Дарья Земцовская

Родилась в 1991 году в Северодвинске. Окончила журфак Московского государственного университета печати. Более десяти лет работала с коммерческими текстами как пиарщик и колумнист, обучалась на курсах в школах «Хороший текст», BAND и CWS.

В настоящее время развивает свой блог в «Телеграме» «Даша, которая пишет» (более 5000 читателей) с ироничными заметками о материнстве и не только. Живет в Москве.

Тыква

Лена лежала на боку в темной комнате, в огромных трусах, напоминающих подгузник. Тело затекло и болело, она не чувствовала ногу и руку, от неудобной позы замкнуло шею и гудела голова. Рядом лежал похожий на пустой кожаный мешок ее живот. Грудь разливалась жгучей болью от соска до подмышки. Но сильнее всего свербела между ног свежая рана, о которой она ни на минуту не могла забыть. Думая о ней, Лена представляла кратер вулкана. Она так и говорила: не «я родила», а «я взорвалась». И то, что от нее осталось, теперь мучительно болело.

Лена была заложницей. И не только потому, что за шторами блэкаут она уже несколько недель не видела дневного света. Ее сосок крепко сжимал маленький беззубый рот дочери. Лена не могла освободиться, потому что та сразу же начинала кричать. Если дочь не ела или не спала – она кричала. Днями и ночами. Когда-то на Лену кричала мама, потом начальник, а теперь дочь. И от этого крика хотелось сбежать. Хотя бы дойти в конце концов до туалета.

За неделю до родов муж сделал жене подарок – огромную плазму, которую он повесил напротив кровати. Цвета были такие яркие, что все происходящее на экране казалось абсолютно нереальным. Изо дня в день Лена смотрела один и тот же сериал, пыталась следить за сюжетом, периодически проваливаясь в сон. Красивый рыжеволосый мужчина в килте все время скакал на лошади, оголяя мускулистые бедра. Он то и дело кого-то убивал.

Дочь зашевелилась. Маленькая ручка сдавила грудь, а губы плотнее сжали сосок. Лена почувствовала острую, обжигающую боль. К горлу подступили слезы. Она физически ощущала, как у нее отнимали тело, по кусочку, словно резали, и больше всего на свете ей хотелось вернуть себе этот чертов сосок. Насовсем.

Мужчина в килте посадил испуганную женщину к себе на лошадь. Лене нравились яркие рыжие волосы героя, которые так красиво блестели на экране. Она потянулась свободной рукой за телефоном, чтобы уточнить имя актера.

Шотландия восемнадцатого века, путешествия во времени… Лена медленно двигала экран вниз, к отзывам. Держать телефон одной рукой было очень неудобно.

«Взяли на роль такую старуху…»

«Ее портит нависшее веко, неужели нет денег на операцию…»

«Она выглядит как его мамочка…»

Женщины на форумах в один голос кричали, что веки актрисе нужно отрезать. Лена снова посмотрела на экран плазмы. В это время рыжеволосый мужчина уже развязывал тугой корсет героини, и сквозь тонкую ткань сорочки отчетливо вырисовывалась слегка приунывшая грудь. Телефон неловко выскользнул у Лены из рук, и в комнате раздался громкий плач младенца.

* * *

Раньше в жизни Лены было почти все, чего она пожелает. Карьера успешного маркетолога, дорогой кондиционер для белья и одежда с «Алиэкс-пресс». «Кухня на районе» привозила завтраки и ужины, кофе она пила исключительно в дрип-пакетах, а на волосы и лицо наносила трехступенчатый корейский уход. На работу Лена ездила на такси, чтобы не застудить ноги, которые она смело оголяла даже в минус. Оплачивала квитанции на свет и воду не глядя, поскольку так и не разобралась в этих бесконечных столбиках с загадочными аббревиатурами. В конце концов, в жизни столько интересного, кроме ХВС и ГВС.

И все-таки для полного счастья ей чего-то не хватало. Пытаясь заглушить звук тикающих часов в голове, Лена каждую ночь выпивала два бокала каберне совиньон и листала фотографии потенциальных партнеров в приложениях для знакомств. Свайп влево, свайп вправо. Главное не ошибиться. Но она ошибалась много раз, ведь пальцы предательски затекали. И однажды, свайпнув «не туда», Лена познакомилась с Гришей. А еще через год – родила от него.

Младенец родился в январе, после двух дней мучительных схваток, которые в акушерстве называют патологическим прелиминарным периодом. На потугах, чувствуя, как голова ребенка никак не прорвется через ее зажатое от страха тело, Лена истошно закричала, что хочет умереть. На шум сбежались врачи из соседних боксов, с чаем и печеньем, они равнодушно глядели на нее, словно на экспонат за толстым стеклом музея. «Тут все понятно, рожать не умеет».

Но Лена не умерла. На следующий день она с Божьей помощью дошла до душа, где наконец-то смогла прикоснуться к тому, что когда-то было ее промежностью. Через пару дней она, ребенок и муж были уже дома. А еще через два дня Лене стукнуло тридцать. Сидя на одной ягодице, чтобы не порвать швы, прижимая капустные листья к груди, Лена смотрела на сиротливый кусочек торта на тарелке и думала только об одном: «Успела».

Раньше Лена думала, что женщины после тридцати превращаются в тыкву. Но она ошиблась – женщины после родов превращаются в тыкву. Следующие две недели ей было больно ходить, а от недосыпа голова плыла, словно оторванная от тела. Каждый день она пыталась дойти хотя бы до кофейни и каждый день с позором и в слезах возвращалась домой, потому что дочь начинала орать. Орала она постоянно, днем и ночью. Ночи Лена все же ждала больше – вместе с ней с ребенком прыгал муж. Но утром он целовал ее в лоб и исчезал за дверью, на которую она потом смотрела целый день, как брошенная собака. Там, за дверью, осталась вся прошлая жизнь – офисные будни в надушенной блузке, перспективы повышения до руководителя проектов, йога по средам и пятницам, бранчи с коллегами, свидания с загадочными тиндерменами, посиделки с пивом у друзей. А главное – возможность взглянуть на себя в зеркало и порезаться о собственные скулы.

Теперь Лена старалась в зеркало не смотреть. Но она хорошо видела свой живот, по которому белыми линиями растекались растяжки. Почему-то Лена была уверена, что живот должен был исчезнуть сразу, а он болтался перед ней, мягкий, как желе. Куда это вообще может исчезнуть?

В свой день рождения она помыла голову под крики дочери, которую, не придумав ничего лучше, просто положила рядом в ванной на пол. Между мыльными пальцами застревали клочья волос. По ногам стекали сгустки крови. Вода обжигала трещины на сосках. Дочь кричала все громче и громче, и Лена представляла, как с волосами и кровью смывает себя всю, до конца.

Лена злилась на мужа. В своих самых черных мыслях она говорила ему все, что думает.

– Ты изуродовал меня. Я тебя ненавижу.

Он был рядом в роддоме. Он приносил и менял судно. Он вставал по ночам, готовил завтраки по утрам. Он на раз-два менял подгузники и придумывал незатейливые колыбельные. Он любил ее и любил их дочь. Он был такой хороший, но это ни фига не помогало. Лена злилась еще сильнее. Он как будто был создан быть папой, а она… Лене казалось, будто он обманом затянул ее в эту игру, а у нее недостаточно очков, чтобы пройти на следующий уровень.

* * *

– Тебе бы сходить куда-нибудь, Ленка. Отвлечься.

– Да куда я пойду? У нас даже молокоотсоса нет.

На следующий день муж вернулся с большой коробкой. Это был двойной электронный молокоотсос, который мог даровать Лене свободу. Засовывая грудь в силиконовые воронки, она морщилась от боли. Молоко шло медленно. Очень медленно. В первый вечер она нацедила каких-то пять миллилитров, которые в отчаянье вылила в раковину.

А еще через пару дней Лена впервые с начала беременности натягивала на себя тонкие черные колготки. Под капроном заметно бугрился целлюлит – раньше его почти не было, а теперь с ней жили еще пятнадцать килограммов. За колготками последовало красное платье на запах в мелкий белый горошек – единственное, что садилось на ее новые формы и хотя бы чуть-чуть скрывало живот. От платья чувствовался еле уловимый запах старых духов – табак и ваниль, как из прошлой жизни. Волосы высушила феном. Сразу нанесла тональник, без крема. Он давно закончился, а заказать новый не было ни времени, ни сил. В ванной она долго разглядывала лицо, как будто увидев впервые. Отечное, уставшее – оно казалось безжизненным, чужим, старым. Хуже всего выглядели веки. Они словно набрали воды и свисали так, что Лена физически ощущала, как тяжело держать глаза открытыми. Ресницы решила не красить – старая тушь все равно уже высохла.

Лена поцеловала дочь на прощание. На руках у отца та мирно лежала и смотрела как будто в никуда, мимо матери. Когда дверь закрылась, Лене на секунду представилось, что она уходит от них навсегда.

– Как у вас тут хлебом пахнет, – радостно сообщил таксист.

– Да, у нас тут хлебопекарный завод. – Лена пристегнулась.

– А я уже хотел вас съесть…

Она попыталась разглядеть лицо водителя в зеркале заднего вида, но там мелькал только ровный ряд белоснежных зубов. И неожиданно для себя назвала не адрес кафе, где ее ждала подруга, а знакомого бара. Лена смотрела в окно, в котором сквозь капли на стекле проступал любимый город. Можно ли открыть? Не спрашивая, она нажала на кнопку, и мокрый снег посыпался в салон. То ли от холода, то ли от страха сердце Лены пропустило удар.

Сколько часов она провела в этом баре, разглядывая лица мужчин напротив, в поисках «того самого». Сколько мартини фьеро выпила. И еще свежо было воспоминание, как каких-то десять лет назад именно здесь она залезла на барную стойку и качала бедрами под благодарные аплодисменты первокурсников Бауманки. Сегодня она пришла сюда в новом статусе – жены, матери. Теперь у нее был секрет. Она родила нового человека, новую женщину. Лена и сама не могла до конца в это поверить.

Людей было мало. Все-таки будний день и время еще не позднее. Лена аккуратно залезла на высокий стул у барной стойки и испуганно уставилась в меню. Швы между ног болезненно натянулись. Мысли прыгали, и она еще не понимала, зачем приехала, зачем поменяла адрес. Бармен, мускулистый парень с татуировками на лице, смотрел на нее с любопытством, как-то неприятно разглядывал. «Каберне совиньон, пожалуйста». Лена словно слышала себя со стороны.

С первым глотком вспомнила день, когда узнала, что беременна. Лена даже не думала, что такое может случиться с ней, с ее телом. Есть женщины, которые созданы быть матерями. Они всегда вроде бы были где-то рядом, но оставались ею не замеченными: эти скучные жены коллег с уставшими лицами, которым обычно совершенно нечего сказать. Если какая-нибудь из ее подруг становилась мамой (таких было немного), она обычно исчезала бесследно. И как-то страшно, да и по правде не очень интересно было узнавать: как оно там?

И вот две полоски. И чувство ужаса и страха, нестерпимое желание отмотать все назад. Она не была готова. Лена точно знала день и час зачатия: они с Гришей были немного пьяные. Природа, шашлыки и безудержное желание съесть друг друга. Их близость казалась абсолютно сакральной. Гриша сказал: «Пофиг, давай сделаем ребенка». А давай! Когда она размышляла о своих яичниках и матке, ей казалось, все это уже давно не рабочие инструменты, вышедшие из строя без регулярного техобслуживания. Лена хорошо помнила, как, попав в больницу с разрывом кисты, то и дело слышала слово «старородящая». Она не сказала об этом Грише. В глубине души она знала, что у них ничего не получится.

Но у них получилось. С первого раза.

Колокольчик над дверью зазвенел, и Лена вздрогнула. Рядом шумно приземлился парень с блестящими рыжими кудрями. Лицо с идеальной мраморной кожей. На рукаве черной замшевой куртки еще блестели поразительно четкие снежинки. Он бросил рюкзак под стул и начал бить ладонями по стойке словно от нетерпения. «Бармен, наливай». Парень без конца болтал и смеялся. Его кудряшки тряслись и мерцали на свету, как новогодние огоньки. Переливались от коричневого к почти красному. И даже пространство вокруг него радостно подрагивало.

«У нас все хорошо, не переживай». Эсэмэска от мужа должна была пристыдить, ведь она ни капли не переживала. Наоборот, Лена чувствовала, как тепло разливается по телу от горла до поясницы. И с каждым глотком ощущала себя чуть больше собой, в привычном месте, в знакомой обстановке. Может быть, весь этот кошмар ей просто приснился? Может быть, она не превращалась в тыкву?

«Вы одна?» Рыжий обращался к ней. В глазах искрился смех, а в уголках губ сложились морщинки, и было сложно понять: ему за двадцать или за тридцать. Лена почувствовала, как во рту пересохло и язык потяжелел. Через полчаса она уже знала о нем почти все: работал в маркетинге, придумывал слоганы для машинного масла. Играл в группе, ну это так, хобби. Квартиру снимал с актрисой и поваром, души не чаял в своем коте по кличке Бильбо. Еще один фанат «Властелина колец». Из тех людей, кому нравилось потрепаться, неважно с кем. Он болтал и болтал, а Лена, хмелея, постепенно теряла суть разговора, любуясь этой вибрирующей энергией, которой постепенно заряжалось все вокруг. Но не она. Он был как праздник, в котором она не могла принять участие, оставалось только наблюдать. Лену не покидала мысль, что они герои того самого сериала: она рядом с ним слишком нелепая, слишком старая. Одним словом, тыква.

Ей очень сильно захотелось потрогать его волосы. Можно? Лена коснулась мягких невесомых кудрей, пальцы проскользнули в них, как в теплую мыльную пену. Пару лет назад она пошла бы за ними на край света, ну или хотя бы до рюмочной, куда он сейчас собирался. Лена знала этот сюжет наизусть. Сначала села бы с ним в такси и сама не заметила бы, как его рука проникла под ее расстегнутое пальто. Дома с любопытством разглядывала бы его красивое тело. Утром сфотографировала бы курящим на балконе через запотевшее стекло – на ее старой квартире всегда сильно топили. Это было бы очень кинематографично. А потом он бы постепенно исчез из кадра, как и многие другие до него.

– Это моя дочь. – Сама не зная зачем, Лена достала телефон и показала ему фотографию утопающего в зимнем конверте младенца.

– Она прекрасна, – улыбнулся рыжий.

– Моя дочь, – повторила Лена и почувствовала, как на тонкой ткани платья проступило молоко, и от зарождающегося чувства стыда кожа на лице вспыхнула.

Что она здесь делала? Сбежала в надежде, что наконец-то поймет, как склеить прошлое с настоящим? Но этот разрыв, как и рана у нее между ног, продолжал кровить.

Швы натянулись. Кажется, она действительно себе больше не принадлежала. И ей вдруг очень сильно захотелось скорее оказаться дома.

Прямо с порога Лена ощутила знакомый запах дочери – молоко с медом. Муж спал, скрючившись в неловкой позе. Кое-как запеленутый ребенок сопел в метре от него, обложенный подушками. На полу – тряпки, подгузники, бутылочки с недопитым молоком. На экране плазмы продолжал скакать на лошади рыжеволосый мужчина в килте. В этой неуютной обстановке было столько нежности и столько жизни. Совсем другой жизни, к которой Лена пока не могла почувствовать себя причастной.

Она разделась, легла, прижалась животом к теплой спине мужа.

– Лен, ты?

– Если я отрежу себе веки, ты будешь меня любить?

– Лен, какие веки? – И еще через пару секунд: – Конечно, буду.