3.3. Сын Берии уличает во лжи Хрущёва

По закону сыну Берии обязаны были предоставить для ознакомления дело на его отца. В книге «Мой отец – Лаврентий Берия» Серго Лаврентьевич писал:

«По мнению некоторых историков, «это был самый крупный процесс над сотрудниками органов внутренних дел и государственной безопасности за всю историю их существования». Но почему «процесс века», каким хотели представить его с конца 1953 г., был закрытым? Этот отнюдь не маловажный вопрос, похоже, исследователей не занимает. А жаль. Не здесь ли надо искать ответ на некоторые загадки советской послевоенной, да и не только послевоенной истории?..

Допустим, что всё происходило именно так, как принято считать, и процесс в Москве действительно состоялся. Но где же само нашумевшее «Дело Л. П. Берии?» Вот уже несколько лет на эти материалы то и дело ссылаются и публицисты, и историки. Сама же стенограмма закрытого заседания Специального Судебного Присутствия не опубликована и по сей день. Не преданы гласности и материалы следствия, которое, повторяем, почти полгода шло под непосредственным руководством Генерального прокурора СССР Романа Руденко. Почему? И вновь вопрос без ответа.

Конечно же, в лучших традициях «перестроечной гласности» и здесь проще всего всё свалить в очередной раз на «козни» КГБ. Но не получается. Ещё осенью 1992 г. начальник Центрального архива Министерства безопасности России полковник Александр Зюбченко признался:

– Очень хочу когда-нибудь почитать дело Лаврентия Берии. Проблема в том, что у нас этих томов никогда и не было. Я даже не знаю, сколько их вообще. Вся группа дел, связанных с Берией, хранится не у нас. Могу предположить, что их держат под сукном ещё и потому, что не всё там однозначно с точки зрения правовой оценки этих лиц» [42, с. 535—536]. Дела Берии никогда не было, потому что не было суда, а имело место убийство Берии.

3.4. Романов обличает ложь Хрущёва

Герой социалистического труда, бывший депутат Государственной Думы Пётр Васильевич Романов рассказывает о жизни в лагере следующее: «Если бы мне сейчас представилась возможность прожить жизнь сначала, я бы её прожил там же и так же. Книга Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ» полностью противоречит оставшемуся в моей душе и памяти опыту общения в лагерной среде, в которой я рос.

В этом году Красноярскому лагерю (Краслагу), на территории которого я родился, исполняется 80 лет. С чего начинался мой лагерь? С лечебного учреждения для заключённых! Краслаг сначала располагался в Канске, потом, в связи со строительством заводоуправления, достиг станции Решоты. Оттуда ветка шла на Карабулу, по ней вывозили лес. Вдоль неё и появлялись лагеря. На 12-м километре был заложен лагерь, ставший медцентром. Двухлетним ребёнком там меня прооперировал профессор кремлёвской больницы. Вообще, высококлассным специалистам создавались все условия для работы.

Когда мы приехали, в посёлке было всего три дома: начальника управления, отдела капитального строительства и наш. Потом были построены другие дома и административные здания. К каждому дому был подведён тротуар.

На лиственные плахи стелили мостки. Мы, пацаны, по ним гоняли на велосипедах. Пожарку, весьма приличную, со всей необходимой техникой, тоже устроили заключённые.

Стройка шла будь здоров! Как строился посёлок? Приходила бригада в сопровождении четырёх вооружённых солдат с парой собак. Охрана вставала по углам, и начиналось строительство. В 1948 году ударными темпами построили двухэтажную школу, в ней было десять классов. Её закончили и я, и моя сестра. Уроки дома мы делали при свете лампы «летучая мышь» (керосином заправлялась), а в школе был свет.

Сроки давались большие, и у многих на месте появлялись семьи, рождались дети. Наша школа, например, работала в две смены – так много ребятишек в неё ходило. Отец мой был заключённым, но для него как инженера нашлась интересная работа: он руководил тяговым хозяйством железной дороги. И мать моя всю жизнь проработала в Краслаге, оттуда и на пенсию уходила.

В Решотах (посёлок. – Л. М.) была пересыльная зона, откуда заключённых распределяли по лагерным пунктам – в зависимости от профессии и нужд строительства. На речке Баранихе соорудили небольшое водохранилище, построили тепловую станцию. На зоне, в отличие от посёлка, электрический свет был.

Пару слов о режимах… Существовало несколько видов заключения. Были, конечно, БУРы (бараки усиленного режима, куда сажали за особую провинность), но были и формы поощрения. Например, заключённым разрешали выходить из-под конвоя – становиться «бесконвойными». Разрешалось уходить на поселение, особенно тем, кто заводил семью.

Заключённые были очень дисциплинированными людьми. И лесные лагеря были лучшими лесопользователями. У них был закон: срубил дерево – весной посади новый саженец. Сейчас, когда я проезжаю по тем старым местам, вижу огромные сосны, которые валить впору. Дороги, инженерные коммуникации есть, а людей, которые бы занимались полезным для общества лесоводческим делом, не осталось.

И ещё хочу сказать с директорской точки зрения. Вот какой-то начальник лагеря получал заключённых… Под них он получал и определённый план (государственный план по выпуску лагерем продукции. В данном случае план по заготовке леса. – Л. М.). Начальник был заинтересован в том, чтобы эти люди работали, а не умирали «пачками»!

Жизнь налаживалась. Помню, как появился у нас стадион «Динамо», туда приходил духовой оркестр из воинской части, и по субботам-воскресеньям непременно устраивались танцы. Был построен Дом культуры имени Дзержинского с прекрасной лепниной, просторным залом: заключённые умели строить красиво. Там и в наши дни действуют кружки. Всё было без кошмаров и ужасов, которые усердно пытаются навязать нашему прошлому.

Создававшемуся лагерю нужны были не «бичи», а умелые руки, которые могли уверенно держать рубанок, забить гвоздь. В 1938—1941 годах среди заключенных было много интеллигенции и классных специалистов. На зоне-пересылке действовали кинозал и библиотека. У них (в посёлке. – Л. М.) была своя (библиотека. – Л. М.), лучше нашей.

Это зависит от первого лица, как и какие оно создаёт условия. Питание было неплохое, у нас действовали специальные лагеря, в которых заключённые выращивали и заготавливали картошку, свеклу, капусту.

Если говорить об «Архипелаге ГУЛАГе», то, наверное, были лагеря и с очень жёстким режимом. Вообще, чтобы понять это, надо читать отчёты служб безопасности. С началом войны в лагеря потёк своеобразный контингент. Помню, у нас было два лагеря из прибалтов. Когда они приезжали в нашу школу на олимпиады (тогда это называлось «соревнованиями»), то вели себя нагло, вызывающе по отношению к нам. Мы для них были «недочеловеками», мразью, а они себя считали «элитой». А под конец войны появились такие заключенные, которых вообще нельзя было отпускать! Надо было, чтобы они сидели в лагере до конца века: прибалтийские «лесные братья», бандеровцы и прочие.

Солженицыну не повезло, и он попал в такой лагерь, где отношение, начиная с начальника лагеря, к тем, кто убивал советских людей, было, естественно, жёстким…

Я руководствуюсь именно личными впечатлениями. Никогда не мог прочитать «Архипелаг ГУЛАГ» целиком, только в «рваном» режиме…

Это я должен плохо относиться к советской системе.

Но вот передо мной лежит книга про решотинскую среднюю школу. Наша школа дала весьма уважаемых людей: докторов технических, физико-математических наук, экономистов. Практически все мои одноклассники получили высшее образование, нормально прожили свою жизнь, никто не был осуждён. А книгу о решотинской школе написала её бывший завуч, уроженка Решот, выпускница нашей школы. И каждый из нас с удовольствием вернулся бы обратно, чтобы прожить жизнь так, как прожил.

Мальчишкой мне не раз доводилось бывать на лесоповалах. У заключённых «актированный» (нерабочий) день был тогда, когда температура переваливала за 45 градусов Цельсия. А при 43—44 градусах бригада должна была выходить на валку леса. Но начальники были нормальными людьми, и при такой температуре никто заключённых не заставлял работать. Валите сухостой, разжигайте костры, собирайте шиповник, ставьте силки, ловите зайцев… Но 31-го числа выньте да положьте столько-то кубометров леса, иначе у вас будет весёлая жизнь!

Большие морозы не стоят неделями: три-четыре дня – и поднимается температура. И бригада, засучив рукава, выходит на работу. И ровно 31-го числа рапортует, что всё сделано! Без такого подхода вряд ли каких-то успехов можно достичь. Всё зависит от хозяина. Дураку дай идеальные условия – он их сразу разрушит, а хороший хозяин сам эти условия создаст.

В библиотеке, помню, взял книжку Фенимора Купера, начитался про оружие – луки и тому подобное. Пошёл к заключённым, и они смастерили мне арбалет. Была ещё смешная история. У нас учителя были все свои, решотинские. Моя старшая сестра закончила школу в 1954 году. А я, мальчишка маленький, играл с её подружками и часто выполнял просьбы деликатного свойства (ну, записочку отнести и так далее). Когда вскоре одна из них, Эмма Вострова, вернулась из педагогического института в нашу школу учителем математики, для меня это был шок. Я думал, что хорошие отношения будут в силе, но она меня сразу в ежовые рукавицы взяла: «Петя, знай: всё осталось в прошлом, мы будем теперь „играть“ по-другому».

Ещё была история, но совсем другого свойства… 5 марта 1953 года, третий класс, наш решотинский стадион «Динамо»; мы на уроке физкультуры бегаем, прыгаем, девчонок за косички дёргаем. Вдруг прибегает посыльный из школы: «Нужно срочно собраться: умер товарищ Сталин». Запомнил на всю жизнь – плакали все. Плакали охранники на вышках, плакали заключённые, плакали и мы, дети.

Я лагерный ребёнок. К чему меня Краслаг приучил? К дисциплине. Из меня трудно вытянуть слово, но, если уж пообещал, сделаю обязательно. В этой связи вспоминаю судьбу майских указов Владимира Путина. Он всё время собирает ответственных лиц, убеждает. А надо бы человек пять посадить за невыполнение обязанностей и сказать остальным, что с ними будет то же самое или пусть ищут другую работу!…

И вместо того, чтобы хаять советское, как Солженицын, говорю, что лучше тех времён вспомнить и придумать что-либо трудно! Нам надо всё хорошее из прошлого брать с собой. Возьмём бесплатное образование. Можно сделать? Можно… Сейчас больниц понастроили, «насытили» их дорогим оборудованием, а работать на нём некому, особенно в регионах. Чтобы пришла молодёжь, нужно ещё молодому врачу дать квартиру, создать условия для нормальной жизни. А в Краслаге этот вопрос был решён идеально: заключённые для гражданского населения построили единый огороженный корпус-комплекс, в котором жили врачи и размещались больница с поликлиникой. Успешно делали любые операции, принимали роды, лечили нервишки.

В той системе мой отец был политзаключённым. По идее, и для меня государству логичнее было бы «прикрыть» возможности. Власть же безо всяких ограничений разрешила мне получить «совсекретную» специальность: работая генеральным директором, я имел доступ к документам особой государственной важности…

Надо понять одно: без плана и исполнительской дисциплины ничего не выйдет. Это основа всего. Дисциплину можно поднять, надо только, чтобы появилось желание. Сама жизнь заставит» [51].

Как видно, российское общество вводят в заблуждение мифом о ГУЛАГе, изображая советские лагеря, как место истребления людей. П. В. Романов в таком лагере родился, учился в школе, институте и стал генеральным директором крупного оборонного предприятия в Красноярском крае.

И «творец» лагерных ужасов А. И. Солженицын, в отличие от изображаемых им картин пребывал в лагере в мягких условиях. Невольно напрашиваются два вывода: или Солженицын за какие-то заслуги находился в особых условиях, или написал неправду? Конечно, написал неправду, так как в сталинское время перед законом все были равны, и с ним обращались так же, как с другими заключёнными. Обращались мягко. Конечно, миф о советском ГУЛАГе был сконструирован на Западе и распространялся в СССР, России всеми возможными способами, в том числе с помощью художественной литературы. Много рассказывая о себе, Солженицын толком не рассказал даже о моменте своего ареста. Тема его ареста ещё ждёт своих исследователей, так как покрыта таинственным мраком.

Миф о ГУЛАГе, как средство борьбы с СССР, Россией и социалистическим общественно-политическим строем, и сегодня распространяется как в нашей стране, так и по всему миру, что требует огромных затрат денежных средств, но денег на борьбу с Россией, русским коммунизмом банкиры не жалеют.

Идеология «вечного Гулага» – это смертоносное оружие Запада против СССР, России, народов нашей страны оказалось очень эффективным. Именно благодаря идеологии «вечного Гулага» был разрушен военный и экономический союз между социалистическими государствами, союз СССР с развивающимися странами, сам Советский Союз, и может быть разрушена Россия. Эта идеология и в настоящее время поддерживается в России всеми доступными способами.

Мифом о массовых сталинских репрессиях затыкают рот всем, кто пытается сказать правду о доброй, прекрасной, достигшей великих успехов в деле народнохозяйственного и культурного строительства стране – СССР сталинского времени. Правда об этом времени нужна сегодняшней России, как воздух. И правду, конечно, несёт людям Романов, а не Солженицын.