Глава 4. Первый блин комом

Верблюды брели по пустыне, важно вскинув головы и озирая бесконечное царство барханов пренебрежительно-отрешенными взглядами. Сухой раскаленный песок шуршал, похрустывал под их крепкими голенастыми ногами. Погонщики не торопили животных. Верблюды и сами прекрасно знали, куда и с какой скоростью им надлежит двигаться. То был для них не первый и потому самый обычный переход. В двух днях пути верблюдов ждал оазис с колодцем и несколькими пальмами, где их обязательно напоят и дадут вдосталь наесться свежих зеленых колючек – больше верблюдам не было ни до чего дела.

Люди, напротив, все больше проявляли беспокойство, ведь именно где-то в этих местах обычно исчезали караваны. Богатые торговцы с тревогой озирались по сторонам, охрана от малейшего шороха хваталась за сабли и крепче стискивала копья, но каждый раз выяснялось, что источником очередного переполоха стало перекати-поле, любопытный пустынный тушканчик или потревоженная змея. Все неустанно молились про себя, прося Аллаха отвести от них беду. В разгоряченных ожиданием беды головах роились страшные картины, и вот оно началось!

Сначала из-за высокого бархана справа, чей бок круто обрывался со стороны каравана, послышалась незнакомая песня на непривычный восточному человеку мотив: «Постой, паровоз. Не стучите колеса. Кондуктор, нажми на тормоза-а-а…» Вероятно, они несли в себе некий тайный смысл, – обязательно страшный, а как же иначе! – и в караване началась тихая паника, постепенно переросшая в панику неописуемо громкую и безудержно-стремительную.

Погонщики бросили верблюжьи удила и ринулись кто куда, спасая собственные шкуры. Одни охранники выхватили сабли и спешно окружили караван полукольцом, другие выставили перед собой копья, но было хорошо заметно, что нервы у защитников каравана тоже на пределе – еще чуть-чуть, и они сорвутся со своих мест и разбегутся следом за погонщиками. Торговцы, владельцы товаров и караван-баши метались меж охранников и верблюдов, голося и причитая во всю глотку и пытаясь спрятать, укрыть где-нибудь товары от жадных несговорчивых бандитов. Но куда можно спрятать такое количество тюков, кувшинов, корзин и сундуков в пустыне? Лишь верблюды оставались непробиваемо-флегматичными и с высоты своего роста отстраненно взирали на непонятную и совершенно чуждую их размеренному существованию суматоху вокруг, продолжая монотонно жевать свою жвачку. Наконец из-за горба бархана показалось черное воинство.

Паника в караване сначала усилилась еще больше, вой и причитания, казалось, достигли самых небес, но потом люди начали один за другим застывать на месте, напряженно вглядываясь в песчаную даль. И было отчего! Такого им еще ни разу в жизни видеть не приходилось, да и вряд ли когда еще приведется. Разбойники, все в черном, с развевающимися на слабом ветру плащами, достигали края бархана и, пришпоривая отказывающихся идти дальше лошадей, бросали их вперед и скатывались вниз с головокружительной высоты – отдельно люди, отдельно животные. При этом разбойники смеялись, словно расшалившиеся дети. Им, судя по всему, происходящее с ними казалось очень забавным. Внизу, у подножия бархана, «Коршуны пустыни» кое-как поднимались на ноги и, покачиваясь, пытались сориентироваться и безуспешно вытянуть сабли из ножен, для чего разбойники зачем-то вращались вокруг собственной оси. Вертясь, они опять падали, смеялись, катались по песку, держась за животы, и тыкали друг в друга пальцами. Некоторые из них от смеха уже не могли подняться во второй раз, другим это удавалось, но они, пройдя несколько шагов, оступались и вновь падали. Третьи и вовсе занялись престранным делом, не имеющим отношения к профессии грабителей – они снимали с бледных лысых голов чалмы и тюбетейки, обеими руками насыпали в них песок и, резко переворачивая, делали куличики. До каравана никому из разбойников не было совершенно никакого дела.

Один из разбойников, самый молодой и безбородый, честно пытался вразумить своих подельников, но его никто не слушал. Молодой, словно ошалелый, носился туда-сюда, ругался, уговаривал, подстегивал разбойников никому в караване неизвестными резкими словами, пытался расшевелить тех, кто решил вдруг вздремнуть, и топтал куличики горе-строителей, но никто на него не реагировал.

Охрана каравана в молчаливом недоумении опустила оружие, переглядываясь и пожимая плечами. Некоторые из них начинали к чему-то принюхиваться, ведь разбойники появились с наветренной стороны, и очередной порыв горячего ветра донес до обоняния путешественников запахи, незнакомые правоверному мусульманину. Однако праведниками в караване оказались далеко не все.

– Да ведь они пьяны! – воскликнул один из торговцев, поводя носом.

– Что? Как? – не поверил владелец каравана. – Это невозможно!

– Да вы посмотрите на их рожи! Они красные, как… как задница павиана. Видать, разморило на солнышке! – захохотал охранник, стоявший впереди всех.

– Никогда не видел павиана, – честно признался хозяин каравана. – Но, по-моему, очень похоже.

– Как же похоже, когда вы его даже не видели, почтеннейший Рахимбай? – усмехнулся торговец.

– Да какая разница! – лишь отмахнулся караван-баши. – Главное, они сегодня не будут на нас нападать.

– Вы ошибаетесь, – не согласился с ним другой торговец – толстый, вечно потеющий Абдулла. – Мне кажется, вон тот странный молодой человек пытается идти в нашу сторону.

Тот, кого назвали молодым человеком, действительно приближался к каравану, волоча за собой по песку саблю, ставшую почему-то неимоверно тяжелой. Махсум тяжело дышал, из его распахнутого рта свешивался язык, остекленевшие глаза смотрели в одну точку, а его самого нещадно водило из стороны в сторону. Кончик его сабли оставляла на песке причудливые зигзаги.

– Эй вы, проклятые торгаши! – заплетающимся языком пробормотал Махсум. – Оставьте шмотки и мотайте отсюда подобру-поздорову – мы вас не тронем!

– Я что-то не понял, – Рахимбай повернул голову к Абдулле, обмахивающемуся свободно свисавшим концом чалмы, и удивленно вскинул редкие брови, – это он нам?

– Этот презренный нахал, возомнивший себя разбойником, пытается оскорбить нас, – следом за Рахимбаем возмутился Абдулла. – Эй, охрана! – махнул он рукой. – Наставьте наглеца на путь истины. Только недолго, нам пора двигаться дальше.

Охрана, обрадованная тем, что им наконец нашлось занятие по душе, накинулась на несчастного Махсума и его приспешников, ведь когда представится еще случай навалять самим «Коршунам пустыни»! Да и похвастать потом при случае можно. Конечно, никто из них не расскажет, что разбойники были в стельку пьяны и просто не могли защищаться, но разве это так важно?

Махсума опрокинули на песок сразу три человека и, закрывая носы тряпицами, такой отвратительный запах распространял вокруг себя молодой предводитель разбойников, принялись его воодушевленно мутузить. Махсум даже не сопротивлялся, лишь охал и вяло прикрывался руками – на большее просто не хватало сил. Однако забава охранникам быстро наскучила. Схватка больше походила на избиение младенца, чем на сражение с грозным разбойником, тем более что даже суровые охранники извергами все же не были. Закончилось тем, что они оборвали с одежд несчастного Махсума на сувениры все пуговицы и золотые побрякушки, которые тот навешал на себя еще прошлым вечером «для солидности», и вполне довольные собой, перебрасываясь скабрезными шутками, от которых морщились даже верблюды, удалились.

Остальным «коршунам» от других охранников досталось не так сильно. Бить ничего не соображающих разбойников, строящих на песке куличики, – это, согласитесь, уже явный перебор. Но синяков и шишек им все-таки отвалили сполна. В качестве платы за труды охрана основательно обобрала и их, оставив загорать в одном исподнем – еще наворуют, если что. А один самый сердобольный из погонщиков, прослезившись от вида едва не плачущих разбойников, ползающих на карачках по песку, даже кинул им незаметно полный бурдюк воды. Пусть и разбойники, но все равно жалко, хотя с его точкой зрения мало кто в караване мог согласиться.

Караван медленно удалялся, уводя с собой свою законную добычу – коней «Коршунов пустыни», а люди еще долго оборачивали головы назад, до сих пор не веря, что им так легко, без единой царапины и потерь, удалось отделаться от страшной банды, о которой из уст в уста передавались сказания о их жестокости и неуловимости. Ну, теперь-то разбойники точно присмиреют, хотя бы на время!

– Мама, где вы?

Запыхавшийся Али-баба влетел в калитку дома, таща за собой ослика, нагруженного неподъемным мешком. Ноги животного уже подгибались и тряслись от усталости, вывалившийся из пасти язык волочился почти по земле, но осел мужественно продолжать тащить на своей спине основу будущего благополучия семьи Али-бабы и, разумеется, своего собственного.

– Мама, ну сколь вас можно звать?!

– Чего кричишь, словно за тобой гонится сам шайтан? – отозвалась старушка, выглядывая из дверей дома и отирая о подол платья руки, беленые мукой.

– Вы почти угадали, но не совсем! – гордо выпятил грудь Али-баба, останавливаясь посреди двора. – У меня для вас потрясающая новость!

– О Аллах, неужели ты сам привел к нам в дом нечисть? – старушка чуть прикрыла дверь, опасливо косясь на калитку. – С тебя станется.

– Нет, лучше! – Али-баба спихнул со спины ослика мешок и поставил на него ногу.

– Иа-а-а! – выдохнул осел, ноги его разъехались в стороны, и он, прикрыв глаза, распластался на пузе в пыли.

– Ты запихал шайтана в этот мешок? – ужаснулась старушка. Из дверей теперь торчал лишь ее нос.

– Нет, мама, нечисть здесь вообще ни при чем! – категорически отверг предположения матери Али-баба. – Помогите мне втащить мешок в дом.

– А-а… – Старушка с сомнением посмотрела на плотно набитый чем-то мешок.

– Да не бойтесь. Клянусь Аллахом, вы останетесь довольны.

– А он… оно… не кусается?

Старушка спустилась с приступка у двери, приблизилась к мешку и осторожно пихнула его ногой. В мешке что-то то ли хрустнуло, то ли шаркнуло.

– Нет, хотя с непривычки вы можете ослепнуть.

– Ай-я-а! – в испуге отшатнулась старая женщина от мешка. – Ты смерти моей хочешь, да? Признавайся, несчастный, что у тебя в мешке?

– Не так громко, – заговорщицки зашипел Али-баба, оглядываясь на внутреннюю калитку. – Лучше помогите!

Он нагнулся и подхватил мешок за углы.

– Ох, бедная я, бедная.

Продолжая причитать, старушка на всякий случай еще раз пихнула ногой мешок и, взявшись за два других угла, резко подняла его. Али-баба, крякнув, взвалил мешок себе на спину и затанцевал с ним по двору. Мешок оказался неимоверно тяжел даже для его трудовой спины, не чуравшейся любой работы.

– Куда ты идешь? Вправо забирай, вправо, – подсказывала старушка. – Ты что, глаза потерял? Зачем на улицу пошел? Вот дверь! Так! Теперь влево. Влево, я сказала, а не вправо! О Аллах, да что с тобой сегодня такое? Сюда, на меня. На меня, говорю!

– Мама, отстаньте, ради Аллаха, – пропыхтел весь красный от натуги Али-баба, в третий раз пытаясь подняться на невысокий порожек, но увесистый мешок все время тянул его куда-нибудь в сторону. – Лучше бы помогли, чем советы давать!

– А я и помогаю! Так, давай, еще, вот! Еще чуть-чуть…

Али-баба зарычал, уперся мешком в деревянный столб небольшой веранды, чтобы поправить его на спине, но столб предательски затрещал и несколько покосился. С крыши на Али-бабу посыпались солома и всякий сор.

– Ай, что ты делаешь? – схватилась за голову мать. – Ты же сейчас весь дом разрушишь, о мне!

– Дверь, дверь откройте!

– Ага, сейчас.

Старушка резво подскочила к дверям и поспешно распахнула их перед самым носом сына, которого повело вперед.