[ВАРИАНТЫ ОТДЕЛЬНЫХ РЕДАКЦИЙ]

(Печатаются в пределах каждой редакции применительно к порядку повествования в окончательной редакции романа.)

2-я РЕДАКЦИЯ.

** № 1 (рук. № 9).

Воскресенье.

Было 28 апрѣля. Въ воздухѣ была весна. И какъ не старались люди изуродовать ту землю, на которой они жались нѣсколько сотъ тысячъ, какъ ни забивали камнями землю, чтобы ничего не росло на ней, какъ ни счищали всякую пробивающуюся травку, какъ ни дымили каменнымъ углемъ и нефтью, какъ ни обрѣзывали деревья и не выгоняли животныхъ, птицъ, – весна была весною даже и въ Москвѣ. Солнце грѣло, воздухъ ласкалъ, трава курчавилась и зеленѣла вездѣ, гдѣ только не соскребали ее, березы, тополи, черемуха распускали свои клейкіе и пахучіе листья, липа надувала лопавшіеся почки. Кромѣ галокъ, воробьевъ и домашнихъ голубей, по весеннему радостно готовящихъ ужъ гнѣзда, въ сады уже прилетѣла отлетная птица, скворцы занимали свои домики. Веселы были и животные, и люди, и въ особенности дѣти.

Было ясное, яркое весеннее утро, когда въ Таганской тюрьмѣ, въ коридоръ женскаго подслѣдственнаго отдѣленія, гремя ружьями, вошелъ конвой, и вахтеръ, растворивъ дверь одной изъ камеръ, потребовалъ Маслову.

– Готова, что-ль, франтиха? Собирайся! – крикнулъ онъ.

Изъ двери камеры, гдѣ ихъ было болѣе 10 женщинъ, вошла невысокая молодая женщина въ сѣромъ халатѣ, надѣтомъ на бѣлую кофту и бѣлую юбку. На ногахъ женщины были полотняные чулки, голова была повязана бѣлой косынкой, но такъ, что изъ подъ нея виднѣлись очень черные волосы, красиво обрамлявшіе бѣлый, гладкій, невысокій лобъ. Лицо у женщины было измученное и болѣзненное; немного подпухшіе черные глаза косили; но,¹⁶⁸ несмотря на это, женщина была не лишена привлекательности, если бы не болѣзненная блѣдность и тупое,¹⁶⁹ унылое выраженіе лица.

– Ну съ Богомъ! Часъ добрый, – сказала ей, провожая ее, высокая старуха арестантка.

– Спасибо, не давай же имъ сундучка трогать.

– Не дамъ.

– Ну, ну, маршъ! – крикнулъ вахтеръ.

Женщина вышла. Изъ сосѣдней камеры выведена была другая женщина. Въ мужскомъ отдѣленіи, внизу, вывели еще мущину, и ихъ всѣхъ троихъ свели въ контору и повели по улицамъ въ Кремль, въ Окружный Судъ.

Дѣло ихъ слушалось въ нынѣшнее утро.

Женщина эта, Маслова, была проститутка и обвинялась въ отравленіи купца. Другая женщина и мущина – ея сообщники.¹⁷⁰

И ихъ повели по Москвѣ, по серединѣ улицы. Извощики, лавочники, рѣдкіе прохожіе съ любопытствомъ смотрѣли на нихъ и невольно больше останавливали вниманіе на красивой, миловидной Масловой.

Она шла опустивъ голову, стараясь ступать легче по камнямъ, отвыкшими отъ ходьбы ногами. Утро было красивое, весеннее, веселое.

Исторія Масловой была старая, самая обыкновенная исторія.

Дѣдъ Масловой былъ дворовый портной, пьяница; жена его, бабка, была прачка господъ Юханцевыхъ Рязанской губерніи.

Портной былъ пьяница,¹⁷¹ и семья его пропала бы, потому что онъ все пропивалъ съ себя, если бы Пелагея, жена¹⁷² его, которую господа оставили у себя въ прачкахъ, не работала до старости. Одну изъ дочерей своихъ, самую плохую, Пелагея оставила при себѣ прачешничать. Вотъ эта то плохая, болѣзненная дѣвушка родила. Мать била ее и хотѣла отослать ребенка, дѣвочку, въ воспитательный домъ, но случилось, что барышни узнали про это и взяли дѣвочку къ себѣ. Скоро послѣ этаго Пелагея умерла, и ея [дочь] отошла отъ Юханцевыхъ и ушла въ Москву и тамъ скоро тоже умерла отъ простуды. У дѣвочки никого не осталось.

Дѣвочка росла у старыхъ барышень, и дѣвочка вышла прелестная, такъ что привязались къ ребенку. Барышни считали себя благодѣтельницами за то, что они спасли дѣвочку отъ смерти и развратной матери, и потомъ, воспитавъ ее такъ, что дѣвочка Катюша стала ловкой, грамотной горничной, они считали, что сдѣлали для нее больше, чѣмъ требовалось.

Когда дѣвочкѣ минуло 18 лѣтъ и она стала красивой женщиной, случилось, что къ старымъ барышнямъ пріѣхалъ ихъ племянникъ и наслѣдникъ. Племянникъ этотъ ѣхалъ на войну въ полкъ.

Онъ и прежде, за годъ передъ этимъ, жилъ 2 мѣсяца у тетушекъ, но тогда ничего не случилось. Ему было 18, Катюшѣ было 16 лѣтъ, и, хотя имъ и случилось разъ, играя въ горѣлки, поцѣловаться, между ними ничего не было, и племянникъ краснѣлъ, какъ красная дѣвушка, всякій разъ, какъ встрѣчалъ ее. Но тутъ, когда онъ ѣхалъ въ армію, случилось то, что она отдалась ему и потеряла невинность. Она и прежде, когда онъ пріѣзжалъ годъ тому назадъ, полюбила его. Теперь же она не могла устоять противъ него. Онъ былъ молодъ, красивъ, онъ ѣхалъ въ армію. Она никакихъ не знала радостей и полюбила его. И она потеряла себя.

На другой же день послѣ той ночи, когда она отдалась ему, онъ уѣхалъ въ армію, а она осталась подметать комнаты, варить кофе, дѣлать постирушечки. Тяжело, мучительно ей было; но она продолжала жить по прежнему: плакала по ночамъ и работала днемъ. Но черезъ 5 мѣсяцевъ стало уже несомнѣнно, что она беременна. Она надѣялась выкинуть, прыгала съ комода, пила уксусъ, но ничего не помогло.

Въ это самое время она узнала, что соблазнитель ея ѣдетъ изъ арміи и долженъ проѣхать мимо нихъ. Сначала старыя барышни говорили, что онъ заѣдетъ, но потомъ узнали, что онъ раненъ и не заѣдетъ;¹⁷³ и она рѣшила убить себя и пошла ночью на желѣзную дорогу, чтобы лечь подъ тотъ поѣздъ, въ которомъ онъ проѣдетъ. Но тутъ, какъ разъ тутъ, въ эту ночь, она почувствовала движеніе ребенка. И вся душа ея перемѣнилась. Съ тѣхъ поръ она стала готовиться къ отходу отъ господъ и къ родамъ. Но еще прежде чѣмъ она стала проситься уйти, ее прогнали. Замѣтили, что она дурно работаетъ, и узнали, что она дурно вела себя.

Идти ей было некуда. Родныхъ у ней были двѣ тетки и два дяди, но они всѣ были бѣдны, и она мало знала ихъ, и она пошла къ крестной. Крестная была бѣдная вдова сапожника, деревенская бабка. Одного сына ея отдали въ солдаты. Крествая держала шинокъ, приняла къ себѣ Катюшу и, разсчитывая на тѣ 127 рублей, которые Катюша принесла съ собой, приняла ея ребенка – тоже дѣвочку – и держала у себя все время ея болѣзни.

Катюша заболѣла послѣ родовъ и лежала въ сильномъ жару, когда крестная призвала старуху, занимавшуюся доставленіемъ дѣтей въ воспитательный домъ, и отдала ей ребенка. Обѣ старухи выпили, спрыснули Катюшу.

Старуха-ребятница взяла ребенка къ себѣ и, кормя его соской, продержала 8 дней у себя, пока собрался у нея «камплетъ», какъ она называла ребятъ, для поѣздки въ Москву. А то для каждаго брать отдѣльный билетъ было дорого; съ 4-мя же ребятами на каждаго ложилось не больше рубля.

Приладивъ большую корзину съ гнутой ручкой, съ двумя отдѣленіями, старуха-ребятница положила запеленутыхъ ребятъ по два на каждую сторону, приладила сосочку, и, усѣвшись въ 3-емъ классѣ такъ, чтобы можно было вынимать корзину изъ подъ сидѣнья и затыкать сосочкой рты тѣмъ, которые пищали, она повезла вмѣстѣ съ другими и Катюшинаго ребенка въ воспитательный, гдѣ, хотя и безъ этой корзины, точно также умирало 80 дѣтей изъ ста.

Несмотря на дурной воздухъ, холодъ изъ двери, нечистоту, въ которой лежала Катюша въ гнилой избушкѣ крестной, несмотря даже на лѣкарства, которыя давала ей бабка, она выздоровела и черезъ 7 недѣль шатаясь встала съ грязной, полной насѣкомыхъ постели. Крестная взяла у Катюши денегъ за прожитье, за кормъ, за чай – 20 рублей за два мѣсяца, 30 рублей пошли на отправку ребенка, и теперь крестная просила дать ей еще въ займы 40 рублей на корову. Для самой же Катюши крестная пріискала мѣсто къ лѣсничему въ горничныя. Катюша согласилась.

Со времени ночи, проведенной Катюшей на откосѣ желѣзной дороги, душа ея вся измѣнилась. Съ 14, 15 лѣтъ она сблизилась съ Матреной Павловной, съ Софьей Ивановной она читала книги, читала Достоевскаго, Тургенева, вѣрила въ то, что есть добродѣтель и порокъ, что можно и должно быть хорошей. Эти вѣрованія еще усилились, когда племянникъ тетушекъ Дмитрій Ивановичъ гостилъ въ первый разъ и давалъ ей читать книги. Но съ того времени, какъ онъ соблазнилъ ее и уѣхалъ, въ особенности съ той ночи, когда она хотѣла убить себя, она поняла, что все было вздоръ и господскія игрушки. И все то, что она увидала у крестной, вся эта нужда, вся жестокая борьба изъ за денегъ, всѣ эти бѣдныя радости, состоящія только въ одурманеніи себя, и ея собственная нужда, въ которой никто не принималъ участія, подтвердили ей это, и она разъ навсегда поняла, и несомнѣнно поняла, что всякій только до себя и что всѣ эти слова: добродѣтель и порокъ, все вздоръ, обманъ. Жить надо, и что слаще и богаче, то лучше.

Катюша поступила къ лѣсничему за 5 рублей въ мѣсяцъ и чай.

Лѣсничій былъ женатый черный толстый человѣкъ. Съ перваго же дня она увидала, что онъ смотритъ на ея груди, и въ первое время это смущало ее, но потомъ, когда онъ сталъ приставать къ ней, она подумала воспользоваться этимъ. Но онъ былъ опытнѣе и хитрѣе ея и, выждавъ минуту, овладѣлъ ею. Ей было гадко и стыдно, и она стала пить. Тутъ же началась ревность жены. Жена догадывалась и злилась и разъ прибила Катюшу и выгнала ее. Денегъ было 17 рублей. Объѣздчикъ, съ которымъ Катюша была знакома, посовѣтовалъ ѣхать въ Москву. Въ Москвѣ была одна изъ тетокъ за переплетчикомъ. Тетка оказалась въ бѣдности. Мужъ пилъ. Они все таки приняли Катюшу, но кончилось тѣмъ, что Катюша отдала ей всѣ деньги, чтобъ кормить дѣтей.

Дорогой съ ней ѣхала барыня въ перстняхъ и браслетахъ. Барыня эта дала свой адресъ и обѣщала мѣсто. Катюша прошла къ ней. Она подпоила ее и предложила поступить въ ея заведенiе. Она дала ей денегъ, взяла обязательство, и Катюша поступила. Въ заведеньи она называлась Любашей, и пошла жизнь ночью, освидѣтельствованія еженедѣльные и гости: прикащики, студенты, офицеры, старики, молодые, гимназисты.

Такъ прошло 3 года. Всѣхъ лѣтъ со времени Дмитрія Ивановича прошло 7 лѣтъ. И вотъ случилось, что прислалъ за ней купецъ въ номера, она поѣхала, потомъ купецъ къ нимъ пріѣхалъ, посылалъ ее въ номера за деньгами, потомъ опять она къ нему поѣхала; пилъ много купецъ, бушевалъ, коридорный посовѣтывалъ ей всыпать купцу порошковъ сонныхъ въ вино. Она всыпала, купецъ умеръ. И вотъ ее посадили въ острогъ и хотятъ засудить въ каторгу за то, что она отравила купца. Сидитъ она уже 7 мѣсяцевъ, въ тюрьмѣ кормитъ вшей, платье ея все [1 неразобр.], пища плохая, чая нѣтъ, только вахтеръ подарилъ разъ за ласку. И вотъ ведутъ теперь на судъ вмѣстѣ съ горничной изъ номеровъ и тѣмъ коридорнымъ, который порошки далъ. Они и говорить съ ней не хотятъ, а она знаетъ, что это ихъ дѣло, а они на нее все свалить хотятъ. «Ну, да хоть бы одинъ конецъ», думаетъ она.

Въ судъ привели рано, еще 9 часовъ не было, а судъ начался только въ 12. Намучалась пока и наголодалась, да и скучно было. Но вотъ позвали въ судъ и посадили.