи. И лишь закрыв ее, Густав вспомнил об оставленном в прихожей цилиндре. С минуту помялся в помыслах постучаться, но гордость победила, и, задрав подбородок, он спустился по ступеням и зашагал к ненавистной квартире.

* * *

Солнце все так же светило, а Густав все так же не обращал на него внимания. На этот раз он решил пройти напрямик: аллея Луизы, на которой стоял дом Клауса, и Шреттерштрассе со съемной квартирой разделялись улицей Шиллера и двумя рядами еще не очень знакомых дворов. Однако, упершись в неожиданный забор, а потом со всего маху наступив в глубокую лужу, напоминавшую небольшое болотце, Густав позволил себе перейти с упоминания черта на слова погрубее и повернул обратно на мостовую. К источаемому в окружающий мир недовольству добавились хлюпающие ботинки да испачканные брючины, а встречные прохожие теперь расступались еще более охотливо.

Добредя до дома, Густав первым делом заглянул в продовольственную лавку, которую он держал за соседней с подъездом дверью. Клара переставляла товары – это была его идея, чтобы покупатели, по обыкновению подходя к привычным полкам, натыкались на что-то неожиданное, возбуждавшее непреодолимое желание немедля потратить лишние деньги. Жена, конечно, спросила, как все прошло с Клаусом, но Густав, немного остыв за обратный путь, только отмахнулся и поинтересовался выручкой. Цифры его обрадовали. Для порядка чмокнув жену в щеку, он сказал, что ненадолго зайдет в квартиру – говоря откровенно, ему нужно было в уборную, – а потом сможет сменить ее за прилавком.

На улице Густав все-таки одарил солнце своим вниманием: сощурился и поглядел на него сквозь ресницы. Со стороны могло показаться, что он слегка улыбнулся – впрочем, и не такие чудеса происходили с Густавом после удачного торгового дня. А ведь прошла только половина, и покупатели принесут им еще больше денежек!

Сидя в уборной, Густав думал о съемной квартире. Ему, конечно, очень повезло обзавестись таким жильем. Новый дом, большие окна в просторной гостиной, уютная спальня и кухня со всем необходимым. Иногда кажется, что даже с перебором: уж больно много всяких приспособлений досталось им от арендодателя, и это не считая того, что перевезла Клара. Ну и, конечно, лавка под боком – как у добротного торговца в лучшие времена. Но этот посторонний… Густав и сам подумывал о том, что незнакомец ему привиделся. Все-таки работал он довольно много и, по правде говоря, уставал, как собака… Все ради семьи, конечно, ради будущего, он ведь сам выбрал путь большого человека, а потому ежедневно стремился преумножать капитал. Так что, пожалуй, от переутомления мог принять за человека что-то иное… Но что? Свою тень? А у тени бывают черты лица? Усы? Нелепая одежда, не похожая ни на один предмет из гардероба Густава? Странное, конечно, дело, но раз Клаус так уверенно говорит, что никакого потайного входа нет…

Густав тщательно вымыл руки и уже собирался выйти в подъезд, но в коридоре зацепился взглядом за приоткрытую дверь в гостиную. Небольшую щель, вероятно, оставил он сам, когда выбегал к Клаусу – не похоже на Густава, но, бывает, поспешил, – а вот за дверью как будто бы недоставало света. Помедлив, Густав все-таки заглянул в комнату. И обомлел.

Помещение, которое он увидел, не было его гостиной. Вернее, было ей только отчасти – ровно наполовину, потому что ровно посередине теперь находилась глухая стена. Два из четырех окон, если они все еще существовали, остались за ней, отчего в комнате и правда стало темнее.