Стремительное и краткое возвышение Ростопчина произошло при воцарении Павла I, с которым нашего героя связывали давние особые отношения. (Их история подробно раскрывается в книге.) О кратком царствовании Павла даже читающая публика имеет у нас по большей части карикатурные представления, основанные на исторических анекдотах и сплетнях. Недавно вышедшая книга Наталии Зазулиной «Миссия великого князя», опирающаяся на западные источники, характеризующие путешествие Павла по Европе, дает более полное представление об этой противоречивой натуре.

Но здесь речь не о Павле, которого Ростопчин при всем к нему расположении не идеализировал. При нем наш герой занимает должность личного секретаря императора. Должность скромная. Но только с виду. Ростопчин знал, какой властью обладает тот, кто решает, какое прошение выложить на стол, а какое придержать. В будущем значение Ростопчина возросло. Практически на протяжении всего краткого царствования Павла I наш герой находился на вершине власти, был пожалован в генерал-майоры, назначен генерал-адъютантом. По сути, он являлся чем-то вроде главы администрации императора.

Еще одна проверка на прочность. Пылкой, одухотворенной натуре, человеку, обладающему находчивостью и остроумием и, как мы знаем из его воспоминаний и писем, не стеснявшемуся раздавать едкие характеристики своим современникам, тягостно с головой уходить, как сказали бы сегодня, в аппаратные игры. Эту бы голову напрячь для решения серьезных насущных государственных проблем. Но не тут-то было. В условиях абсолютизма, который неизбежно рождает фаворитизм, держи ухо востро. Без учета реального расклада сил невозможно реализовать ни одну, даже самую продуктивную идею. Фаворитизм в ту эпоху явление повсеместное, но у нас он трансформировался в неизжитую до сего времени систему протекционизма.

От расцвета и до заката императорская Россия была поражена системой протекционизма, что в итоге и привело ее к краху. О чем с исчерпывающей полнотой пишет Уильям Фуллер: «Цель протекционизма, основанного на совместной учебе, службе в провинции, родственных связях и просто симпатиях была неизменной – поддержание и расширение своего круга. Достичь этого можно было, лишь защищая интересы всех его членов. Если повышение получал глава той или иной группы, все ее члены могли рассчитывать на продвижение по службе. И наоборот, случись одному получить понижение или быть уволенным, его сторонники также скатывались вниз по карьерной лестнице, поскольку преемник расставлял на их места новых, своих людей. Таким образом, типичный чиновник, помимо места, занимаемого им в министерской иерархии, обладал также неким положением в тайной иерархии протекционизма. Эта система порождала непрекращающиеся войны между разными партиями внутри каждого министерства, поскольку любой чиновник мог удовлетворить свои личные амбиции лишь ценой поражения враждебной ему группы. Понятно, что царские министры работали с постоянным ощущением того, что возглавляемая ими организация кишит людьми, страстно желающими их поражения и постоянно готовыми способствовать этому любыми интригами. Очевидно, параноидальное поведение многих высших чиновников в последние годы царской власти на самом деле представляло собой вполне понятную реакцию приспособления к той среде, в которой им приходилось работать». (Фуллер Уильям. Внутренний враг: шпиономания и закат императорской России. М., 2009. Новое литературное обозрение.)

Ростопчин с успехом постигал законы функционирования протекционистской управленческой среды, не гнушаясь средствами для упрочения своего положения. Настойчивость и хитрость позволили нашему герою занять должность канцлера. Но в результате интриг он был отправлен в опалу и оказался не у дел на долгие годы.

Главный идеолог русской народности и протагонист пропагандистских войн

Оказавшись в опале, наш герой не скучал. Будучи охотником до новых знаний, он достиг выдающихся успехов в предпринимательстве и в литературной деятельности, что в итоге обусловило его победу на общественно-политическом поприще и новое восхождение по иерархической лестнице власти. Оставим в стороне прибыльные эффективные фермерские хозяйства, которые он организовал, сосредоточимся на идеологии. Ибо она станет главным инструментом его нового возвышения.

Современники отмечали, что Ростопчин, хотя и был царедворцем, но отличался верностью и честью. Многие из них полагали, что не окажись он в опале, убийство Павла было бы предотвращено. А еще он был человеком с идеями, идеями государственника, до сих пор обретающими сторонников в политическом классе России. Судите сами: «Россия, как положением своим, так равно и неистощимой силою, есть и должна быть первая держава мира, и посему самому ей должно недремлющим оком иметь надзор над всеми движениями и связями государей сильных в Европе, дабы они сами собою или содействием подвластных держав не предприняли чего-нибудь предосудительного величию России».

Да, Ростопчин был ярый антизападник, но при этом пишет Александру об угрозах от ущербной политики в отношении немцев, евреев и крымских татар. Незаслуженно притесняемые евреи готовы будут приветствовать любую власть, которая посулит им лучшую долю. Польские крестьяне, знавшие о свободах, которые давал Наполеон, готовы будут взбунтоваться. Крымские татары жаждут воссоединения с Турцией.

Государственническими взглядами определяется накал его антизападничества. Тренд прогресса задавала тогда Франция, но от нее же исходила угроза России в лице Наполеона. Одним из первых ее распознал Ростопчин. Он признавал в Наполеоне Бонапарте великого человека, способного навести порядок во Франции, но понимал, что республиканская форма правления превратится при Наполеоне в ширму, прикрывающую единоличную власть. Французское общество не сразу заметит, что свергнув одну монархию, окажется под пятой новой абсолютистской власти. А когда спохватится, будет поздно. Ближайшее время подтвердило его правоту. А пока наш герой становится во главе русской партии, используя свой литературный талант для разоблачения масонов и агентов влияния Франции, высмеивая раболепную тягу ко всему французскому в модах, в языке и в политических симпатиях. Он безусловный протагонист славянофилов, но не только.

Замечательно, что ярый антизападник берет на вооружение в своей борьбе западные политические инструменты, роль и значение которых европейские политики до конца осознают много позже. Это формирование общественного мнения и пропаганда. Не зря Федор Васильевич считал себя не литератором, а пропагандистом!

Между тем приближается гроза двенадцатого года. Государственник Ростопчин создает и спонсирует оппозиционный журнал «Русский вестник», поднимая в нем своими статьями градус патриотизма. И тем самым ставит в неловкое положение Александра I.

Только недавно подписан Тильзитский мир, антифранцузская пропаганда под запретом. Наполеон, чьи агенты внимательно отслеживают российскую прессу, выговаривает императору за недружественные выпады в печати. Изворотливый и хитрый Александр уходит от ответа, сваливая все на проколы цензуры. Мол, не царское это дело вникать в мелкие детали управления. (Известный прием, используемый в большой политике до сего времени.)

Но почему император, который, как известно, не жаловал Ростопчина, не использовал удобный повод для политической расправы с оппозиционером? Потому что наш герой достиг своего, он и сам ход исторических событий переломили общественное мнение. Армии Наполеона стояли на границах России, неизбежность вторжения осознавали все. В таких условиях патриотическая ненависть к французам и уверенность в себе Ростопчина оказались востребованы. Во главе Москвы нужно было поставить человека деятельного и патриотичного.

Остервенение народа, Барклай, зима иль русский Бог?

Метафору «неизвестная война» с недавних пор мы относим к Первой мировой войне, роль и значение которой в советской историографии замалчивались и искажались десятилетиями. Но не меньшее число белых пятен до сих пор в истории Великой Отечественной войны. Рискую предположить, что по большому счету у нас любая война может быть отнесена к неизвестным. 1812 год – не исключение. Во всяком случае, вопрос, поставленный А.С. Пушкиным, не снят с исторической повестки:

 
Гроза двенадцатого года
Настала – кто тут нам помог?
Остервенение народа,
Барклай, зима иль русский бог?
 

В пользу каждой из названных причин победы существуют серьезные аргументы. Тем важнее вникнуть в суть событий и детально ознакомиться с деятельностью тех исторических фигур, которые находились в их центре. Ростопчин в прямом и переносном смысле одна из ключевых фигур пожара двенадцатого года.

Выше уже отмечалось, что на героя книги в тот судьбоносный для России момент мы смотрим глазами Л.Н. Толстого. Но роман Толстого не является историческим источником, о чем неоднократно предупреждал сам автор. В отношении же Ростопчина он сознательно избегает прагматических оценок: «Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе». Толстой был убежден, что всякая попытка сознательно воздействовать на ход истории обречена.

Нас же интересует именно то, что заключено Толстым в скобки. Возбуждать патриотическую ненависть к противнику, подступающему к столице, укреплять у народа уверенность в себе – важнейшая задача руководителя обороны. Харизматичность лидера, его внутренняя убежденность в победе самым прямым образом воздействуют на моральный дух населения. «Афишки Ростопчина», позже вызывавшие критику из-за своего лубочного псевдонародного стиля, по свидетельствам современников воздействовали на души простолюдинов, являясь эффективными инструментами военной пропаганды. Он бдительно следил за тем, чтобы новости народу подавались в нужном виде. Напомню, что Ростопчин считал себя в первую очередь пропагандистом. Задачей губернатора было заставить молчать пораженцев и до поры сдерживать страсти патриотов.

Особую тревогу вызывали настроения низших слоев, ибо французские агенты распространяли слухи о свободе и привилегиях, которые получает простой народ в государствах, перешедших под контроль Наполеона. Значительная часть москвичей имела конформистские или пораженческие настроения. Был момент, когда даже Платов готов был перейти к французам. Чем ближе отступавшая армия приближалась к древней столице, тем больше всякого сброда стекалось в Москву. Одновременно с радикальными проявлениями патриотизма процветали мародерство и разбой. Сколачивались целые банды, одни из которых объявляли себя подданными Наполеона, другие же занимались грабежами без всякой политической окраски, а попросту пользуясь временной дезорганизацией государственного управления в местах, соседствующих с территорией, занятой неприятелем. Так на практике выглядела поднявшаяся дубина народной войны.

Остервенение народа необходимо было поддерживать, но при этом по необходимости держать его в узде. Сложнейшая задача, выполнение которой чревато непредсказуемыми эксцессами. До поры ее удавалось решать: арестовывать и высылать выявленных коллаборационистов и пресекать шпиономанию, выливавшуюся в расправы над жителями с иностранными фамилиями. Усилиями генерал-губернатора в Москве до последнего момента царило спокойствие, о чем свидетельствуют очевидцы.

Кроме обеспечения порядка в прифронтовом городе, он организовал снабжение армии боеприпасами и продовольствием, подготовил помещения для размещения раненых. (Невероятно сложные логистические задачи, учитывая возможности того времени и прифронтовую обстановку). Словом, он сделал все, что в его силах и подготовил Москву к предстоящему сражению. Таким образом, заключенный Толстым в скобки вопрос имеет ответ. Старательная и энергическая деятельность графа Ростопчина была полезна! Но битва за Москву не состоялась.

Пятый пункт

Размышляя над причинами, что помогли отвести грозу двенадцатого года, А.С. Пушкин перечисляет четыре пункта (остервенение народа, зима, Барклай и русский бог), но не принимает во внимание пятый – сожжение Москвы, в котором наш герой сыграл ключевую роль. (Именно сожжение, а не сдача древней столицы во имя сохранения и укрепления армии.) Что понятно, поскольку во времена Пушкина преобладала версия о стихийном возникновении пожаров, к ней же склонялся и Толстой, Ростопчин же в своих послевоенных записках всячески отрицал свою роль главного организатора спецоперации. На то были свои причины.

Между тем Пушкин проявляет поразительное историческое чутьё, прозревая суть недавних событий при отсутствии документальных свидетельств, которыми мы обладаем сегодня, обнажая скрытые механизмы, обеспечившие победу в отечественной войне. На первый взгляд, ряд причин, построенных им, выглядит странно. Оставим в стороне нашего неизменного союзника в отечественных войнах – генерала мороза. Но почему Барклай, а не Кутузов, военный гений которого превозносится до сего времени? Как можно ставить в один ряд такие несопоставимые величины, как остервенение народа, деятельность полководца и божественное предопределение? Но внутренняя связь этих факторов существовала и наиболее ярко проявилась в деятельности Ростопчина, волей судьбы оказавшегося на их пересечении.

С самого начала военно-политическое руководство понимало, что разгромить армию вторжения в генеральном сражении не удастся. Избранная тактика отступления была единственно верной, ибо вынуждала Наполеона растягивать коммуникации, отвлекая силы на их обеспечение. Но, втягивая Бонапарта вглубь страны, параллельно этой стратегии была применена тактика выжженной земли. Своей! Реальностью она стала уже в Смоленске. Императору такая стратегия и тактика популярности не прибавляла, поэтому для её реализации был избран человек с пятым пунктом. Если кто забыл, в советских анкетах под этим пунктом фиксировалась национальность. Лукавый властитель осознавал что делал, когда возложил ответственность за сдачу огромных территорий врагу на Барклая, полководца с нерусской фамилией. Бог не имеет национальности. Племенной припиской обладают лишь языческие боги, отличающиеся подозрительностью к чужакам, ревниво охраняющие свою территорию. Такие боги требуют ритуальных жертв и подтверждают своё вмешательство в земные дела чудесными знамениями. Политической жертвой, принесённой на алтарь отечества, стал Барклай, которого Пушкин справедливо считал тем, кто отвёл грозу двенадцатого года. Кутузов, в сущности, лишь продолжил его линию, доведя её до логической точки, сдав Москву.

Свои отношения с русским богом прагматически точно выстраивал Ростопчин, который работал непосредственно на земле. Не берусь рассуждать о такой тонкой трудноуловимой материи, как народный дух, но психологию толпы генерал-губернатор чутко улавливал и искусно манипулировал её страстями и фобиями в целях поддержания порядка в прифронтовом городе и патриотического настроя у его жителей. Во всяком случае, паники, что случилась в Москве 16 октября 1941 года, он не допустил. Вести с фронта все тревожнее, победа при Бородине выглядит сомнительно. Для успокоения масс используется доброе предзнаменование: запутавшийся в веревках сокол (символ супостата Бонапарта), повисший кверху когтями на кресте православной церкви. Этот сюжет получает немедленное отражение в афишках и будет передаваться из уст в уста.

Ритуальная жертва? Пожалуйста. Ей в последний момент станет купеческий сын Верещагин, а в глобальном историческом контексте – сожженная, но не покорённая Москва. «Напрасно ждал Наполеон… Москвы коленопреклоненной». И далее по тексту М.Ю. Лермонтова. Впрочем, между обеими, на первый взгляд, несопоставимыми жертвами прослеживается нерасторжимая связь.

Знал ли Ростопчин о готовящейся сдаче Москвы? Толстой считал, что да. Между тем факты говорят об обратном. Кутузов до последнего момента уверял его в решении оборонять древнюю столицу. Отсюда призыв генерал-губернатора вступать в ополчение, собравшись на Трёх Горках, куда наш герой в последний момент не явился. Почему? В последний момент выяснилось, что, несмотря на клятвенные заверения распределить ополченцев между различными подразделениями, Кутузов намеревался направить отряды, целиком состоявшие из ополченцев, против наполеоновских корпусов, совершавших обходной маневр. Бросать на растерзание профессиональной армии необученных ополченцев. На такой шаг руководство страны будет способно лишь спустя столетие с небольшим. На память приходят строки Б. Окуджавы: «Джазисты уходили в ополченье, цивильного не скинув облаченья».