II. Записка т. Ленину

Смольный, тов. Ленину от Троцкого.

Среди бесчисленного количества слухов и сведений в немецкую печать проникло нелепое сообщение о том, будто бы мы собираемся демонстративно не подписывать мирного договора, будто бы по этому поводу имеются разногласия в среде большевиков и пр. и пр. Я имею в виду такого рода телеграмму из Стокгольма с ссылкой на «Политикен». Если не ошибаюсь, «Политикен» – орган Хеглунда. Нельзя ли у него узнать, каким образом его редакция печатает такой чудовищный вздор, если действительно подобное сообщение напечатано в этой газете? Поскольку всяческими сплетнями полна буржуазная печать, немцы вряд ли придают этому большое значение. Но здесь дело идет о газете левого крыла, один из редакторов которой находится в Петрограде. Это придает известную авторитетность сообщению, а между тем оно способно внести только смуту в умы наших контрагентов. У нас было только одно чисто формальное заседание. Немцы крайне затягивают переговоры, – очевидно, ввиду внутреннего кризиса. Немецкая пресса стала трубить, будто мы вообще не хотим мира, а только заботимся о перенесении революции в другие страны. Эти ослы не могут понять, что именно под углом зрения развития европейской революции скорейший мир имеет для нас огромное значение.^[94]

Ваш Троцкий.

Брест. 31 января 1918 г.

Л. Троцкий. ЗАСЕДАНИЯ РУССКОЙ, ГЕРМАНСКОЙ И АВСТРО-ВЕНГЕРСКОЙ ДЕЛЕГАЦИЙ (ПОЛИТИЧЕСКАЯ КОМИССИЯ)

I. Заседание 9 февраля 1918 г

Чернин, подводя итоги, заявляет, что, ввиду невозможности соглашения по вопросу о территориальных изменениях, следует попытаться столковаться о мире, независимо от разрешения этого вопроса.

Троцкий. Нам также представлялось необходимым после последнего перерыва, – я имею в виду перерыв, вызванный нами, а не перерыв, вызванный германской и австро-венгерской делегациями, – подвести итог нашим предшествующим работам. Мирные переговоры имели своей точкой отправления нашу декларацию от 22/9 декабря и ответную декларацию Четверного Союза от 25/12 декабря.^[95] Этими двумя декларациями переговоры были формально поставлены на почву принципа самоопределения народов. После короткого промежутка, исчислявшегося часами, когда уже казалось, что, с помощью принципа, признанного обеими сторонами, разрешатся поставленные войной национальные и территориальные вопросы, – неожиданно обнаружилось, что, после обмена формулированными заявлениями 27/14 декабря, вопрос осложнился еще больше, так как, с нашей точки зрения, применение, данное принципу самоопределения противной стороной, равносильно отрицанию самого принципа. Вследствие этого, дальнейшие прения получили чисто академический характер, безнадежный в практическом отношении, так как противная сторона стремилась, путем сложных логических операций, вывести из принципа самоопределения те именно заключения, которые были, по ее мнению, предопределены фактическим положением вещей, в соответствии с военной картой. Вопрос о судьбе оккупированных областей, стоявший в центре этих прений, свелся, после целого ряда заседаний, к вопросу об очищении данных областей от оккупационных войск, и в этом кардинальном вопросе, вследствие указанного выше характера прений, удалось лишь постепенно и с большим трудом достигнуть некоторой ясности. Первоначальная формулировка противной стороны, насколько мы ее поняли, – а мы стремились ее понять со всей добросовестностью, – гласила, что до окончания всеобщей войны для Германии и Австро-Венгрии не может быть и речи, по военно-стратегическим соображениям, об очищении оккупированных территорий. Из этого наша делегация сделала вывод, что противная сторона предполагает очищение оккупированных территорий произвести уже по заключении всеобщего мира, т.-е. после того как будут устранены упомянутые стратегические соображения. Вывод этот оказался, однако, ошибочным. Германская и австро-венгерская делегации категорически отказались сделать какие-либо обязующие их заявления относительно вывода войск из оккупированных областей, не считая той незначительной полосы, которую предполагается возвратить России. Только на этой стадии переговоров достигнута была требуемая ясность. Еще яснее стал вопрос, когда генерал Гофман, от имени обеих делегаций, предъявил нам ту пограничную линию, которая должна в дальнейшем отделить Россию от ее западных соседей,^[96] т.-е. фактически – от Германии и Австро-Венгрии, так как оккупационные войска остаются в оккупированных областях на неопределенное, никакими условиями не ограниченное время.

Мы неоднократно заявляли, что если провести новую границу России в соответствии с принципом самоопределения, то тем самым была бы создана наиболее надежная, при данных условиях, гарантия против возможности новых военных столкновений, так как в сохранении новой границы были бы непосредственно заинтересованы населяющие границу народности. Но немецкие условия, как и вся немецкая политика, совершенно исключают такого рода демократическую гарантию мирных отношений между Россией, с одной стороны, и Германией и Австро-Венгрией, с другой. Предполагаемая противной стороной новая граница продиктована, прежде всего, военно-стратегическими соображениями и должна быть оценена именно с этой точки зрения. Отделение от России не только Польши и Литвы, но и Латышского края и Эстляндии, – если бы таковой оказалась воля населения этих областей, – не представляло бы никакой опасности для Российской Республики; наоборот, дружественные отношения с этими новыми государствами, свободно вступившими на путь самостоятельной государственности, были бы обеспечены условиями самого их происхождения и существования. При такой постановке вопроса, стратегический характер новой границы не имел бы для нас существенного значения. Однако, в совершенно ином свете выступает та новая граница, которую предполагает провести противная сторона. Так как Германия и Австро-Венгрия оставляют свои войска в оккупированных областях и сохраняют за собою право связать эти области, при режиме оккупации, железнодорожными и другими конвенциями, то практически новая граница должна нами рассматриваться не как граница с Польшей, Литвой, Курляндией и проч., а как граница с Германией и Австро-Венгрией. Так как оба эти государства являются государствами, ведущими политику «военных приобретений», что ярче всего выражается в их отношении к оккупированным областям, то возникает новый вопрос: какую судьбу готовят республиканской России, т.-е. самостоятельности и независимости ее народов, правительства Германии и Австро-Венгрии той новой границей, которую они хотят провести? Иначе говоря, какими стратегическими замыслами продиктована новая граница? В целях пояснения этого нового вопроса, с точки зрения руководящих военных учреждений Российской Республики, прошу предоставить слово нашим военным консультантам.^[97]

Но здесь перед нами встает новое затруднение; оно касается той неизвестной нам части границы, которая должна пройти к югу от Брест-Литовска. Противная сторона исходила из соображения, что эта часть границы подлежит определению совместно с делегацией киевской Рады. Мы заявляли в свое время, что, независимо даже от неустановившегося тогда еще государственно-правового положения Украины, не может быть и речи об одностороннем определении границ киевской Радой, без соглашения с делегацией Совета Народных Комиссаров. После нашего заявления определилось государственно-правовое положение Украинской Республики: она вошла в состав Российской Федеративной Республики. Делегации центральных империй, вопреки своему первоначальному заявлению о том, что они оставляют за собою право окончательно определить свое отношение к международному положению Украины к моменту заключения мирного договора, поторопились признать государственную независимость Украины в тот самый момент, когда Украина формально вошла в состав Российской Федерации. После этого произошли события, которые должны были иметь решающее значение для судьбы сепаратных переговоров противной стороны с киевской Радой. Эта последняя пала под натиском Украинских Советов, причем падение, неизбежное само по себе, было ускорено тем обстоятельством, что Рада в борьбе за власть сделала, при содействии центральных империй, попытку насильственного отделения Украины от Российской Федеративной Республики. Мы официально сообщили противной стороне о падении Украинской Рады. Тем не менее переговоры с несуществующим правительством продолжались. Тогда мы предложили австро-венгерской делегации, хотя и в частной беседе, но вполне формально, отправить на Украину своего представителя, дабы он получил возможность лично убедиться в падении киевской Рады и в отсутствии какого бы то ни было практического значения переговоров с ее делегацией. Делегации центральных империй нуждались в проверке фактов, и нам казалось, что, во всяком случае, они должны были отложить подписание мирного договора с киевской Радой до возвращения командированных ими лиц. Но нам заявили, что подписание договора не терпит отлагательства. Таким образом, продолжая вести переговоры с правительством Российской Федеративной Республики, правительства центральных империй не только поторопились 1 февраля, вопреки своему первоначальному заявлению, признать независимость Украинской Республики в момент ее добровольного присоединения к Российской Федерации, – но и теперь, насколько нам известно, спешно подписали договор с правительством, которое, как мы категорически заявляли противной стороне, больше не существует.^[98] Такой образ действий не может не вызвать сомнений в наличности у противной стороны желания достигнуть мирных отношений с Российской Федеративной Республикой, к осуществлению которых мы в настоящее время стремимся не менее, чем в начале переговоров. Более того, весь образ действий противной стороны в этом вопросе производит впечатление, что центральные правительства как бы хотели создать для себя в признании Рады искусственную точку отправления для вмешательства во внутренние дела Украины и всей России.

Само собою разумеется, что по отношению к одной и той же территории не может быть двух различных мирных договоров. Мы заявляем поэтому, что тот договор, который, быть может, уже заключен с несуществующим правительством Рады, не может иметь и не будет иметь никакой силы ни для украинского народа ни для правительства всей России. Делегация Совета Народных Комиссаров, в состав которой входят официальные представители Народного Секретариата Украины, является единственно законным и полномочным представительством Российской Республики. Российская Федеративная Республика сочтет обязательным для себя и для составных своих частей только тот мирный договор, который будет, как мы надеемся, подписан нашей делегацией. В отношении же границы это означает, что мы можем ее рассматривать в интересах дела только в полном объеме. Поэтому мы просили бы противную сторону провести полностью на наших картах пограничную линию, предъявленную нам генералом Гофманом.

Не давая прямого ответа на поставленный вопрос, Кюльман и Чернин полемизируют с тов. Троцким по ряду отдельных вопросов, в частности, по вопросу об Украине.

Троцкий. Я, к сожалению, не получил ответа на один поставленный мною практический вопрос. Поскольку перед нами встает рассмотрение вопроса о проектируемой границе с новой точки зрения, именно с точки зрения военно-стратегической, мы должны иметь возможность эту новую границу оценить в полном ее объеме. Если бы мы даже условно согласились со взглядами графа Чернина, – что по существу дела недопустимо, – то и тогда, через неделю или через две, противной стороне, возможно, придется признать, что власть Совета Народных Комиссаров распространяется и на ту территорию, от имени которой говорит правительство Рады, единственной территорией которого является… Брест-Литовск. С этой точки зрения для нас, разумеется, не безразлична граница, которая проводится между украинской частью Российской Федеративной Республики и австро-венгерской монархией. Вот почему нам необходимо получить представление о границах в полном их объеме.

Кюльман предлагает перенести вопрос в военно-техническую комиссию, в которой он сделает соответственное сообщение.

Троцкий. После того как здесь было установлено, что нет и не может быть никаких разумных оснований, препятствующих выяснению предполагаемой границы той части России, которая, благодаря энергии и решимости украинских рабочих и крестьян, находится под властью Украинских Советов, я думаю, что не может быть никаких принципиальных возражений против создания военно-технической комиссии; она, таким образом, будет исходить из знакомства с проектируемой границей в целом.

После решения вопроса о перерыве, Кюльман в ультимативной форме заявляет, что окончательная форма соответствующего пункта мирного договора должна гласить следующее: «Россия принимает к сведению следующие территориальные изменения, вступающие в силу вместе с ратификацией этого мирного договора: области между границами Германии и Австро-Венгрией и линией, которая проходит… впредь не будут подлежать территориальному верховенству России. Из факта их принадлежности к бывшей Российской империи для них не будут вытекать никакие обязательства по отношению к России. Будущая судьба этих областей будет решаться в согласии с данными народами, а именно – на основании тех соглашений, которые заключат с ними Германия и Австро-Венгрия».

Конкретно вопрос о границах должен был быть разрешен в территориальной подкомиссии, заседавшей 10 февраля.^[99] После того как там соглашение достигнуто не было, вопрос был снова перенесен в тот же день на заседание политической комиссии.