– Так мы с тобой совсем рядом на небе. Я – Стрелец. Именно в Стрельце находится самая красивая часть Млечного пути. В нём множество шаровых и рассеянных скоплений, светлых и тёмных туманностей. Это созвездие только одной своей частью находится в поясе зодиака, а другой располагается на Млечном пути. Стрелец большое созвездие и очень красивое, потому что в нём много ярких звёзд. Здесь хорошо можно рассмотреть рисунок созвездий, потому что небо тёмное и звёзды яркие, а в городе небо засвечено. В наших краях в августе – сентябре Стрелец полностью поднимается над горизонтом и его можно увидеть во всей его красе. А знаешь, чем интересно это созвездие, кроме того, что это мой знак зодиака?

– Чем?

Ната была не сильна в астрономии. Честно говоря, созвездия её не сильно интересовали. Знала она только те, о которых прочла в «Истории Греции». Эта книга осталась после маминой учёбы на историческом факультете пединститута. К моменту развода с отцом она успела окончить два курса, а дальше учиться не получилось. Надо было кормить и одевать семью. Пришлось брать подработки. Она была отличной машинисткой-стенографисткой. Однажды Ната что-то искала в буфете и натолкнулась на эту толстую книжку. Она хотела её переложить, но книжка выпала из рук, упала и раскрылась, и Ната увидела (о, ужас!) прямо нарисовано у всех дядей то, что у мальчиков. Дяди и тёти на картинках были голые. И стала она частенько заглядывать в эту книжку, чтобы ещё и ещё посмотреть на то, что у мальчиков. Подрастая, заинтересовалась и теми, кому принадлежали эти соблазнительные крендельки. А оказывается, это были боги. И все они после смерти селились на небе. Вот так она кое-что и узнала о небе и его жителях. Но до таких познаний, как у Клёсова, ей было далеко.

– Оно интересно тем, что отмечает на небесах очень интересную точку – путь к центру нашей галактики. Созвездие Стрельца считается центром и сердцем галактики. Его всегда надо искать возле Млечного пути, оно похоже на чайник. Оно довольно отчётливо выделяется на небе, по сравнению с другими. Поздний вечер – это как раз то время, когда его можно наблюдать. Это очень древнее созвездие. Я читал, что о нём ещё написано клинописью на шумерских табличках. Но у них это звёздное поле описано как «огненнострельный». Почему «огненнострельный»? Стрела чётко видна по конфигурации звёзд, но причём тут огонь? Так вот… у Нострадамуса в «Размышлении о звёздах…» встречаем:

«Огромная „Стрела“ созвездия Стрельца, почти точно указывает на центр нашей Галактики, и это, неспроста. Когда развеются газо-пылевые облака, скрывающие сияющее ядро Галактики, Стрелец станет главной жемчужиной всех созвездий…» Если Нострадамус придавал этому созвездию такое значение, значит, оно, действительно, очень важное. Копьё стрелы и ядро галактики, может быть, знаки, которые земляне смогут позже расшифровать. Может, это подсказка какая-то нам? Почему стрела указывает на ядро? Почему позже те же шумеры это же созвездие нарекли богом войны, астральным олицетворением планеты Марс? Почему Стрелец и Марс имеют схожие символы в виде стрелы?

– Тебя волнуют такие серьёзные вопросы об устройстве звёздного неба, а ты пошёл в металлургию. Почему?

У Наты голова пошла кругом от всех названий, и стало даже немножко страшно идти рядом с этой ходячей энциклопедией. Ну, слышала она о Нострадамусе, что он пророческие катрены написал, слышала, что были какие-то шумеры, с которых пошла наша цивилизация, ну, чуть-чуть читала о них, но чтобы так владеть материалом и так всё помнить? «Газо-пылевые облака», «огненнострельное звёздное поле»…

– Это увлечение с детства. Отец рассказывал. Он же у меня моряк, а они ориентируются по звёздам. Есть такие навигационные звёзды. Таких звёзд в созвездии Стрельца много. Отец мне показывал и рассказывал. Мало того, что он первый помощник в навигации, так это ещё и мой знак зодиака.

– А я подумала, что этот интерес у тебя ещё со времён морских путешествий.

– Может быть, только я об этом ничего не знаю.

– Ты всё говоришь, говоришь о нём, а где он? Ты его видишь сейчас?

– Конечно! Вот он!

– Это для тебя «вот», а я его никогда не видела. Как мне его найти?

– Ну, я уже говорил, что ориентироваться надо по Млечному пути, а там: если провести линию от Полярной звезды к Веге – это альфа Лиры, и продолжить её на такую же длину, то она упрётся в астеризм Стрельца.

Он стал у неё за спиной, чтобы смотреть в одном направлении и показывал рукой, куда смотреть, проводя линию от звезды к звезде.

– Что такое астеризм?

– Это группа звёзд, которая образует характерный рисунок и имеет самостоятельное название. Астеризм Стрельца – стрела с огромным наконечником и мощным оперением.

– И вот там – центр нашей галактики? А ты знаешь, меня зацепила эта стрела – указующий перст! Куда? К свету?! Ты говорил о Марсе, о сходстве символов… в этом что-то есть… а что древние подразумевали в «голосе света»? Может, там пока и хранится «голос света» – нам пока неведомое знание? И прилетит к землянам «свет» из центра галактики, и они смогут его увидеть. Может быть, когда-то такое было, поэтому и назвали огненнострельным местом, местом, которое огнём стреляет?

– Я забыл тебе сказать, что шумеры потом называли это место каким-то богом, не помню уже, как его звали, а жена у него была богиня Исцеления. Может быть, ты и права: исцеление от невежества. Не зря же древние греки считали, что Стрелец – это кентавр Хирон, а он был мудрецом. Он создал небесный глобус специально для аргонавтов, отправляющихся в поход за золотым руном. Он был воспитателем и учителем Геракла, Асклепия, Ахилла, Ясона – предводителя команды аргонавтов. Несмотря на то, что кентавры были агрессивные, Хирон был миролюбивым и усмирял своих соплеменников. По мифу он был ранен ядовитой стрелой и, не вынося боли, отказался от бессмертия в пользу Прометея.

– Я всегда его жалела: человек-конь, хотя на картинках он воплощение мужской силы и отваги до безрассудства. Рисуют всегда такой мощный красивый торс, да и лицо тоже. Жалко становится, что он не мужчина, а конь и живёт среди лесных чащ или в горах. Я пыталась найти женщин-кентаврих, не нашла. И ведь получился он таким, потому что отец его изменил жене. А когда та застала его на горячем, принял образ коня. Поэтому сын родился наполовину человеком, наполовину конём.

– Удивительно! Мы с тобой читали одни и те же мифы, нас волновали одни и те же вопросы. И я думал над тем, почему кентавры получаются. О чём это говорит? О том, что помыслы наши чреваты последствиями.

«„Чреваты последствиями“, „астеризм“! Он говорит как учёный. Так никто ещё не изъясняется из наших сверстников. Нелегко будет с ним общаться, хотя и я „не лыком шита“» – думала Ната.

– А ты знаешь, что по другому мифу боги взяли на небо Фолоса, ещё одного миролюбивого кентавра, и его превратили в созвездие Стрельца? Так, кто там: Хирон или Фолос? Удивительно, что греки поместили на одно созвездие сразу двух.

– Греческие мифы имеют такую особенность: по-разному трактуют жизни богов. А давай полетим к нему и спросим, кто он. Полетели?

Показывая на звезду правой рукой, левой он обнял Нату, чуть притягивая к себе, как бы приглашая в полёт.

– Мы летим с тобой к самой яркой звезде в салоне волшебного облака. Мимо нас проплывают планеты и разноцветные скопления звёзд, мы ныряем в туманности и проходим сквозь них. Где-то сбоку выплывает дракон, фыркая и испуская огненные протуберанцы. Но он нам не страшен. Мы ему говорим, что мы сами драконы, потому что родились в год дракона, и он улыбается, кивая своей страшной головой. И мы уже с тобой в другом времени. Моя рука лежит на твоём плече. Ладонь ощущает тепло и шелковистость твоей кожи. Мы медленно плывём к звезде. Нам хорошо вдвоём. Нам хочется так плыть долго – долго. Я чувствую…

– Я не знаю, что чувствует тот мальчик, который летит к далёкой звезде, зато знаю, что может чувствовать мальчик в соседнем колхозе, увидев, что ты меня обнимаешь, – сказала Ната, сбрасывая его руку движением плеча.

– Но что это? Моё сердце пронизывает боль. Она исходит из твоих уст. Плечо становится холодным и жёстким. Оно толчком сбрасывает мою руку… а причём тут мальчик из соседнего колхоза? Мы же в звёздном царстве.

– Опустись со звёзд на Землю. В соседнем колхозе – группа сталеплавильщиков. В ней учится мой мальчик, которого я люблю, и мы с ним должны пожениться.

Володя долго молчал. Он был в шоке. «Как? Какой мальчик? А я?» – билось в ужасе сердце. Земля поплыла под ногами, закачались звёзды, мир летел в пропасть, его мир, в котором он всего минуту назад держал самый дорогой и важный приз в своих руках. Его пронзила такая боль, которую он никогда ещё не испытывал. Но это была не физическая боль, которая появляется от побоев или порезов, от ран. Он вдруг сам стал одной большой кровоточащей раной, пылающей огнём и сжигающей то огромное, что сулило ему радость и счастье. Всё это сгорало с такой нестерпимой болью, что у него потемнело в глазах. Он пылал всепоглощающим огнём, сжигающим то огромное и ещё неведомое, но такое манящее, то, что всего мгновенье назад распускалось в его душе экзотическим цветком с диковинным ароматом, сгорало в языках неистового пламени. Как он радовался взрастающему в нём цветку, как лелеял его. Всего два дня. Два дня счастья! И всё! И ничего больше нет: ни любви, ни радости, ни счастья… мир померк в его глазах.

Володя молчал, но Ната видела его лицо и удивилась его состоянию: «Неужели у него всё так серьёзно? Лучше бы мы не ходили на прогулку. Теперь я ему принесла ещё больше боли, чем, если бы отказалась с ним пойти. Откуда же я знала, что он успел прикипеть ко мне, а теперь отрывает себя от меня с такой дикой болью?»

– Ты не огорчайся, Володя, – пыталась утешить мальчика, – ты такой необыкновенный! Тебя обязательно полюбит такая же необыкновенная девочка, непохожая на всех остальных и самая лучшая.

– Ты – для меня самая необыкновенная и самая лучшая.

К нему, наконец, возвратилась способность говорить. Он помолчал, а потом с такой неподдельной горечью добавил: – но не моя.

– А ты собственник! – Ната лукаво улыбнулась, пытаясь хоть как-то уменьшить его боль.

– Это не собственность! Это больше… это – я! Я потерял себя!

Вся его предыдущая жизнь, всё, что было до этой минуты – счастливое возвращение отца, командира подводной лодки, с фронта, получение золотой медали за десятилетку, осознание себя студентом на гребне жизни, раскрывающиеся перед ним горизонты будущего, всё сгорело в этом жутком огне, поэтому ему и было так больно. Сгорела в нём и его будущая Любовь, о которой он мечтал и, которая так сладко тревожила душу. Всё сгорело, оставив пепелище – выжженное прошлое, настоящее и будущее.

– Это всегда так кажется, – утешала его Ната, – жизнь, ведь только начинается. Потом ещё кого-нибудь встретишь, и она тебе тоже покажется самой лучшей, – говорила, исходя из своего опыта. Ведь казался и Глеб ей лучше всех до вчерашнего дня, а сегодня – Володя, но она не позволяет себе дать ход чувствам: надо быть постоянной. Но, несмотря на это, он всё больше и больше вторгается в её мир: да он попросту его перевернул.

Постепенно к Володе вернулось самообладание, но отчаяние так и не покидало:

– Только – только я нашёл в мире душу, которую столько искал, и сразу же потерял. Как же коротка была моя радость, каким же коротким было моё счастье.

– Не отчаивайся. Душа моя с тобой. Я чувствую, что наши души родственны и что мы, может быть, знали друг друга в прошлой жизни, поэтому им так тепло и уютно вместе.

– Тебе, правда, тепло со мной?

– Правда. Но это ещё ничего не значит. Сердце любит другого.

– А ты уверенна, что это любовь?

– Ты меня так допрашиваешь, как будто сам любишь меня. Ты знаешь меня всего два дня.

– А сколько ты знаешь своего мальчика?

– Больше года.

– С первой же секунды, когда встретились наши взгляды, я понял, что мы знали друг друга. Где и когда, не знаю, но знаю, что встречались, что это встреча после долгой разлуки. Между нами пошло такое тепло, какого я ещё никогда не ощущал в жизни. Такое просто так не бывает.

– Тепло я тоже почувствовала и ещё подумала: «Любовь с первого взгляда?»

– Вот видишь! Ты разберись со своим мальчиком, а я подожду.

* * *

Ночью ему снилась Ната, но не такая, как сейчас, а в татарском курене и в далёком прошлом. Проезжая мимо татарских юрт, заметил в одной приоткрытый полог, а над ним глаза… глаза, запавшие в душу на всю жизнь. Он видел их всего мгновение, но ему было достаточно, чтобы понять – жизнь без этих глаз не имеет смысла. Сейчас она провожала его в очередной поход – любимая, любящая и ожидающая. Во всех походах, во всех битвах сопровождал её образ, её глаза. Но он видел только глаза, и глаза были Натины: раскосые, чарующие и притягивающие необыкновенной силой влюблённого взгляда.

Тонкий серп полумесяца висел над минаретом и чётко вырисовывался в ночном мраке. Мусульмане, кто они такие, какому богу молятся?

Он был опытный воин, видевший немало сражений, не боявшийся опасности. Ни один раз сабля врага взвивалась над ним, копьё пробивало щит, стрелы впивались в кольчугу, барс терзал тело, настигал тигр, смерть реяла над ним, застилая глаза чёрным туманом, а он полон сил сидит верхом на своём любимом Джеджи и отправляется в новый поход. Что ещё может испугать его? Поступь Джеджи горячит кровь, сабля просит подвига, а степной ветер подгоняет вперёд.

Днём февральское солнце ослепительно сияло и пригревало макушку планеты. Она, распаренная, дышала полной грудью, выдыхая ароматы степи. Ночью лужи замерзали, земля твердела. Узкая тропа вилась между холмами по глинистым такырам^[1].

Перед войском по пути следования по ночам мчались разведчики с пылающими факелами. Останавливаясь на холмах, огнями подавали сигналы, чтобы отряды не сбились с тропы и не перемешались.

Передовые татарские разъезды рыскали по степи, сталкиваясь с небольшими отрядами мусульман, проверяя на них остроту и тяжесть мечей, и точность полёта стрел. Основное войско ждало, когда откроются от снегов перевалы, и можно будет спуститься с гор в долины Ферганы. Войско двигалось бесшумно: не ржали кони, ни звенело оружие, никто не осмеливался запеть песню, зная, что соблюдается режим тишины, хотя до городов, которые они должны взять ещё далеко. Отряды держались на определённом расстоянии друг от друга так, как это делалось всегда в походах. Останавливаться разрешалось на короткое время по общей команде. Воины засыпали прямо на земле у передних копыт коней.

С наступлением мутных сумерек, усиливалась опасность нападения. Особенно по ночам появлялись туркменские всадники на длинноногих конях. Они неожиданно вылетали из-за холмов, врезались в ряды, нарушая их и производя смятение, и так же быстро исчезали, волоча на арканах пленных. Он был весь – внимание. Главное – успеть увернуться от аркана или разрубить его саблей. В этом опасном походе, как и в предыдущих, его сопровождали глаза любимой. Они и сейчас были перед ним, сияя любовью и светом из мрака ночи. Они его ждали… и он должен вернуться живым.

Он проснулся с осознанием того, что должен беречь себя для этих глаз, чтобы они могли всегда его видеть живым. Это были глаза Наты, жёлто-зелёные, искрящиеся рассыпающимися искрами. Что это? Он их видел и знал уже когда-то? Так вот откуда азиатские следы на её европейском лице! Вот откуда у неё татарский взгляд! Как понять этот сон? Вчера засыпал с чувством горечи и отчаяния, а ночью его утешала надежда: она любила его, она ждала. Он жил ради этих глаз, ради того, чтобы вернуться к ним.

* * *

Когда Ната пришла с прогулки в комнате была только Люба. Она уже спала, отвернувшись к стене. Спали «валетом» на одной кровати. Кровать была широкая, они худенькие и места им хватало. Тихонько переодевшись, чтобы не разбудить подругу, осторожно легла. Сон не приходил. Переполненная эмоциями такого необычного вечера, перебирала в памяти фразы. По несколько раз повторяла их, наслаждаясь интонациями голоса мальчика, явно влюблённого в неё по уши. Его слова для неё были музыкой. Они лились так нежно и так обворожительно, что сердце таяло от его звуков. Её будущий муж говорил чётко, отрывисто, даже чуть грубовато… совсем другая речь. А эта, непривычная разливалась в душе сладостным и волнующим нектаром, растекаясь в самые потаённые её уголки. Её душа к нему стремилась неудержимо, но ум… он говорил ей другое. А душа воспаряла в небеса при звуке его голоса, такого мягкого, проникновенного и обволакивающего негой с пят до головы.

Да, она влюбилась, влюбилась по-настоящему первый раз в жизни. То чувство или скорее, ощущение, которое она считала любовью к Глебу, не имело ничего общего с тем, что она испытывала с того дня, как увидела викинга. Она искренне думала, что любит Глеба. А оказывается, бывает ещё и по-другому, бывает так, что поднимается смерч, перехватывает дыхание, неистово бьётся внутри, угрожая вырваться наружу, если его не выпустят по-доброму и смести всё на своём пути. «Угомонись, – говорила она ему. – Я не могу тебя выпустить… не имею на это права… надо было раньше приходить…»

Погружённая в свои переживания, не заметила, что ворочается с боку на бок, разбудив Любу.

– Что, понравился Володька?

– Понравился. Такой парень не может не понравиться и не вызвать симпатию. Он умный, обаятельный, общительный.

– Знаю. Наша отличница с параллельной группы по нём который год сохнет.

– А он?

– А он делает вид, что не замечает. Честно говоря, в группе думали, что он женоненавистник. И вдруг… открыто, при публике приглашает девочку. Завтра разговоров будет… когда узнают остальные. Не завидую вам, будут наблюдать за каждым словом, взглядом и жестом. Это ж как интересно!

– И каково будет их разочарование!

– Почему?

– Потому что не будет ни особых взглядов, ни жестов. У меня есть мальчик, и скоро свадьба.

– Да, ну! Вот это сюжет! И ты Володе сказала об этом?

– Сказала с самого начала нашей прогулки. Но он необычный мальчик, начитанный. С ним было интересно.

– И о чём же вы столько времени говорили?

– О звёздах…

В дверь проскользнула Скредова.

– Вы ещё не спите, а я вас боялась разбудить.