– У-ух! – Али-баба, подгоняемый тяжестью мешка, ввалился в комнату, сделал два шага и растянулся на полу. Мешок навалился на него всей своей тяжестью. – Помогите! Мама! – просипел Али-баба. – Я… задыхаюсь.

– О Аллах, сынок!

Старушка накинулась на мешок, словно разъяренная тигрица, защищающее свое чадо. Вцепившись в него сухонькими ручками, слабая старая женщина двумя мощными рывками стащила мешок со спины сына, но от последнего рывка шов на боку мешка немного разошелся, и на пол выпали три золотые монеты.

– Уф-ф! – с облегчением выдохнул Али-баба, поднимаясь с пола.

– Что это? – тихо и раздельно произнесла старушка, хватаясь за сердце. От вида сверкающих монет она почувствовала внезапную слабость во всем теле и медленно опустилась на курпачу. – Где ты их взял? Украл?

– Мама, ну что вы такое говорите!

– Ты стал вором, Али-баба! – закачалась она на месте, запричитав. – Уй-юй, какой позор на мою седую голову! Да что же это творится?

– Мама, дайте мне сказать, – пытался оправдаться Али-баба, но мать его не слушала.

– За что мне такое наказание, а? Один сын стал барыгой и проходимцем, другой – вором! Ох-х, горе мне, горе!

– Мама, дайте же, наконец, сказать! – в сердцах топнул Али-баба. – И совершенно ни к чему кричать на весь город.

– Рассказывай, негодный, где ты взял такую прорву денег? И не вздумай мне солгать! – потрясла старушка указательным пальцем.

– И не собирался. А мешок мне дал дух пещеры.

– Что-о?! Ты снюхался с духами? – Глаза старушки округлились. – О горе мне!..

– Да погодите вы! Сколько уже можно, в самом деле! – надулся от обиды Али-баба. – Я как проклятый тащил мешок…

– Иа! – донеслось оскорбленное восклицание со двора.

– Ну, мы тащили, вместе, – поправился Али-баба.

– Иа-а!

– Он тащил, – зло бросил Али-баба, – а дали-то мне! Думал, вы обрадуетесь. Но если вы недовольны, то я сейчас обратно отнесу этот проклятый мешок, вот!

– Нет!!! – Старушка вцепилась в мешок, будто его кто-то пытался у нее отнять. – Еще чего выдумал! Только скажи: ты его не украл?

– Да говорю же вам арабским языком: я ничего не крал – мне его дали!

– Вот так запросто?

– Не совсем, конечно, – замялся Али-баба. – Но там, в пещере, его целые горы!

Старушка немного успокоилась и, оправив платье, уселась на мешок верхом – так будет надежнее.

– И что ж это за дивная пещера, где лежат целые горы золота и его за просто так раздают беднякам вроде нас?

– Ну, положим, раздают его не всем. А мешок – плата за то, чтобы я никому не рассказывал про пещеру.

– И где же находится эта удивительная пещера?

– Не скажу!

– Впрочем, какая разница, – отмахнулась старушка. – Главное, теперь мы богаты. Нужно попросить у Касыма безмен и взвесить золото.

– Нет! – воспротивился Али-баба, загораживая собой дверь.

– Да что с тобой такое? – удивилась старушка, вновь опускаясь на мешок.

– Не надо нам никаких безменов! В крайнем случае я лучше возьму его на базаре.

– Не понимаю, зачем брать на базаре, если он есть у твоего брата, – пожала плечами старушка. – Тем более бесплатно!

– Да вы в своем уме, мама? – вытаращился на мать Али-баба. – Если вы попросите безмен у Касыма, тот обязательно спросит, зачем он нам понадобился. А что вы ему скажете?

– Скажу, золото надо взвесить.

– О-о! – Али-баба звонко хлопнул ладонью по лбу.

– Что такое?

– Тогда с ним придется делиться!

– С чего вдруг? Золото наше!

– Вы, мама, похоже, плохо знаете Касыма.

– Да, – вынуждена была согласиться старушка с Али-бабой. – Тут ты прав, сынок. Да и зачем нам его вешать?

– Вот именно!

– Эй, где вы там? – Из-за двери, задвинутой старой мудрой женщиной на внутренний засов, донесся голос Касыма. Дверь дернули за ручку. – Отворяйте, чего вы прячетесь средь бела дня?

– Принесла же его нелегкая! – пробормотала старушка, припадая всем телом к мешку. – О Али-баба, что нам делать?

– Делать, делать, – проворчал Али-баба, судорожно соображая, как бы избавиться от навязчивого, жадного братца. Ведь если тот увидит мешок, полный золота, то плакала как минимум половина. – Быстро несите пустую мошну!

– Открывайте, где вы там?

Дверь уже сотрясалась под ударами кулаков Касыма.

– Быстрее же! – поторопил Али-баба. – Дверь долго не выдержит.

– Ох! – Старушка подхватилась и унеслась в смежную комнату. Вернулась она спустя всего несколько секунд, протягивая Али-бабе старую пустую мошну мужа. – Вот, держи!

Али-баба распустил кожаную завязку, присел возле мешка и, стараясь несильно звенеть, быстро набросал в мошну золотых монет.

– Теперь помогите!

Отложив мошну в сторону, юноша вцепился в мешок и поволок его в другую комнату. Старушка подхватила мешок с другой стороны, и они вдвоем быстро унесли его с глаз долой, закинули в пустой угол и завалили потертыми, кое-где прохудившимися курпачами.

– А теперь открывайте дверь.

Али-баба, вполне довольный собой, отряхнул руки и вернулся в первую комнату, где уселся на свое ложе, подобрав с пола доверху полную мошну.

– Ты уверен? – спросила мать. – Может, лучше затаиться?

– Он знает, что мы дома. Открывайте и ничего не бойтесь!

– Дело твое, – сдалась старушка и, вздрагивая от каждого нового удара в дверь, быстро отодвинула засов. – Ох, Касым, это ты!

– Я, я. Вы что, спите? – недовольно буркнул Касым, посторонив мать и войдя в дом. – Занимаетесь тут неизвестно чем, закрывшись. И где дрова? – он подозрительно уставился на Али-бабу, глуповато улыбающегося ему. – О, боль моей печени, ты не принес дров? Целый день пропадал невесть где и ничего не принес?

– Я принес. – Али-баба подбросил на ладони мошну с деньгами, монеты глухо звякнули.

– Откуда ты их взял? – глаза Касыма загорелись алчным огнем.

– Нашел по дороге в горы и тут же вернулся.

– Покажи! – Касым облизнулся и протянул пальцы к мошне, но Али-баба спрятал ее себе за спину. – Э, нет, братец! Погоди.

– Ну что еще? – недовольно проворчал Касым и потоптался на месте. Руки его прямо-таки чесались от желания пощупать монеты, ощутить их тяжесть и опустить в свой карман.

– Давай сразу договоримся: деньги пополам!

– Пополам? – засомневался Касым, ища подвох в хитрых глазах Али-бабы. – Почему пополам?

– Мы же братья, вот я и подумал, что разделить золото по-братски будет самым правильным.

– Я согласен! – обрадовался жадный Касым, рассчитывающий на самом деле не более чем на треть. Вопросов к Али-бабе у него не осталось. – Давай мою половину!..

Как видите, Али-баба оказался не так прост, и, благодаря собственной изворотливости, избавился от жадного брата малой жертвой. Касым тоже счел себя вполне счастливым и полагал, что очень удачно надул младшего брата, провернув доходную сделку, не стоившую ему ни единого динара. Он даже про дрова позабыл. Ослик в тот же день получил новую уздечку и отборный овес, чем остался несказанно доволен, а великий дух пещеры Сим-сим немного развеялся от скуки и досадил своим слишком шумным хозяевам. В общем, все остались довольны, чего нельзя было сказать о разбойниках.

«Коршуны пустыни» вернулись в пещеру только поздним вечером. Стеная от жажды, головной боли и полного истощения сил, оборванные, грязные и обгоревшие под лучами нещадного южного солнца, они наконец вползли в свое логово. Сил у бравых разбойников хватило лишь вдосталь напиться из нескольких источников, у которых произошли небольшие, совершенно безобидные потасовки, ведь каждому хотелось поскорее припасть пересохшими губами к чаше с живительной влагой. Но стены пещеры давали не так много воды, а жажда была невыносимой. Те, кто напился, отползали в сторонку и мгновенно забывались тяжелым, беспокойным сном. Лишь перевозбужденный до крайности Ахмед никак не мог угомониться.

Напившись, он набросился на притихшего в дальнем углу пещеры Махсума. Вид у того был жалкий и какой-то забитый, а когда к нему подлетел Ахмед с кинжалом в руке, молодой предводитель разбойников и вовсе побледнел, что было заметно даже сквозь свежий загар, и еще сильнее сжался, закрывшись руками.

– Проклятая бледная собака! – накинулся на него Ахмед, сверкая глазами. – Говорил я тебе: не надо пить! Говорил или нет? – Осатаневший телохранитель схватил Махсума за грудки и затряс, словно тряпичную куклу. Зубы у Махсума клацали, но в ответ он только мычал, делая безуспешные попытки вырваться из цепких пальцев Ахмеда. – Отвечай мне, гнусный шакал, именующий себя громким титулом «шеф»!

– Ну чего ты, Ахмедик? – хныкал Махсум, отворачивая лицо от брызгавшего слюной рассвирепевшего разбойника. – Ошибся, с кем не бывает.

– Ошибся?! Да ты посмотри, что ты натворил? – Ахмед полоснул воздух кинжалом, и Махсум зажмурился, ожидая прикосновение холодной костлявой руки смерти, но Ахмед сдержался. – Суслик ты паршивый, вонючий отпрыск гиены и змеи! Мы унижены, оскорблены, обворованы, наших коней увели! И кто? Паршивая горстка караванных трусов, что только и могут нападать, как на беззащитных разбойников! Да над нами теперь будут потешаться все кому не лень от Багдада до Хорезма!

– Это я натворил? Я?! – вскинулся Махсум, резким движением отбросив руку Ахмеда. – Разве я вливал в глотки твоих идиотов вино литрами? Не умеешь пить – не берись! Я, между прочим, сражался сразу с тремя!

– Видел я, как ты сражался, – негодующе сверкнул глазами Ахмед, но вдруг немного поостыл. – Валялся, как шелудивый пес, у ног меднолобых негодяев и скулил, моля о пощаде!

– Их было трое на одного! А у вас – один на двоих – троих! – бросил Махсум в лицо телохранителю. – А вы там куличики долбанными тюбетейками лепили, строители хреновы!

– Чалмами, – машинально поправил Ахмед. – А-а, да что теперь говорить.

Он безнадежно махнул рукой, опустил кинжал и, усевшись рядом с Махсумом, обхватил руками колени.

– Вы лучше скажите, что мы теперь говорить будем Мансур-ако? – вновь перешел на «вы» Ахмед.

– А почему мы вообще должны докладываться какому-то дешевому фраеру?

– Да вы что! – Ахмед выпучил глаза на Махсума. – Вы что такое говорите? Он же нас всех…

– Ну-ну, я пошутил, – запоздало спохватился Махсум, кляня себя за не в меру длинный язык. – Пошутить уже нельзя.

– Шутки у вас… шеф! – проворчал Ахмед и тяжко вздохнул. – Но как докладывать, все равно ума не приложу. Он же с нас живых шкуру спустит.

– Лучший доклад – нападение.

Ахмед немного побледнел и на всякий случай отодвинулся – вдруг действительно набросится и разорвет в клочья.

– Вы серьезно собираетесь напасть на великого Мансур-ако или опять пошутили? – осторожно уточнил разбойник.

– Да не в том смысле! Просто когда будешь беседовать с ним, не давай ему опомниться, выставляй себя героем, а все, что произошло – нелепой случайностью и коварством караванщика.

– Думаете, подобная чушь… как вы там говорили?.. Прокатит?

– Должно! Это называется отмазка!

– Как-как? – заинтересовался новым словечком Ахмед.

– Отмазка.

– Необычное слово. Скользкое какое-то, и еще такое… – неопределенно повертел Ахмед пальцами, не подобрав нужных слов.

– А то! – фыркнул Махсум, весьма гордый собой.

– И что конкретно вы собираетесь ему говорить? Караван-то ушел. А если Мансур-ако еще и прознает, как нам накостыляли, – а ему рано или поздно все станет известно, – тогда уж ни одна ваша отмазка, прости Аллах, не поможет!

– Там видно будет, – лениво, до хруста в затекших суставах, потянулся Махсум. – А сейчас тащи вино, и мы обсудим детали.

– Нет! Только не вино! – замахал на него руками Ахмед. – В вас вселился сам шайтан, шеф!

– Тащи, тащи, надо же спрыснуть первый блин комом. – Махсум легонько подтолкнул Ахмеда локтем в бок и заговорщицки подмигнул. – И пошамать что-нибудь захвати. С утра ничего не ели.

– Э-э, за что мне все это? – с досадливым ворчанием сдался Ахмед, у которого уже просто не осталось сил спорить.

Он тяжело поднялся с прохладного пола и поплелся к ненавистным кувшинам, насилу волоча ноги и бормоча проклятия в адрес свалившегося на его голову и головы его соратников непутевого главаря. Но что он мог поделать, если такова была воля хозяина? А мнение хозяина, то бишь начальства, как известно, не обсуждается, а если и обсуждается, то о-очень недолго (восточная шутка!).