благолепия, тоже был весьма продвинут по этой части. Та версия “смертяшного” культа восходила к эстетике и этике провинциального декаданса, на котором взросли все те недоучившиеся гимназисты- второгодники
Тот яростный культ смерти и разрушения, который вот уже сколько лет исповедуют и проповедуют многочисленные полоумные жрецы из разных “геополитических» помоек, не так уж нов.
Ранний большевизм, пока он не оброс жирком “пайкового”
и сам этот “храм”, в самом названии которого уже заключена его вызывающе антихристианская, то есть языческая, то есть, говоря по-старинному, поганая суть, и все это вместе — оглушительное свидетельство того, в какую мутную, в какую черную допотопную архаику загоняют страну и общество.
И это было не богатство. Это — бери выше — были “привилегии”, которыми пользовался “спецконтингент”. И вообще сакральным статусом обладали тогда слова с приставкой “спец-”.
Самым сладким было то, что у тебя это все было, а у других не было.
Самым сладким было ощущение принадлежности к особому таинственному миру избранных, владевших отмычкой от заветных кладовых. Самым сладким была завистливая почтительность со стороны “населения”.
все те, кто начиная с оттепельных 1960-х стал излюбленным объектом всех отважнейших сатириков-юмористов, всех “гоголей-щедриных” из “Крокодила” и “Фитиля”.
Дефицит.
Главное вожделение совка, основополагающий его эрос — это не богатство. Сама категория “богатства” в те годы была под большим подозрением.
Были, конечно, и “богатые”. Но богатства если не стыдились, то уж точно его не афишировали.