* № 51 (рук. № 19).

Но онъ былъ не одинъ. У него была мать, больная, слабая, любившая его. Нехлюдовъ зналъ, что женитьба его на горничной была бы несчастьемъ, величайшимъ несчастьемъ для его матери, а можетъ быть, и смертнымъ ударомъ, и потому²⁰⁹ онъ и не позволялъ себѣ ни думать, ни говорить объ этомъ.²¹⁰ Узнавъ о томъ, что случилось съ сыномъ, Софья Ивановна написала ей. Княгиня Елена Ивановна выписала своего сына за границу и ничего прямо не сказала ему, но онъ видѣлъ, что она взволнована и боится его. Узнавъ объ его намѣреніи отдать отцовскую землю крестьянамъ, она дала на это свое согласіе, несмотря на то, что считала это безуміемъ. Она все была готова сдѣлать для него, только бы онъ не исполнилъ своего намѣренія жениться на Катюшѣ.

** № 52 (рук. № 14).

За эти два года Нехлюдовъ очень много пережилъ и сдѣлалъ два coup de tête,²¹¹ какъ называла Елена Ивановна его рѣшительные, измѣнявшіе всю его жизнь поступки. И съ нимъ происходила теперь уже третья метаморфоза, какъ, грустно шутя, говорила про него его мать.

Первый его coup de tête и метаморфоза состояли въ томъ, что²¹² онъ, вступивъ въ университетъ, изъ аристократа²¹³ сдѣлался²¹⁴ послѣдователемъ Генри Джорджа и, получивъ небольшое наслѣдство своего отца,²¹⁵ отдалъ его крестьянамъ, а дядя, его попечитель, не утвердилъ эту его передачу земли до совершеннолѣтія.

Второй coup de tête состоялъ въ томъ, что, окончивъ курсъ кандидатомъ математическихъ наукъ, онъ, вмѣсто того чтобы поступить, какъ хотѣла его мать, въ дипломатическій корпусъ, гдѣ ему обѣщали блестящее положеніе, поступилъ во 2-е отдѣленіе собственной канцеляріи Государя, т. е. въ отдѣленіе законовъ. Поступилъ онъ въ это учрежденіе такимъ образомъ. Въ то время какъ онъ кончилъ курсъ, онъ находился въ томъ положеніи внутренняго душевнаго пересмотра, душевной стирки, la grande lessive,²¹⁶ какъ онъ называлъ это, которое онъ испыталъ тогда у тетушекъ и теперь испытывалъ второй разъ. Окончивъ курсъ, онъ подвелъ счеты самъ съ собой, увидалъ, что онъ очень опустился за эти 2 года – мало работалъ надъ собой, былъ не добръ съ матерью, съ сестрами, увлекался тщеславіемъ, мало работалъ, проводилъ праздно время, забросилъ свои правила и пересталъ писать дневникъ. Теперь онъ рѣшилъ начать новую жизнь, такую, которая бы вся была направлена на нравственную и умственную пользу себѣ и на пользу людямъ. Намѣреніе свое отдать землю отцовскаго имѣнія крестьянамъ онъ исполнилъ, какъ скоро достигъ совершеннолѣтія, несмотря на недовольство дяди и матери. Исполняя желаніе матери, онъ поѣхалъ служить въ Петербургъ. Но службу онъ выбралъ не въ виду личнаго успѣха и выгоды, а въ виду той пользы, которую онъ могъ приносить. Когда рѣшено было, что онъ поѣдетъ служить въ Петербургъ онъ взялъ адресъ календарь и внимательно перечелъ всѣ гражданскія учрежденія. Изо всѣхъ ихъ онъ счелъ самымъ важнымъ то, въ которомъ составлялись законы. Рѣшивъ, что онъ будетъ служить въ этомъ учрежденіи, онъ пошелъ на пріемъ къ Статсъ Секретарю и объявилъ ему о своемъ желаніи служить у него.

Статсъ Секретарь заинтересовался имъ и опредѣлилъ его въ свою канцелярію.

Въ Петербургѣ Нехлюдовъ естественно вступилъ въ высшее общество, гдѣ были связи его отца и матери и гдѣ онъ интересовалъ петербуржцевъ своей непохожей на нихъ оригинальностью и наивностью.

Какъ послѣ перваго духовнаго подъема, происшедшаго въ деревнѣ у тетушекъ, такъ и теперь, послѣ большой стирки при выходѣ изъ Университета, радостное и твердое душевное состояніе понемногу тускнѣло, ослабѣвало, и черезъ годъ Нехлюдовъ опять забылъ свои правила, пересталъ писать дневникъ и сталъ курить, пить, много расходовать денегъ.

Это была вторая метаморфоза, какъ говорила его мать. Не прошло и года послѣ его переѣзда въ Петербургъ, какъ съ нимъ произошла еще третья метаморфоза, и онъ сдѣлалъ 3-ій coup de tête. Метаморфоза состояла въ томъ, что онъ сдѣлался патріотомъ. Coup de tête же состоялъ въ томъ, что при объявленіи войны Турціи онъ, рѣшивъ, что его обязанность въ томъ, чтобы жертвовать собой для защиты угнетенныхъ, вышелъ изъ штатской службы и поступилъ въ военную. Онъ говорилъ, что онъ поступаетъ въ военную службу потому, что онъ не могъ бы оставаться спокойнымъ, внѣ опасности, зная, что люди, наши русскіе, идутъ на смерть за братьевъ; въ глубинѣ же души ему только хотѣлось узнать, что такое война, получить новыя впечатлѣнія, не пропустить чего нибудь, что могло случиться съ нимъ, и, главное, выказаться передъ своими высокопоставленными знакомыми, которые одобряли такіе поступки.

И онъ поступилъ въ полкъ, одѣлся въ мундиръ.

Вступая въ военную службу въ Петербургѣ, онъ, естественно, по своимъ связямъ былъ вовлеченъ поступить въ одинъ изъ самыхъ модныхъ, дорогихъ и развратныхъ гвардейскихъ полковъ.

Подъ предлогомъ того, что поступленіе его во время войны въ военную службу есть самоотверженный поступокъ, онъ прощалъ себѣ и другимъ многое изъ того, что онъ не простилъ бы себѣ прежде, – и потому паденіе его или удаленіе отъ тѣхъ цѣлей жизни, которыя онъ ставилъ себѣ, особенно въ военной богатой средѣ, въ которую онъ вступилъ, шло очень быстро.

Въ это время съ нимъ случилось то, что случается со всѣми молодыми людьми этого круга: частью для здоровья, частью изъ любопытства, частью изъ за желанія удовольствія онъ позналъ нерожающую женщину самымъ пошлымъ, грубымъ образомъ.

Онъ потерялъ въ это время совершенно сознаніе того, что хорошо и что дурно. Все дурное дѣлалось такъ роскошно, красиво, дѣлалось такъ всѣми, что дурное переставало представляться дурнымъ. Чувствовалось какое [то] радостное, веселое освобожденіе отъ всѣхъ прежде чувствуемыхъ нравственныхъ препятствiй. Всѣ дѣлали все дурное съ такой увѣренностью, съ такимъ блескомъ, дѣлали это такіе уважаемые всѣми люди, что, очевидно, нравственныя требованія, прежде стѣснявшія его, были одно недоразумѣніе. Какъ разрѣшалось это недоразумѣніе, онъ не зналъ, но твердо вѣрилъ, что оно разрѣшается какъ то. Если бы оно не разрѣшалось, не могли же бы всѣ эти уважаемые всѣми люди жить такъ.

Вотъ въ этомъ то душевномъ состояніи онъ по дорогѣ заѣхалъ къ тетушкамъ. И тутъ то съ нимъ случилось то ужасное дѣло, про которое онъ старался забыть всѣ эти девять лѣтъ и которое теперь вдругъ въ такомъ ужасномъ видѣ напомнило ему себя.

* № 53 (рук. № 19).

Нехлюдовъ нетолько считался людьми, знавшими его, порядочнымъ и благороднымъ человѣкомъ, но онъ въ дѣйствительности, несмотря на многія и многія совершенныя имъ дурныя дѣла, былъ точно хорошій и нравственный человѣкъ, стоявшій именно въ нравственномъ отношеніи неизмѣримо выше людей своего круга. Правда, что въ это время, именно вскорѣ послѣ смерти своей матери, онъ находился въ такомъ состояніи нравственнаго упадка, до котораго онъ рѣдко доходилъ, но въ глубинѣ души его не переставая жилъ тотъ нетолько порядочный человѣкъ, которымъ его считали люди, но высоконравственный человѣкъ, ставящій выше всего служеніе Богу или нравственное совершенство. Человѣкъ этотъ въ этотъ періодъ его жизни былъ заглушенъ больше, чѣмъ когда нибудь, всѣми маленькими неправдами и ошибками, которыми онъ незамѣтно унижалъ себя. Но нравственный, требовательный къ себѣ человѣкъ былъ живъ.

* № 54 (рук. № 14).

Съ этого времени въ немъ началось то недовольство людьми, высокомѣрное презрѣніе къ нимъ, въ которомъ онъ жилъ теперь. Ему нужно было имѣть высоту, съ которой бы онъ могъ презирать людей и считать себя выше ихъ. И такую высоту давала ему сначала война, военные подвиги – онъ, какъ говорили, отличился на войнѣ и получилъ солдатскаго Георгія и былъ произведенъ скоро въ Офицеры. Потомъ, послѣ войны, такую высоту давало ему петербургское высшее общество, въ которомъ онъ имѣлъ успѣхъ. Потомъ, когда въ этомъ свѣтѣ онъ пересталъ играть роль, когда все, что льстило ему, стало привычнымъ, онъ сдѣлалъ свой послѣдній coup de tête, какъ говорила мать, вышелъ въ отставку и поѣхалъ въ Италію заниматься живописью, которой занимался какъ дилетантъ и къ которой ему говорили, что онъ имѣетъ способности. Но послѣ 2-хъ лѣтъ занятій живописью²¹⁷ онъ почувствовалъ, что живопись не можетъ заполнить его жизнь, онъ вернулся въ Россію и жилъ съ матерью, ничѣмъ не занимаясь, участвуя въ земствѣ и дворянскихъ выборахъ. Нѣсколько разъ онъ примѣревался жениться, но всякій разъ чувствовалъ недостатокъ того неудержимаго влеченія, которое превозмогаетъ всѣ препятствія, и оставался всѣмъ недовольнымъ, почти все и всѣхъ осуждающимъ, умнымъ, образованнымъ 32-лѣтнимъ холостякомъ. Онъ и самъ думалъ, что онъ презираетъ людей. Въ сущности же, въ глубинѣ души, онъ презиралъ себя. И недовольство людьми, которое онъ высказывалъ, было затаенное недовольство собой, котораго онъ не умѣлъ и не хотѣлъ себѣ высказать.

* № 55 (рук. № 20).

Глава 29.

Неожиданно строгій приговоръ не особенно поразилъ Маслову – во-первыхъ, потому, что послѣ семи мѣсяцевъ острога и общенія съ подслѣдственными и каторжными сама каторга уже не представлялась столь ужасной, какъ прежде; во-вторыхъ, потому, что Маслова давно уже жила только ближайшимъ будущимъ, не вспоминая того, что было прежде и не думая о томъ, что будетъ впереди, въ третьихъ же, и главное, приговоръ мало поразилъ ее потому, что она въ то время, какъ онъ былъ ей объявленъ, была очень голодна.

Теперь, какъ говорятъ, устроено въ нѣкоторыхъ судахъ такъ, что подсудимыхъ и конвойныхъ кормятъ въ судѣ, но въ то время и въ томъ судѣ этого не было, и Маслова, напившись чаю въ острогѣ въ 6 часовъ утра, почувствовала голодъ уже вскорѣ послѣ привода въ судъ; когда же во время перерыва засѣданія конвойные, сидя около нея, закусывали хлѣбомъ и крутыми яйцами, у нея ротъ наполнился слюной, такъ ей захотѣлось ѣсть, но попросить у нихъ было совѣстно. Когда же къ ней пришелъ ея защитникъ, спрашивая ее, гдѣ именно купецъ подарилъ ей перстень, ей такъ хотѣлось ѣсть, что она, не отвѣчая на вопросъ, робко попросила дать ей 20 копѣекъ, чтобы купить булку. Защитникъ поискалъ въ карманѣ, но у него не было меньше трехъ рублей, а это было много. Онъ обѣщалъ размѣнять и принести ей и, распросивъ о томъ, что считалъ нужнымъ, и занявшись дѣломъ, забылъ о ней. Тогда она обратилась съ просьбой къ прохаживавшему мимо нея съ гусиной шеей и головой на бочекъ раболѣпному въ судѣ судебному приставу; но приставъ вдругъ почему-то разсвирѣпѣлъ и, не глядя на нее, съ налившимися кровью глазами закричалъ:

– Какъ же, сейчасъ все брошу, буду тебѣ служить!

Судебный приставъ такъ измучался униженіями, что ему захотѣлось поважничать, и онъ набросился на Маслову. Но, взглянувъ на нее, ему стало жалко.

– Смотритель то вашъ что думаетъ.

– Виновата, я думала что.. – робко сказала Маслова.

– Смотритель вашъ долженъ васъ накормить, – проговорилъ судебный приставъ и ушелъ.

– Ѣшъ, когда голоденъ, – сказалъ тогда чувашинъ рябой, подавая ей полломтя хлѣба съ половинкой яйца.

Она поблагодарила чувашина и только что откусила два раза, какъ ихъ позвали опять въ судъ, и она должна была оставить хлѣбъ на подоконникѣ. И такъ она просидѣла не ѣвши до конца засѣданія. И послѣ засѣданія не могла бы поѣсть (защитникъ, обѣщавшій ей 20 копеекъ, забылъ про нее), если бы не прислала ей денегъ, совершенно неожиданно для нея, Каролина Альбертовна Розанова, ея бывшая хозяйка.