Глава 4. Ссора

Сергей остался не по собственному желанию. Фома Фомич попросил его задержаться. Начальник сыскной решил сначала поговорить с ним, так как по возрасту Сергей больше всего подходил на роль шутника.

И вот теперь младший сын Протасова под пристальным взглядом фон Шпинне сидел на стуле и нервно перекладывал с места на место столовые приборы.

– Сережа! – Голос начальника сыскной был тих и вкрадчив, улыбка широка, а зубы белее арктического снега. Уже одним только видом полковник располагал к себе, а когда он начинал вот так доверительно говорить, это расположение становилось полным. Поэтому гимназист тут же и попал под обаяние Фомы Фомича, как муха в паутину.

– Да! – ответил он едва слышно и, оставив нож с вилкой, сложил их крест-накрест на грязной тарелке перед собой.

– Вы позволите к вам так обращаться, или мне называть вас официально, Сергей Саввич?

– Нет, можно просто! – кивнул гимназист и покраснел, он был смущен и тем, что его предлагают называть Сергеем Саввичем, и тем, что к нему обращаются Сережа. Ведь в гимназии его называли только по фамилии – Протасов, дома – Сережка, а мать, та и вовсе, стыдно говорить, звала Сергулей. Ей почему-то казалось, что это ласково.

– Замечательно! Итак, Сережа, с вашего позволения я задам вам несколько вопросов. Нет, если вы не хотите мне на них отвечать…

– Я отвечу! – поспешно, как бы боясь, что фон Шпинне внесет его в список подозреваемых, сказал Сергей.

– Скажите мне, Сережа… – Фон Шпинне отодвинул пустую тарелку. Грязная посуда все еще оставалась на столе. Прислуга ожидала команды убрать, а ее не было. – Вам понравилась та игрушка, которую ваш отец подарил Мише?

– Обезьяна? – спросил, глядя исподлобья, гимназист.

– Да!

– Обезьяна?! – вдруг прокричал старик Евсей, который сидел за столом, жевал и, казалось, не обращал никакого внимания на остальных.

Фон Шпинне, сделав Сергею предупредительный жест, тут же развернулся к старику:

– Да, обезьяна!

– А я ее видел сегодня ночью! – шамкая беззубым ртом, сказал Евсей.

– Где? – Глаза начальника сыскной впились в морщинистое лицо протасовского дяди.

– Дядя Евсей, ты бы не вмешивался в разговор. Придет время, и тебя спросят, а сейчас помолчи! – не обращая внимания на интерес, проявленный фон Шпинне, зло прикрикнул на старика Протасов.

– А чего это я молчать должон, чего это ты мне рот затыкаешь? Ты это, Савка, брось. Думаешь, если бороду отрастил и уже седой, тебе все можно? Не-е-ет. Я ведь тебя вот такусеньким помню, родился недоношенный, вот в ней бы уместился. – Старик поднял стоящую перед ним грязную тарелку и с грохотом опустил на стол. – А теперь вырос, в силу вошел, Савва Афиногенович! Ты вот думаешь, я глухой и ничего не слышу, а я все слышу, даже такое, чего и слышать-то не надо. Вот сейчас услышал, что человек обезьяной этой вашей окаянной интересуется. Это же смех какой! Поехать к черту на рога, купить там это чудо, а потом не знать, куды его девать…

– Да не слушайте вы это, Фома Фомич! – бросил Протасов. – Я его сейчас выпровожу… – резво вскочил, точно и не висело на плечах шестьдесят с лишним лет.

– Не надо! – остановил его фон Шпинне и, не сводя глаз с Евсея, добавил: – Пусть посидит, мне интересно узнать, где он видел обезьяну!

– Вот вам и выпровожу! – Евсей свернул фигу и показал фабриканту, а потом Сергею. Но это их не разозлило, а рассмешило. Однако начальник сыскной заметил: если Сергей смеялся искренне, почти по-детски, то Протасов-старший только рот растягивал, а из глаз тянуло холодком, точно замышлял что-то.

– Так где вы видели обезьяну? – направил разговор в нужное русло Фома Фомич. Все уставились на старика Евсея. Даже молчаливо стоящие у стен лакеи. У них было одно желание – чтобы хозяева с гостем быстрее покинули столовую.

– Она ко мне в комнату сегодня ночью приходила…

– Врешь! – выпалил Протасов, фальшивая улыбка сползла с лица. Скомкал и бросил на стол салфетку.

– А с чего бы это мне врать, да и зачем? Проку никакого, только еще один грех на душу ляжет. А он мне сейчас ни к чему, потому как помирать скоро! – мелко тряс большой головой дядя Евсей.

– Так уж и помирать! Да ты еще меня переживешь! – зло заметил Протасов.

– Я тебе так скажу, Савва Афиногенович, я тебя переживать не хочу, в том правды нету. Живи, Савва, живи, если сможешь!

– И все-таки я хочу вернуться к обезьяне! – напомнил Фома Фомич.

– Так мне можно идти? – подал голос Сергей.

– Нет, Сережа, вы пока останьтесь, вам ведь не нужно делать уроки?

– Да я уже сделал!

– Вот и посидите, пока я задам вопросы дедушке Евсею…

– А что мне их задавать, я ничего не знаю! – шамкая губами, сказал старик.

– Ну, вы же утверждали, что видели обезьяну?

– Да не слушайте вы его! – пытался отвлечь Фому Фомича от старика Евсея Протасов.

– Видел! Она ко мне приходила и разговаривала со мной, вот! – проговорил громко старик.

– Как ты мог ее услышать, когда ты глухой как пень! – крикнул Протасов, даже брызги изо рта полетели. И было непонятно, почему ситцепромышленник так нервничает.

– Зря ты это говоришь, Савва, я не глухой. Может, для тебя все старики глухие, поэтому ты и болтал чего ни попадя, на меня и внимания никакого не обращал… Но я все слышу и всегда слышал. Сейчас вот возьму, да и расскажу господину полицейскому все, что знаю. Завертишься тогда, забегаешь как вошь по сковороде и припомнишь старика Евсея. А глазами на меня не выпучайся, не надо. Думаешь, напугал? Нет, я ничего не боюсь и обезьяны твоей не боюсь. Ты думаешь, я не знаю, что это ты ее заводишь да ночами по дому пускаешь. Ключик-то у тебя!

– Ну, это ни в какие ворота! Если ты, дядя Евсей, сейчас же не замолчишь, я вытолкаю тебя взашей! – грозно сверкая глазами, сказал Протасов.

– А чего же взашей, ты бы сразу взял, да и убил бы меня. Чего взашей! – Дядя Евсей, очевидно, тоже был не робкого десятка и ничуть не испугался слов племянника.

– Не доводи до греха, а то смотри у меня! – Протасов потряс в воздухе большим кулаком. – Укорочу тебе годов!

Начальник сыскной в перебранку не вмешивался. Он был не миротворец, а сыщик, ему на руку любые конфликты. Ведь скандалы, ругань, возбуждение заставляют людей действовать необдуманно, и часто случается, что в такие моменты они говорят правду, им хочется посильнее уколоть неприятеля. А как это сделать? Только правдой. Фома Фомич сидел и молча наблюдал за перепалкой. Время от времени поглядывал на Сергея, улыбался ему, тот смущенно опускал глаза.

– Вот и укороти, укороти, а то, я погляжу, на словах мы все о-го-го, Муромцы, а на деле… Я ведь и сам не промах! Думаешь, буду сидеть и ждать, пока ты мне по голове долбанешь? Нет, я тоже могу! Вот возьму нож да в брюхо тебе! – Старик помахал в воздухе столовым ножом и сделал такой выпад, точно колол штыком.

– Вы видите, Фома Фомич! Вы видите, он меня грозит зарезать!

– Да! Как дам в живот, там такое место есть, особое, я знаю, воевал… А сколько я турок порешил, не счесть, порой весь в крови был…

– Они часто так ругаются? – спросил фон Шпинне тихим голосом у Сергея.

– Да! – едва слышно ответил тот.

– Господа, – обращаясь к фабриканту и его дальнему родственнику, начальник сыскной постучал вилкой по бокалу, – давайте будем благоразумны. Я все понял, вы люди отчаянные, в особенности вы, дядя Евсей. Сейчас речь идет о другом, в вашем доме ходит механическая обезьяна, и непонятно почему и кто ее заводит. Как сейчас выяснилось, она, кроме того, что заходила в спальню хозяина дома и комнату Миши, была и у дяди Евсея. Вы ведь правду сказали, дядя Евсей? – Фон Шпинне окинул взглядом старика.

– Правду. А мне врать – себе дороже! Что я, мальчонка, сочинять? Это вот Серега может, он и соврет – недорого возьмет, а я старый уже врать!

– А чего я, чего я? – встрепенулся младший сын Протасова.

– Да ничего! – огрызнулся старик.

– А почему сразу соврет, что я соврал?

– Да все ты врешь! – тяжело вставая из-за стола, крикнул Евсей. – Пойду я, а ежели, господин полицейский, захотите расспросить меня о чем-нибудь, то заходите. Моя комната в конце. Самое холодное место в доме, пока тепло туда от печей дойдет, уже и не тепло, а северный ветер. Вот и не знаю, может, помру я в этом доме от старости, а может, замерзну! – Старик вытер впалый рот салфеткой, бросил ее на стол и, бормоча что-то неразборчивое, ушел.

– Ну наконец-то! – выдохнул Протасов-старший. – Я уж думал, никогда не уйдет, выгонять придется. Может, и мы куда-нибудь пойдем, например ко мне в кабинет? – предложил, глядя на мнущуюся по углам прислугу, Савва Афиногенович.

– Ну что же, давайте уйдем! – согласился начальник сыскной. – Но не в ваш кабинет…

– А куда?

– В игровую комнату, если, конечно, это возможно.

– Ну, в игровую, так игровую. А Сергей пойдет с нами?

– Конечно, я же еще ничего у него не спросил…

Глава 5. Запертая комната

Игровая находилась на первом этаже дома.

– Вот сюда, Фома Фомич! – Фабрикант толкнул белую двухстворчатую дверь, но она оказалась запертой. – Это еще что такое? – загудел басом Савва Афиногенович. – Кто запер? А ну-ка, Серега, беги к матери и спроси, где ключ. Скажи, что мы хотим игровую осмотреть, пусть отдаст, это ведь явно она!

Сергей убежал, а Протасов тем временем предложил начальнику сыскной не стоять в коридоре, а пройти в кабинет.

– Там у меня очень удобно… – начал промышленник, но фон Шпинне тут же перебил его.

– А может, все-таки войдем в игровую? – спросил он с нажимом.

– Да сами видите, заперта. И, боюсь, Арина Игнатьевна не позволит, скажет: «Что это там в детской комнате чужим людям делать?» – уклончиво ответил Савва Афиногенович. Он явно юлил, и чтобы это распознать, не нужно было быть провидцем. Однако фон Шпинне словно и не замечал попыток Протасова увести его от детской.

– Да оставьте, Савва Афиногенович, – говорил он ленивым голосом, – когда это полиция была для русского человека чужой? Никогда, потому что она плоть от плоти и кровь от крови всякого благонамеренного человека.

– Это так, – кивал фабрикант, – я с этим полностью согласен, но бабы… Им ведь не объяснишь.

– А я так думаю, что и объяснять не понадобится! – подойдя вплотную к Протасову, тихо сказал фон Шпинне. Они были почти одного роста, миллионер и дальний потомок тевтонских рыцарей. Во взгляде начальника сыскной прыгали огоньки лукавства, а глаза фабриканта смотрели с мутной решимостью – во что бы то ни стало не пускать гостя в игровую.

– Это почему же? – Промышленник или не понимал, куда клонит Фома Фомич, или только делал вид, что не понимает.

– Хотите, я вам раскрою один секрет?

– Какой еще секрет? – Протасов подергал себя за бороду, точно пробовал, не отклеилась ли. Полковник знал – такие жесты говорят о напряжении.

– Секрет вашего дома!

– Да нет у меня в доме никаких секретов! – уверенно бросил Протасов.

– Ошибаетесь, секреты есть, просто вы о них не знаете, а я сейчас покажу. Хотите?

– Но вы-то откуда про них знаете, если даже я ничего не знаю?

– Я, господин Протасов, сыщик, и просто обязан быть внимательным. Без этого в нашей профессии человеку делать нечего, его всякий сможет заморочить и обмануть. А обманутый сыщик – это очень и очень плохо, впрочем, как и обманутый коммерсант. Ну, вы-то меня понимаете…

– Так в чем же секрет, Фома Фомич?

– А вот взгляните сюда! – Начальник сыскной указал на дверную ручку.

Промышленник, чтобы угодить гостю, даже нагнулся.

– Ну!

– Вот посмотрите, сама ручка, дверная накладка, очень, кстати, красивая. А чего нет?

– Чего? – выпрямился фабрикант.

– Нет замочной скважины!

– И что с того?

– Ну как же? Как же без замочной скважины запереть дверь? Ведь это невозможно!

– Да? – Протасов, по всей видимости, решил до конца разыгрывать непонимание. Глупо, но он не знал, что еще делать.

– Да! – подыгрывал ему начальник сыскной. – И я вам объясню, почему это невозможно. Потому что некуда вставить ключ, за которым вы послали вашего сына Сергея. – Фон Шпинне говорил тихо и медленно, как учитель приходской школы, пытающийся достучаться до дремучих мозгов своих учеников. – А если ключ некуда вставить, то это значит – дверь нельзя ни запереть, ни отпереть. Получается тупик.

Фома Фомич выпучил глаза.

Протасов терпеливо выслушал начальника сыскной. Помотал головой, скривил губы, изображая удивление. Он понимал, фон Шпинне над ним издевается, но отступать было поздно. Игру следовало довести до конца, а там будь что будет.

– Ну почему же она тогда не открывается? – с озабоченным лицом спросил фабрикант и еще раз толкнул дверь.

– Вам, Савва Афиногенович, сказочно повезло, что на вашем жизненном пути появился такой человек, как я, можно сказать – волшебник! В противном случае вы бы никогда не попали в эту комнату!

– Да?

– Да! Вы знаете, в чем страшный секрет этой двери? Нет? Так я вам скажу: она открывается наружу, а не внутрь! – Начальник сыскной подошел к двери, взялся за ручку, нажал на нее, потянул на себя и, указывая на щель, сказал: – Вот видите! – после чего снова закрыл дверь.

В эту самую минуту вернулся запыхавшийся Сергей.

– Ну что, Сережа? – спросил его с серьезной миной на лице фон Шпинне.

– Все обыскали, пропал ключ! – выпалил тот и только после этого заметил, как отец подает ему сигналы руками. – Что? – спросил он у Протасова-старшего.

– Да ничего! – отмахнулся отец.

– Значит, ключ не нашелся. Выходит, его похитили? – Начальник сыскной подступился к Сергею.

– Ну, я не знаю, скорее всего, просто потерялся, потом найдется. У нас всегда так…

– Да знает он все! – не в силах больше выносить эту игру, выкрикнул Протасов-старший.

– Что знает? – уставился на него Сергей.

– Что дверь в игровую комнату не заперта! – с еще большим раздражением в голосе пояснил Савва Афиногенович. Начальник сыскной, наблюдая за ними, подумал: «А может, и прав фабрикант относительно своих сыновей…» Вслух же проговорил:

– Да, Сергей, я все знаю. Хоть это и преувеличение, но слышать приятно, в особенности когда ты сыщик. Спасибо вам на добром слове, господин Протасов! – Фома Фомич посмотрел на фабриканта. – Ну теперь, когда все столь благополучно разрешилось, давайте не будем терять время и войдем в игровую комнату…

– Да там нечего смотреть, одни игрушки. Взрослому человеку это будет не очень интересно! – сказал промышленник. Он упорно не желал, чтобы они вошли в игровую.

– Савва Афиногенович, должен вам напомнить, это вы пришли ко мне и пригласили в свой дом. Я не напрашивался к вам в гости, в любой момент могу уйти, достаточно будет вашего слова. Итак, я жду!

Протасов молчал. Ему не хотелось, чтобы начальник сыскной входил в детскую. Это было видно по его странному поведению, по скверному спектаклю с запертой дверью, который они разыграли вместе с сыном. Но фабрикант и не хотел, чтобы фон Шпинне ушел.

– Ну же, господин ситцепромышленник, жду вашего решения. Я ухожу или остаюсь?

– А разве нельзя вам остаться и не входить в игровую комнату?

– Понимаете, в чем тут дело, – со вздохом начал Фома Фомич, – если вы будете мне говорить, что делать и когда это делать, то, боюсь, на положительный результат мы вряд ли сможем рассчитывать!

– Значит, вы думаете, что я совсем глупый и не смогу дать вам полезный совет? – спросил Протасов.

– Если вы приглашаете к себе в дом человека, чтобы разобраться в чем-то, но при этом даете ему какие-то советы относительно ремесла, которым он занимается, то этот человек вам не нужен. Вы сами вполне можете справиться со стоящими перед вами задачами. Мой следующий вопрос будет прямым и точным, и я хотел бы получить на него столь же прямой и точный ответ. Вы позволите мне войти в игровую комнату?

Протасов задумался. Лицо его было напряженным, взгляд направлен на дверь игровой.

– Я вас понял, ничего не надо говорить… Прощайте! – Начальник сыскной полиции развернулся и быстрым шагом направился к передней.

– Постойте! – бросил Протасов и умоляюще поднял руки.

– Я могу войти в игровую? – не останавливаясь, но чуть замедлив шаг, повторил вопрос фон Шпинне.

– Да! – устало выдохнул промышленник.

Фома Фомич вернулся. Однако в игровую входить не стал. Еще раз внимательно осмотрел дверь и заявил, что прежде хочет взглянуть на чулан, в котором хранится обезьяна, а уже потом будет очередь игровой.

От этого заявления Савва Афиногенович слегка опешил и молча взирал на фон Шпинне. По лицу фабриканта было видно, что он не понимает, чего добивается начальник сыскной.

– Зачем вам в чулан?