Ибрагим Шаов

Родился в Майкопе. Кандидат юридических наук, доцент.

Преподаватель Адыгейского государственного университета. Публиковался в литературных журналах «Сибирские огни», «Дарьял», «Литературная Кабардино-Балкария», «Южный маяк». Финалист литературной премии «Гипертекст» (2024); длинный список Международной премии имени Ф. Искандера (2024).

Старый друг
Рассказ

В больших супермаркетах мне почти всегда не везет с покупательскими тележками. То скрипит, как старая подвода, то криво едет и лихорадочно бьет колесом. И еще бывает пластиковая ручка измазана чем-то липким. Современные люди, вышедшие на охоту за едой, – существа торопливые и малоопрятные.

Казалось бы, сменить тележку проще простого. Отставь в сторонку и возьми другую. Но не так все просто. Я лучше буду мириться с ее недостатками и демонстрировать остальным, что дефекты тележки не столь значительны, чем признаю ошибку в выборе. Это как со сварливой женой, пилящей мужа на протяжении лет этак тридцати. Живешь по привычке, мучаешься втихомолку, но не разводишься, доказывая окружающим, что все у нас в порядке: она занимается хозяйством, воспитывает детей, в то время пока я хожу на охоту и добываю мамонтов. С виду все прекрасно. И хотя дети давно выросли, живут отдельно и перед глазами уже маячит долгожданная пенсия, да и с женой мы чаще неприязненно молчим, чем говорим, но я все равно не разведусь и радости вам не доставлю. Не дождетесь. М-да… Видимо, нелепое сравнение жены с магазинной тележкой – это предел моих творческих способностей.

В этот раз, можно сказать, повезло. Мне досталась с виду новая, блестящая заводским серебром красавица. Я радостно ухватил ручку обеими руками, вытянул тележку из цепких железных недр ей подобных и покатил в сторону товарных рядов, манящих изобилием.

Мне улыбнулась удача, и я почти победил. Почти. Потому что хоть эта нержавеющая гадина не скрипит и едет ровно, но мелко вибрирует, отчего неприятно дрожит ручка и зудят ладони. Должно быть, у одного из колес бракованный подшипник или их просто забыли смазать. Но факт остается фактом – мне по-прежнему не везет с тележками.

Я свернул в бакалею, чтобы купить сахар, чай и кофе – главные составляющие трудовых будней работников умственного труда. С утра кофе, в обед сладкий чай, к концу рабочего дня снова кофе, в промежутках перекур – и пора домой. В магазине было немноголюдно. Только я и еще несколько редких покупателей. Навстречу мне, с такой же тележкой впереди, катился одинокий мужчина примерно моего возраста. Завидев меня, он едва заметно кивнул лысеющей головой и прищурил глаз. Из приличия я кивнул в ответ. Незнакомец тут же расплылся в улыбке и ускорил шаг. Надо же. По всей видимости, мы знакомы.

– Неужели это ты? – радостно воскликнул мужчина метров за пять до меня.

– Да! Я – это я, – как-то по-детски пролепетал я, пытаясь узнать незнакомца.

– Сколько ж мы не виделись?! – окончательно сближаясь, выкрикнул пока еще не опознанный мужчина.

«Пациент, скорее всего», – подумал я, ругая себя за плохую память на лица. Я – хирург, мне привычнее видеть внутренние органы человека. По ним я без труда опознаю каждого, кто прошел через мои руки.

– Лет тридцать! Не меньше, – радостно воскликнул незнакомец.

«Тридцать? Что-то он слишком жизнерадостен для больного!.. Тю ты… Та-а-ак… Это кто-то из моих одноклассников! В этом году как раз тридцать лет окончания школы», – подумалось мне.

– Наверное тридцать, – уже более уверенно ответил я.

– А ты совсем не изменился! – похвалил он меня.

– Ты тоже! – соврал я, оглядывая располневшего одноклассника с редеющими рыжими волосами. «Точно Генка! Эх, Гена, как же тебя потрепала жизнь! Один нос остался, да и одет невзрачно», – подумал я. И почти сразу вспомнил его кличку Ржавый. Он с детства был огненно рыж, с веснушчатым, точно обсыпанным ржавчиной лицом. Учился Генка неважно. Помню, как на уроке природоведения его спросили, куда деваются мухи зимой. Он долго думал, прислушиваясь к классу, а потом, воспользовавшись моей подсказкой, ляпнул, мол, улетают на юг. Конечно, его подняли на смех.

– Как там твои детки? У тебя же старший мальчик и младшенькая девочка? – неожиданно спросил он.

«Та-а-ак, стоп! Откуда ему известно про детей? Ведь я женился только после института. Значит, это не Генка. Хорошо, что не назвал его по имени», – прикинул я в уме. Одновременно с этим образ одноклассника Генки как-то размылся, распался на частицы и исчез. Передо мной вновь возник незнакомый мужчина.

– Да нормально. В медицинском учатся, – рассеяно ответил я, тщетно силясь вспомнить собеседника.

– По твоим стопам, значит, пошли! Династия, – обрадовался он.

«Выходит, он знает, что я врач», – промелькнуло в голове.

– А как твои? – осторожно поинтересовался я, слов но не беседовал, а играл в морской бой.

– Все прекрасно. Отучились, работают. Дочка недавно обрадовала внуком. Но врачами не стали, хоть я и хотел, чтобы они выбрали нашу профессию, – с грустинкой в голосе ответил незнакомец.

«Фух, пока непонятно, “ранил” или “убил”, но попал! Получается, у него есть дети и он тоже врач! Стало быть, коллега. Елки-палки, как я сразу его не узнал?! Это ж наш реаниматолог Сан Саныч. Мы когда-то давно работали в одной больнице. Он на третьем этаже, а я на втором. Даже пару раз встречались семьями. Он послал по пьяни главврача, и его попросили на выход», – вспомнил я.

– Ну, ничего! Наша работа – не сахар. Совсем замордовали отрасль. Протоколы лечения меняют каждый год. Писанины прибавилось, только и поспевай. Так что не горюй, может, оно и к лучшему. Уверен, твои добьются успехов на выбранном поприще, – ободряюще подытожил я.

– Надеюсь, – разводя руками, ответил Сан Саныч и добавил: – Ты чего здесь? За продуктами?

– Ага, я часто сюда захаживаю. Живу неподалеку.

– Не знаю, как за такими ценами угнаться? Все страшно подорожало, – возмутился Сан Саныч.

– Особенно в последнее время, – согласился я.

– Мы-то с тобой закаленные, а вот за детей страшно. Не привыкшие они. Помнишь, как в общаге перебивались с хлеба на воду? Зато весело было! Я наши студенческие деньки вспоминаю с теплом. А ты?

В этот раз вместе с вопросом исчез реаниматолог Сан Саныч, который был старше меня на десять лет и никак не мог учиться со мной в одной группе.

«Как неудобно получается. Это мой однокашник по медухе, а я его не признал. Хотя неудивительно, ведь двадцать пять лет минуло с той поры. То-то я смотрю, лицо знакомое, но вот имя не вспомню. Он похож на моего одногруппника Максима, но Макс разбился на машине лет десять назад. Не мог же он восстать из мертвых, чтобы сходить в магазин за продуктами. Не-ет, это не он. Тогда кто?» Я вновь нырнул в чертоги памяти, словно где-то там, на глубине, затерялась древняя амфора с запечатанным внутри именем.

– Студенчество – лучшая пора в жизни! – согласился я с моложавой готовностью.

– Ведь все успевали! Первая любовь, рассветы, гулянки в промежутках между учебой. Спорт, в конце концов… Ты, кстати, смотрел вчера, как наши сыграли? – спросил однокашник.

– Обижаешь. Я с тех пор ни одного матча не пропустил. Скажу тебе по секрету, и на дежурствах посматриваю, – негромко проинформировал я старого друга.

– Дружная у нас была компания. Серега, Ванька, Марат. Вот бы повидаться всем вместе, – мечтательно сказал однокашник.

– Да, было бы неплохо, – радостно ответил я, хоть и не помнил Марата.

– Давай обменяемся номерами? – предложил студенческий друг.

– С удовольствием!

Я достал телефон, однокашник продиктовал номер, я тут же ему набрал, и он зафиксировал мой. Записывать имя я не стал, просто пометил «однокашник» и тут же сунул трубку в карман.

– Не забудь передать мое почтение супруге! – немного склонив голову, сказал пока безымянный однокашник.

«Его звали Миша. Точно Миша. Хотя нет, у Мишки уши были торчком, а у этого как приклеенные. Вот незадача. У меня с именами всегда было плохо. Хоть тесты на деменцию сдавай! А может, Паша? Нет, у нас вообще не было Павлов», – продолжил я в уме поиски подходящего имени.

– Конечно, передам! – ответил я, понимая, что сказать жене, от кого конкретно прилетел привет, не получится. – Ты тоже своей передавай!

– Нина, к сожалению, ушла. Почти десять лет назад. Онкология. Она часто тебя вспоминала, особенно перед смертью. С добром, конечно. Ведь ты тогда нам здорово помог… Пришлось самому поднимать детей, а после я так и не женился, – тяжело вздыхая, печально сообщил он.

– Да ты что! Сочувствую, мой друг! Я и не знал.

И ведь никто не сообщил, – возмутился я напоследок, хотя даже примерно не представлял, почему его жена Нина меня помнила и благодарила. – Если нужна помощь, можешь на меня рассчитывать…

– Спасибо тебе за поддержку! Я уже отошел, пережил, переболел, – не дав мне договорить, ответил он.

– Ну, контакты теперь у нас есть. Будем на связи. – Я откатил в сторонку тележку, шагнул навстречу старому другу и обнял его.

– Поговорили так, будто вчера расстались. Вот что значит настоящая дружба, – едва не прослезившись, пробормотал однокашник.

– Мне в рыбный, – похлопывая по плечу друга, сказал я.

– А я уже на выход. Набрал полную тележку. Дети обещали быть, – ответил он.

– Тогда до встречи! – сказал я.

– Увидимся, – откликнулся старый друг.

Мы крепко пожали руки, взялись за тележки и пошли в разные стороны. Сделав с десяток шагов, я обернулся и посмотрел ему вслед. Он, будто почувствовав на себе мой взгляд, приостановился и тоже оглянулся. Наши глаза встретились, мы еще раз внимательно всмотрелись друг в друга и все поняли. Через мгновение он улыбнулся и махнул рукой, я радостно кивнул в ответ и, подхватив тележку, двинулся в рыбный отдел, размышляя по пути о том, что судьба не просто так послала мне этого незнакомца. Надо непременно созвониться в эти выходные. Не верю я в то, что слепой случай мог случайно свести траектории наших тележек в одну точку. Кстати, о тележке – вибрация-то ушла, и ручка больше не дрожит. Значит, сегодня не такой плохой день и мне все-таки повезло.

Андрей Никоноров

Родился в 2002 году в городе Жуковском. Выпускник МГИМО. Победитель Всероссийского литературного конкурса «Класс!». Сотрудник «Редакции Елены Шубиной» и пресс-службы книжного фестиваля «Красная площадь».

Белый, белый день

Я всего лишь тень, той, что не сбылась Белый, белый день. Черный, черный наст.

Соня Касатова

– Думаю, если чувствуешь скорую смерть, постучаться к соседям по лестничной клетке все же не очень навязчиво.

– Ну, как тебе сказать…

Дверь открыл заспанный мужик в семейниках и майке – классика, вырвали из ложа.

– Саня, ты чего? Полвторого.

– Ген, ты не пойми меня неправильно, но тебе не нужна какая-нибудь помощь?

Гена потер глаза и приоткрыл рот. Он щурился, всматриваясь в лицо соседа, – то ли силясь понять, что Саня от него хочет, то ли стараясь привыкнуть к тусклому подъездному свету. Зеленые стены, серые коробки датчиков, вечный запах кошачьей мочи. Жестоко по отношению к проснувшемуся. Слишком враждебная среда.

– Не понял, Сань.

– Слушай, ну мне до смерти нужно сделать какое-то доброе дело.

– Досмерти?

– Нет, до смерти. Я, кажется, скоро окочурюсь.

Гена оперся локтем о дверной косяк, потряс головой. Сны у Гены в последнее время были веселые: вчера ему приснилось, что он, стоя ногами на ободке унитаза, серфит по волнам районного пруда. Одна волна все высится и высится, а потом накрывает неудачливого серфингиста с головой. В мутном прудике обильная флора и фауна, какие-то причудливые водоросли, изредка плавают обреченные, словно уже жареные окуни. Гена сперва решился пояснить им, что те живут только в проточной воде, да не стал. Пускай себе плавают.

Локоть поехал, Гена еле удержался на ногах.

– Что тебе нужно, говоришь, Сань?

– Да добро тебе сделать, добро!

– А-а-а… Ну, будь добр – дуй отсюда, ладно?

В глубине пруда Гену встретил Посейдон, внешне напоминавший участкового топлес, вручил Гене свидетельство о смерти и отправил сохнуть на поверхность, в заросли тростника.

– Так как она тебе сказала?

– Что-то типа «Ты хоть что-то хорошее совершил в жизни?».

– А ты?

– А я без понятия, совершил или нет. Мне пиво пить нравится. Кино люблю смотреть, скандинавское. Вот недавно глянул «Белый, белый день».

– Думал, что про водку?

Майская ночь интересна тем, что свет есть всегда. Сначала до полуночи солнце никак не может зайти. Потом часа на полтора зажигаются фонари, а если повезет – луна, как у Куинджи, освещает дворы, панельки, всякое такое. Саня стремился помочь небесным светилам, освещая свою морду огонечком сиги, а землю – фонариком на мобильнике.

В два начнет светлеть. В четыре рассветет. И тогда Сане каюк.

– Слушай, а ты не вылезешь из меня, как Веном?

– Ты дебил? Я только в твоей голове.

– Ладно… И что нам делать?

Саня сидел на лавочке и мерз. Кто знал, что девушка его реально проклянет, да так, что какая-то потусторонне-библейская хрень залезет к нему в башку и начнет убеждать в неминуемости смерти. Причем, важно заметить, на трезвую.

– Ну, Сань, если без дураков, жизнь у тебя реально тупая. Ни хрена ты никому хорошего не сделал…

– Так ведь ну и плохого не сделал!

– Аргумент. Но либо ты за пару часов совершишь что-то чудесное и, как мученик, попадешь в рай, либо просто сдохнешь.

* * *

Дворы спальных районов во тьме похожи на корневища деревьев – запутанные, искореженные, через которые неудобно и страшно переступать. В детстве Саня думал, что каждая костлявая лапа корня схватит его за лодыжку и утащит куда-то под дерево, в адское царство. Там его будут ждать семь подземных королей, гномы и золотые горы. Реальность оказалась проще: во вскопанном и огороженном лентами участке двора мрачнели канализационные трубы.

По тишине разлетелся звук шаркающей подошвы – кеды, задевая мелкую крошку на асфальте, куда-то шли, торопливо и боязно.

– Александр, ну это ваш шанс, – подбодрил голос в голове.

Саня пошел на звук. Шаги учащались. Дворы жались друг к другу, и, чтобы попасть от ближайшей полночной автобусной остановки вглубь квартала, приходилось почувствовать себя сказочным героем. Вот двор с живой водой, потому что тут спокойно и тихо, вот с мертвой, потому что там на лавочке какая-то компашка – ну совершенно точно консилиум маньяков, а вот чан с теплой водой, после которой можно выпрыгнуть омолодившимся. Или постаревшим. В случае этого района.

* * *

Соне предстоял первый из указанных чанов.

Когда боковым зрением она заметила силуэт, вылезший откуда-то со стройплощадки, уже, грешным делом, прокляла всю миграционную политику государства. С пустой проезжей части, в небольшой проход между припаркованными холодными машинами, она юркнула на тротуар. Обернулась – силуэт за ней. Перспектива впереди – как коридор из фильма ужасов: темная дорога, справа редкие островки освещенных подъездов. Около одного моргала лампочка. Соня шла все быстрее.

Саня нагнал ее у светлого участка.

– Девушка! Девушка, вас проводить?

Соня, пошатываясь, развернулась. На минуту она потеряла равновесие, рукой оперлась о спинку скамейки и плюхнулась на самый край.

– Я буду кричать!

– Зачем?

– Вы хотите меня изнасиловать! Убить! Ограбить!

– Нет, вы что. Я, наоборот, хочу вам помочь. Проводить, например, до дома.

От девушки сильно пахло спиртом. Сильнее всего существенную степень алкогольного опьянения выдавал взгляд – немного потерянный, блуждающие глазки. Соня щурилась, пытаясь сфокусироваться на Сане.

– Зачем тебе мне помогать?

Саня сел рядом.

– Да умру я скоро, представляешь.

– Соври про какой-нибудь рак, – посоветовал голос.

– Рак у меня, жить недолго осталось. Решил внести в жизнь хоть какой-нибудь смысл.

– Ого! Достучаться до небес.

– Технически небеса до меня достучались, но концепт в целом верный… Вот, короче, хочу что-то хорошее сделать.

Соня откинулась на спинку, закрыла глаза. В голове возник улыбающийся крокодил Гена, мультяшный персонаж, который одевался точь-в-точь как дед Сони, в красное коверкотовое пальто и матерчатую кепку-восьмиклинку. Морда лица деда вытянулась, став похожей на крокодилью, и он, пустив соответствующие слезы по судьбе своей внученьки, заунывно запел: «Прилетит вдруг волшебник в голубом вертолете. В голубом вертолете».

– Кажется, мы с тобой где-то пересекались.

В голубом вертолете.

* * *