4. Бассейн с золотыми рыбками

Вчера небольшой бассейн, что перед конторским зданием, заполнили водой, и сегодня в нем уже весело плавали симпатичные золотые рыбки, в том числе один выдающийся, килограмма на два, экземпляр. Эта рыба сияла, слепила своим влажным блеском, словно подводная зорька, притягивая к себе мой восхищенный взгляд.

Я подкралась поближе к бассейну и, когда эта самая золотая рыбка уже в шестой раз проплывала у меня под носом, окликнула ее. Она посмотрела на меня такими глазами, словно ее изумило мое присутствие, хотя взгляды наши пересекались уже и до этого. По радио играли последний хит трио “Лос Мачукамбос”. Я представилась золотой рыбке.

– А тебя как зовут? – спросила я, видя, что сама она представляться не собирается.

Она посмотрела на меня отнекивающимся взглядом.

– Я не знаю… по-моему, Белла, – сказала она нерешительно. – А может быть, Бланка.

– Я вижу, вам здесь у нас нравится, – попробовала я поддержать разговор.

– Ты так думаешь? – спросила она с искренней озадаченностью. Я стала подозревать, что рыбка меня разыгрывает.

– По-моему, это очевидно, – успокоила я ее.

– Я этому очень рада, – сказала она. Сделала еще два круга, порезвилась с подругами и опять подплыла к тому месту, где я свесила голову над водой.

– Белла, – снова окликнула я ее. – Послушай, Белла…

Она посмотрела так, словно увидела привидение.

– Мы разве знакомы?

– Ну ладно тебе дурачиться, разве не я тебе только что представлялась?

– В самом деле? И как же тебя зовут?

Я представилась еще раз.

– Очень рада. Бесконечно рада знакомству. Ты и вообразить себе не можешь, как я рада, что мы познакомились. А ты случайно не помнишь, как зовут меня?

Я отпрянула от воды и побрела восвояси. У меня за спиной еще какое-то время слышался голос золотой рыбки, восторгавшейся знакомством со мной.

6. Лесные знаки. Аисты

В лесу я столкнулась с философом, который влажно сверкающей краской наносил на деревья и камни разноцветные знаки. Дело в том, что наш лес изобилует совершенно круглыми – так называемыми шаровидными – доисторическими валунами, которые пробуждают в людях любопытство и жадность. И нередко случается, что горожане, особенно из недавних переселенцев, по ночам отправляются в лес и пытаются раздробить киркой поросшие мхом каменья с целью узнать, нет ли в их сердце???вине каких-нибудь драгоценностей и что вообще там внутри. Философа по так называемым политическим мотивам недавно лишили кафедры.

– Что ты делаешь? – спросила я человека, рисующего на стволах знаки.

– Размечаю лес.

– Как тебя звать?

Он вынул из ведерка с краской кисть и усталым движением вытер ее о лоб.

– Меня зовут Заадор.

– А зачем эти знаки?

– Чтобы люди знали, какие тропинки заводят в лес и какие выводят.

– Но ведь в мире и так предостаточно разных знаков.

– Это верно, потому что на свете слишком много безумцев, которые поналяпали всяких знаков куда ни попадя.

– Но раз так, какой смысл этим заниматься?

Его голубые глаза засияли – даже ярче, чем тот мазок, что остался у него на лбу от кисти.

– Это станет известно и обретет ощутимый смысл, когда никого из тех, кто эти знаки видел, уже не будет на этом свете.

Возможно, вчера мы на шаг приблизились к этому мгновенью, потому что на спиртзаводе нашли мертвой барышню-машинистку. Что с ней случилось, никто не знает, но в теле ее не осталось ни капли крови.

После долгих сборов и бесконечных приготовлений сегодня аисты решили двинуться в путь.

– Мы вернемся, – ободряюще кричали они нам.

– Но зачем тогда улетаете? – спросила я. – И куда?

– В Африку. Там будет тепло, даже когда здесь наступят морозы.

– В таком случае почему бы вам не остаться там?

– Потому что хотим с вами снова увидеться.

– Так может, нам лучше встретиться в Африке?

– Почему бы и нет! – отвечали они.

Когда высоко в поднебесье над нами пролетала стая диких гусей, на ферме в гусиных птичниках поднялся страшный переполох. Хотя у гусей-невольников крылья были подрезаны, они хлопали ими так неистово, что шум доносился до самых отдаленных уголков фермы, а наши сердца, как выразился один мой друг, охватила какая-то непонятная меланхолия.

Прохладными звездными ночами индейцы гуськом, на цыпочках, пробираются по отрогам Альп. Неслышно скользят они по заросшим травою склонам, держа своих лошадей в поводу. Развевается на ветру и покачивается воткнутая в стволы их ружей ковыль-трава.

Аисты еще не встали на крыло, еще щелкали клювами, чистили перья, готовились к перелету, иногда то один, то другой, подстегивая товарищей, делал несколько пробных кругов, когда вдруг откуда-то появился всклокоченный мужичок в двубортном пальто из драпа и закричал им:

– …умолкли вы? готовитесь к отлету?

а потом добавил:

– Там непонятен будет ваш язык…

Он еще много чего говорил им своим возбужденным скрипучим укоризненным голосом – например, повторял много раз: пойте, пойте же, дети мои! – пока, наконец, не убрался.

7. Странная фура. Мальчики

По окрестностям разъезжает какой-то крестьянин, который, сидя на козлах, похоже, даже не смотрит, куда везут его лошади. Крытая фура, я думаю, раньше принадлежала странствующему цирку, потому что на тенте разными красками была намалевана поразительная картина. Множество воинов скачут куда-то верхом, а над ними виден вроде бы хвост летящей по небу кометы.

Отчего он такой безучастный, этот крестьянин, никто не знает, точно так же как неизвестно, что у него под брезентом, что и куда он везет: коноплю? оружие? сахарную свеклу? бочки? гробы?

Охранники иногда устраивают аукционы, на которые собираются толпы – заглядывают даже девушки из “Веселой распутицы” и рабочие спиртзавода.

– Вы слышали, Шпилька выходит замуж? – поделилась новостью Пики.

– Да ты что! За кого?

– За какого-то изувера.

– Ты уверена?

– Абсолютно.

– Замуж – за изувера?

– За кого-то на букву “и”. Может, за инженера? Или за инкассатора? Я точно не помню. Изувер или инженер. Что-то вроде того.

Мне опять пришлось представляться Белле – золотой рыбке, которая в очередной раз не узнала меня. После чего долго распиналась, как она рада, а потом вдруг спросила:

– По-твоему, я действительно неврастеничка и синий чулок?

– С чего ты взяла?

– Так обо мне говорят за глаза. Да и в глаза тоже.

– Кто?

– Да все. Остальные. И прежде всего мальчишки. Опять я забыла имя.

Я назвалась.

– Да не твое. Свое!

Бойси сказала мне: “Мальчишки иногда подкрадываются сзади и что-то над нами проделывают – не знаю что, но делают они это здорово”.

“Плохо было бы без мальчишек”, – сказала Бойси.

10. Граф Мориц Бенёвский. Нестраусиные условия

Однако, что это за тип в самом центре картины, намалеванной на брезенте фуры? Такой худой и такой мрачный, что вся сцена кажется мне зловещей.

Обыкновенный венгерский граф Мориц Венёвский^[4], изведавший лиха в русском плену, кончил тем, что стал королем на Мадагаскаре.

Ночь в лесу (Вечер у секеев)

Рассказывающую об этом треволнительную книжку с цветными картинками своим товарищам читал Очкарик. Дело в том, что по вечерам охранники, когда им надоедает все, в том числе даже карты, читают вслух какую-нибудь книгу или газету. Таким образом, графа этого – интересно, что это значит, граф? – я могла бы назвать своим земляком, ведь, как мне рассказывали, одна из ветвей нашего семейного древа – все мои предки по материнской линии – родом с Мадагаскара, острова, на весь свет знаменитого тем, что когда-то на нем обитали исполинские страусы. Скорлупа их яиц была так прочна, что даже сегодня, спустя тысячелетия, на побережье частенько находят громадные яйца, сохранившиеся в целости и сохранности. По отцовской же линии мой род восходит к страусиному племени из долины Лимпопо, и здесь, на Венгерской низменности, две эти линии интересным образом пересеклись во мне. Как замечательно, что это случилось.

Но это еще не все. Граф, что бы это слово ни означало, оказался в плену – точно так же, как мы. Правда, его, в отличие от нас, в плен взяли русские.

К тому же из-за полученной в одном из сражений раны Венёвский охромел, то есть ноги после этого у него были не совсем одинаковые. (Одна была, вероятно, короче другой.)

Но ничуть невзирая на это, хромой граф все же умудрился бежать и добраться до Мадагаскара, и даже сделаться там королем.

Почему бы нам, по примеру Венёвского, не последовать тем же путем до самого Мадагаскара?

Также выяснилось, что путь, который Венёвский с товарищами проложили к Мадагаскару, сопряжен со всяческими приключениями и проходит через Камчатку (ясен пень, что не через Гонолулу, заметил один из охранников, и над этой дурацкой остротой они долго ржали). Интересно, как она выглядит, эта Камчатка?

А еще интересно, что это за штука такая – граф? Как бы звучало, скажем: граф Янош Страус? Или графиня Страус-Я-Лично?

Все было бы проще, будь у нас глобус или географический атлас. Да еще надо бы раздобыть где-то автобиографию этого славного землепроходца.

Ведь граф этот, с картой или без карты – пока это неизвестно, пытался бежать многократно и, хотя его много раз ловили, добрался-таки до родины моих предков.

Мы устроим побег!

Нужна карта.

Нам бы только добраться до Секейкочарда^[5]! Ведь Кочард, как общеизвестно, это же перевалочный пункт, место так называемой пересадки, короче, узловая станция. Стоит нам только туда попасть – и ищи ветра в поле.

Мы устроим отсюда побег!

Долой эти нечеловеческие – или, точнее, нестраусиные, хотя это не звучит, – условия!

Долой рабство! Нас ожидает Африка!

Отчаливаем, аллегро!

Этими словами – аллегро, аллегро! – обычно подбадривает носящихся по выгону страусов Восьмиклинка, щукоглавый охранник, от которого вечно разит самогоном из горечавки. Я понятия не имею, что он хочет этим сказать. А вчера Очкарик еще добавил:

– Аллегро ма нон тропо.

– Что значит “нон тропо”? – спросил Восьмиклинка. На пороге своей караулки они как раз уплетали служебный ужин. Конкретно, ели мамалыгу, которую сами они называют малай.

Михай Дубина, сняв башмак, обнюхивал свою ногу.

– Ма нон тропо, – встрял тут Пузан, – значит: не слишком шустро.

– А вот у меня был кот, – задумчиво произнес Восьмиклинка, уписывая служебную мамалыгу, – ну такой шустрик!

– Ну и что с ним стало? – осторожно спросил Очкарик.

– Я его на гуляш пустил.

– И как, вкусно было?

– Да так себе, – закончил делиться воспоминаниями Восьмиклинка и продолжил жевать малай.

11. Углежоги

Когда они приближаются к храму или к распятию у дороги, то осеняют себя крестным знамением, а в корчме смиренно раскланиваются с богомольцами и паломниками. В свое время один пилигрим по имени Барнабаш долго допытывался у местных, куда подевалась чудотворная статуя Девы Марии, а потом удалился в лес, и только его и видели.

Обретаются углежоги на самых дальних лесных полянах. Дальше них жили только медведи, но это когда-то, потому что позднее медведей всех аннексировали.