Глава 1

«Он более не был узником, он возвращался на Родину, в Россию».

Софья де Сегюр^[1]

Федор Васильевич Ростопчин родился 12 марта 1765 года в селе Козьмо-Демьянске Ливенского уезда. Правда, единого мнения о точной дате рождения нет. Так, например, А. Терещенко датой рождения указывал 12 марта 1763, а не 1765 года^[2]. На надгробии графа Ростопчина на Пятницком кладбище в Москве годом рождения также значится 1763-й. Но сам Федор Васильевич писал: «В 1765 г., 12 марта я вышел из тьмы и появился на Божий свет»^[3].

В «Родословном сборнике русских дворянских фамилий» В.В. Руммеля и В.В. Голубцова годом рождения значится 1765 год. Оттуда же мы узнаем, что наш герой происходил из дворянского рода, малоизвестного к концу XVIII века. По сведениям, приведенным в вышеназванном сборнике, родословная Федора Васильевича Ростопчина выглядит следующим образом:

«Давыд Рабчак, крымский татарин, жил в начале XV столетия.

Михаил Давыдович Ростопча, выехал из Крыма в Россию около 1432 г.

Степан Михайлович Степуря-Ростопчин.

Игнатий Степанович.

Дмитрий Игнатьевич Молчан.

Иван Дмитриевич.

Юрий Иванович, новгородский помещик.

Андрей Юрьевич, стряпчий и воевода (1636–1658).

Михаил Андреевич, жилец^[4], помещик Ливенского уезда (1683). (Его «братом» был Иван Ильич Давыдов.)

Федор Михайлович.

Василий Федорович, отставной майор, помещик Ливенского уезда, за заслуги сына пожалованный в действительные статские советники и кавалером Ордена Святой Анны I степени. Жена Крюкова.

Федор Васильевич Ростопчин…»

Итак, предками Федора Ростопчина были крымские татары, перешедшие на российскую службу. Известен и многими цитируется рассказ нашего героя, изложенный в шутливой форме, о том, почему он не князь. Предки прибыли в Россию зимой. Государь предложил на выбор – княжеский титул или шубу. Мороз стоял крепкий, и они отдали предпочтение шубе. Шутка с намеком на то, что Ростопчин был без пяти минут князем.

Сам Федор Васильевич утверждал: «…Родоначальник нашей фамилии, поселившийся в России назад тому более трех столетий, происходил по прямой линии от одного из сыновей Чингисхана»^[5]. Примечателен и тот факт, что в молодости Федор Ростопчин сочинял стихи от имени лирического героя Линдора, персонажа комедии Бомарше «Севильский цирюльник». Под этим именем, как мы помним, скрывался граф Альмавива, желавший до определенного момента не выставлять напоказ свое высокое происхождение.

Совершенно иную версию происхождения Федора Васильевича Ростопчина изложил Филипп Филиппович Вигель в своих «Воспоминаниях». Знаменитый мемуарист утверждает, что отец Федора Васильевича Ростопчина был крепостным, но сумел выкупиться, получить нижние чины и накопить денег, чтобы дать образование сыну. Филипп Филиппович Вигель пишет, что слышал об этом не раз из собственных уст Василия Федоровича Ростопчина, отца будущего графа^[6]. Правда, в записках Вигеля имеются очевидные неточности. Так, он сообщает, что Федор Васильевич был единственным сыном в семье. Но известен и никем не оспаривается тот факт, что у будущего графа было два брата – Петр Васильевич Ростопчин, о котором мы еще скажем ниже, и незаконнорожденный Степан Явленский. О последнем Федор Васильевич Ростопчин сам никогда не упоминал, но можно предположить, что тайно ему покровительствовал. Иначе не объяснить тот факт, что в 1801 году Степан Явленский получил потомственное дворянство.

Простим Филиппу Филипповичу Вигелю то, что он недосчитался двух братьев графа Ростопчина. Куда любопытнее свидетельство о том, что Ростопчин происходил из крепостных. По свидетельству Вигеля, сам Василий Федорович Ростопчин неоднократно рассказывал об этом зятю автора записок, некоему Алексееву, служившему в Москве полицеймейстером.

Если Филиппушка, как называли Вигеля друзья, ничего не перепутал и не ошибся, то выходит, что родословная Федора Васильевича Ростопчина была сфабрикована. Вопрос, кто мог ее сфабриковать и возможна ли вообще такая подтасовка.

Если предположить, что родословная была сфабрикована, то, скорее всего, это было дело рук Василия Федоровича Ростопчина, который отдал все силы, чтобы избавиться от крепостной зависимости и вывести в люди сыновей.

Чтобы ответить на вопрос, возможно ли было состряпать такую подделку, обратимся к известному сочинению Александра Николаевича Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву». В самом начале присутствует любопытная сценка. В Тосне путешественник, спасаясь от дурной погоды, зашел в почтовую избу, где застал «старого покрою стряпч[его], едущ[его] в Петербург с великим множеством изодранных бумаг». Между ними завязался разговор. Вот что поведал стряпчий: «Я, нижайший ваш слуга, быв регистратором при разрядном архиве^[7], имел случаи употребить место мое себе в пользу. Посильными моими трудами я собрал родословную, на ясных доводах утвержденную, многих родов российских. Я докажу княжеское или благородное их происхождение за несколько сот лет. Я восстановлю не редкого в княжеское достоинство, показав от Владимира Мономаха или от самого Рюрика его происхождение»^[8].

Дальнейшее развитие событий по сути комично. Стряпчий рассказал, как он предложил свой труд «молодым господчикам», уверенный, что те будут счастливы обрести документальное подтверждение принадлежности к древним дворянским фамилиям. Однако стряпчий был оскорблен, «вместо благоприятства попал в посмеяние». Наверное, горемычный чиновник искал сочувствия у случайного встречного, коим оказался герой «Путешествия из Петербурга в Москву». Но последний посоветовал продать бумаги «на вес разносчикам на обертки». Подобное предложение должно было нанести стряпчему еще большее оскорбление. Но покорный перу писателя горемыка остался в величайшем благоговении, пораженный, видимо, глубиною мысли о зле «хвастовства древния породы».

Теперь представим себе, что стряпчий встретил бы в почтовой избе не какого-то вольнодумца, а человека расторопного, только что откупившегося от крепостной зависимости и мечтающего стать еще большим барином, чем тот, которому служил до недавнего времени. Такой чиновник вполне мог бы подыскать за умеренную плату достойного предка.

Происхождение Ростопчина подтверждают «Родословный сборник русских дворянских фамилий» В.В. Руммеля и В.В. Голубцова и «Российская родословная книга, издаваемая князем Петром Долгоруковым». Но их труды основаны на сведениях из разрядных архивов, где стряпчие трудились и стряпали.

Кроме того, имеются и расхождения между сведениями о происхождении Федора Васильевича Ростопчина, приведенными в книге В.В. Руммеля и В.В. Голубцова, и сведениями, изложенными в книге князя П.В. Долгорукова.

В.В. Руммель и В.В. Голубцов ведут происхождение графа Ростопчина от Давыда Рабчака. У Долгорукова о Давыде Рабчаке ничего не сказано. Как не сказано и о его сыне Михаиле, перебравшемся в Россию в 1432 году. Первое упоминание о предках нашего героя в книге князя Долгорукова относится ко времени на сто лет позднее, чем в сборнике В.В. Руммеля и В.В. Голубцова. «Предок их [Ростопчиных. – Л.М. Портной] Борис Федорович по прозванию Растопча выехал из Крыму и принял св. крещение при великом князе Василии Иоанновиче, в шестнадцатом веке», – сообщается в труде князя Петра Владимировича Долгорукова.

Вслед за Борисом Федоровичем по прозванию Растопча князь Долгоруков упоминает внука оного Растопчи – Немира Григорьевича Растопчина, убитого 2 октября 1552 года под Казанью. Затем – некие Иван Растопчин, находившийся «в рындах при царе в походе 1562 года», и Ратай Растопчин, бывший посадным головою в Ряжске в 1585 году.

Ни Борис Федорович, ни Немир Григорьевич, ни Ратай Растопчин не упоминаются в сборнике В.В. Руммеля и В.В. Голубцова. Имеется несколько Иванов, но в числе прямых предков Федора Васильевича Ростопчина есть только один – Иван Дмитриевич. Тот ли это рында, что служил при Иване Грозном, остается неясно.

Наконец, в книге князя П.В. Долгорукова появляется Матвей Игнатьевич, сведения о котором совпадают с информацией из «Родословного сборника русских дворянских фамилий» В.В. Руммеля и В.В. Голубцова. Но он не является прямым предком Федора Васильевича Ростопчина.

Так обстоят дела с предками нашего героя.

Имеются некоторые противоречия в сведениях о родном брате, матери Федора Ростопчина и его старшем сыне.

В «Родословном сборнике» В.В. Руммеля и В.В. Голубцова годом рождения первенца нашего героя указан 1796 год. Между тем известно, что Сергей Федорович Ростопчин появился на свет в конце 1794 года во время первой ссылки Федора Васильевича, когда он с молодой женой по повелению Екатерины II провел год в отцовском имении.

Имеется некоторая путаница и с датами, касающимися родного брата нашего героя Петра Васильевича Ростопчина. В вышеназванном сборнике указано, что он погиб во время русско-шведской войны, взорвав попавшую в окружение шлюпку. Что соответствует действительности, но год смерти – 1787-й – указан неверно, сам военный конфликт начался только в 1788 году. Скорее всего, в «Родословном сборнике» В.В. Руммеля и В.В. Голубцова имеет место быть попросту опечатка. В действительности Петр Ростопчин погиб в 1789 году. Более странным выглядит тот факт, что в этом источнике не указана дата рождения младшего брата нашего героя. А с датой его рождения мы наблюдаем некоторую путаницу. «Русский биографический словарь» сообщает, что мать Федора Васильевича Ростопчина умерла в 1766 году после рождения второго сына, Петра^[9]. Следовательно, тому в момент смерти в 1789 году было 23 года. Но сам Федор Васильевич Ростопчин сообщал: «…мой несчастный брат, обретший смерть в 18 лет на водах финских…» Выходит, что Петр Ростопчин появился на свет в 1771 году, то есть через пять лет после смерти матери, если верить сведениям «Русского биографического словаря».

Возможно, Филипп Филиппович Вигель что-то перепутал или оказался в плену какого-то розыгрыша, а может, попросту дал волю собственному воображению. Но в то же время странные нестыковки в биографических сведениях Федора Васильевича Ростопчина не позволяют отбросить версию Вигеля как совершенно невозможную. Нельзя исключать, что отец нашего героя и впрямь некогда был крепостным, который сперва выкупил свободу, а затем приобрел и подходящую родословную.

Но с другой стороны, обратим внимание на тот факт, что никто из современников нашего героя, никто из мемуаристов не сетовал на то, что им, представителям древних фамилий, приходилось подчиняться выскочке из бывших истопников в период службы Ростопчина при дворе Екатерины II и тем более при его возвышении в период царствования Павла I. Потомки Рюриковичей, служившие императорским особам, с ревностью следили за выскочками. Достаточно посмотреть на отклики по поводу возвышения бывшего брадобрея Кутайсова или сожаления Кутузова по поводу того, что приходилось подавать кофе в постель Платону Зубову, чтобы понять: родословная Федора Васильевича Ростопчина не вызывала сомнений.

Ненавидевший Ростопчина граф Никита Петрович Панин в 1814 году в записке «Мои сношения с Ростопчиным» сообщил о предке Федора Васильевича, который в 1707 году указом Петра Великого был сослан на работы в кандалах за лжесвидетельство^[10]. Упомянутый указ находится в Полном собрании законов Российской империи под номером 2179.

Впрочем, вместе с благоприобретенной родословной можно было приобрести и каких угодно предков.

Как бы то ни было, а судьба Федора Ростопчина была типичной для дворянских отпрысков конца XVIII века. Он рано лишился матери. Как уже было сказано, Надежда Александровна Ростопчина, урожденная Крюкова, умерла в 1766 году вскоре после рождения второго сына, Петра. Детство и юность наш герой провел в селе Козьмо-Демьянске, окруженный иностранными боннами и гувернерами. Он овладел в совершенстве французским и немецким языками. Но благодаря священнику Петру и няньке Герасимовне проникся русским духом и усвоил русскую культуру^[11].

Предположительно, в 1784 году юный Ростопчин встретил и полюбил Варвару Алексеевну Хованскую. Но пятнадцатилетняя княжна отдала предпочтение князю Кириллу Александровичу Багратиону. В этом браке она родила двоих сыновей и умерла 18 апреля 1788 года, будучи 19 лет от роду.

Было ему 10 лет, когда по ходатайству отца записали его в лейб-гвардии Преображенский полк. По обыкновению славных екатерининских времен, пока юноша получал домашнее образование, служба шла своим чередом. В 1775 году он был капралом, в 1776-м – фурьером, а в 1777-м – сержантом. В 1782 году он уже был прапорщиком, а в 1785 году явился на действительную службу и сразу же стал подпоручиком.

Через год Ростопчин взял продолжительный отпуск. Отпуск молодым офицерам, только что приступившим к службе, предоставлялся при условии продолжения образования, что соответствовало намерениям Федора Ростопчина. Учиться он хотел за границей. Благодаря финансовой поддержке со стороны отца Федор Ростопчин отправился в Европу продолжить образование. Пребывание за границей длилось два года – с 1786-го по 1788-й, меж тем служба продолжала исправное движение: в 1787 году ему было присвоено звание поручика^[12].

Во время путешествия Ростопчин обзавелся крайне полезными для себя знакомствами с русскими дипломатами. В столице Пруссии наш герой был представлен посланнику графу Сергею Петровичу Румянцеву и его предшественнику князю Владимиру Сергеевичу Долгорукову, который еще находился в Берлине. Здесь же Федор Ростопчин подружился с Сергеем Николаевичем Долгоруковым, племянником князя В.С. Долгорукова.

Граф Сергей Петрович Румянцев сочинял небольшие пьесы и басни на французском и русском языке. Вероятно, он поощрял литературные опыты Федора Ростопчина. Позднее, в период проживания в Москве и в бытность московским градоначальником, Федор Васильевич Ростопчин стал частым гостем Сергея Петровича Румянцева. В его доме на Маросейке собиралось московское светское общество. Здесь Ростопчин исполнял свои короткие пьесы и рвал их тут же по прочтении.

В Лондоне Ростопчин познакомился с графом Семеном Романовичем Воронцовым. С графом Сергеем и графом Семеном, как Румянцева и Воронцова называли друзья, наш герой сохранял дружеские отношения на протяжении всей жизни.

Семен Романович Воронцов с большим радушием принимал молодых путешественников из России, полагая, что знакомство с Англией является важной частью образования. Молодые Федор Ростопчин и Виктор Кочубей, племянник графа Безбородко, произвели на него особенно благоприятное впечатление. «Если бы наши молодые люди походили на гг. Ростопчина и Кочубея, – делился Семен Романович с братом, – так мы могли бы только надеяться на будущее. Но ведь это исключения, а вообще те из молодежи, которые не испорчены сердцем, испорчены со стороны ума»^[13].

Единственное, что было общего у графа Семена Романовича Воронцова и Федора Васильевича Ростопчина, это любовь к России. Во всем остальном, начиная от возраста и заканчивая взглядами и темпераментом, они были полными противоположностями. «…Эти два человека могли сходиться разве как сходятся крайности, – что ничуть не вредило гармонии отношений» – так охарактеризовал их дружбу биограф графа Воронцова^[14].

В Пруссии Ростопчин усердно изучал математику и фортификацию, посещал лекции в Лейпцигском университете, брал частные уроки в Берлине. Его преподавателем по математике стал Максимилиан Салвемини, сын знаменитого немецкого математика и астронома итальянского происхождения Джованни Франческо Мауро Мельхиоре Салвемини ди Кастильоне, более известного под именем Иоганн Кастильоне. Преподаватель был крайне популярен, и записаться к нему было непросто. Но Ростопчин проявил настойчивость. «Для математики я захотел учиться непременно у Кастильона-сына», – сообщал он в письме князю Сергею Николаевичу Долгорукову^[15]. Максимилиан Салвемини преподавание математики совмещал с занятиями музыкой. В историю он вошел как музыкант, теоретик и историк музыки.

Уроки фортификации Ростопчин брал у гражданина Беллера. Разработки последнего позднее вошли в учебник «Сведения о полевой фортификации, необходимые для офицеров, предложенные г. Годи, приумноженные гражданином Беллером, переведенные и вновь дополненные капитаном Н. Петряевым, экспедитором по ученой части в Департаменте водяных коммуникаций». Названный труд издан был в 1802 году в Санкт-Петербурге.

Учеба занимала дни напролет с 7 утра до 7 вечера с двухчасовым перерывом на обед с 1 до 3. Впрочем, несмотря на напряженное расписание занятий, не чурался Ростопчин и уроков совершенно иного свойства. В Берлине он играл в карты, а в Англии брал уроки кулачного боя^[16]. Вряд ли, конечно, отец нашего героя, провожая сына в Европу за знаниями, имел в виду науку мордобития. Да и азартные игры не предполагались в качестве предмета.

В записках «Путешествие в Пруссию» Ростопчин сообщал, что ввозить карты в королевство Фридриха Вильгельма II было опасно. Если не откупишься, дав талер, таможенники перетрясут походные сундуки в поисках запрещенного. Владельцев карточных колод за игру в карты штрафовали на 100 талеров^[17]. Но строгие меры не помогали. Только-только завершилось правление Старого Фрица, как называли Фридриха II Великого. Корона перешла к его племяннику Фридриху Вильгельму II. Он с воодушевлением принялся отменять налоги, раздавать ордена и обустраивать жизнь своей фаворитки, прусской мадам Помпадур, Вильгельмины Энке, графини Лихтенау. О начинающемся упадке прусское общество еще не ведало. Время проводили весело, азартные игры процветали.

Ростопчину везло. Играя, он выигрывал и сумел не промотать папенькины денежки. А однажды будущий граф выиграл в карты свою судьбу. Тогда, конечно, он этого еще не знал. А было так.