– Привет, Серафина. Как у тебя дела?
Доктор Блум сидела в уже знакомой позе: руки сложены на коленях, спина прямая, ступни и колени плотно сдвинуты.
Серафина заняла место напротив и повторила ту же позу: спина прямая, ноги вместе, дневник на коленях. В тесной комнате помещалось только два их стула и столик между ними с графином воды, двумя стаканами и коробкой салфеток, а также низкий шкафчик с двумя глубокими ящиками.
– Я начала вести для вас дневник, – сообщила Серафина, протягивая его.
Блум покачала головой:
– Я не хочу в него заглядывать, Серафина. Можешь рассказать мне, о чем ты пишешь, но дневник – это твои размышления, предназначенные только для тебя. Никто, кроме тебя, не должен читать их.
– Почему?
– Чтобы ты могла быть полностью откровенной сама с собой. Когда мы знаем, что нас прочтет еще кто-то, нам свойственно писать более сдержанно. Для того чтобы дневник приносил пользу, ты должна писать правду.
Серафина положила дневник обратно на колени. Расклад поменялся. Она собиралась с помощью дневника доказать доктору Блум, что она абсолютно нормальная. Но если эта женщина не собирается его читать… Тогда Серафина не видела в нем смысла.
– Ты думала об инциденте с Дарреном Шоу? Или разговорах в полиции?
Серафина пожала плечами. Она нисколько не сомневалась: полиция убеждена, что она действовала в целях самообороны. Бесполезно повторять те же объяснения здесь.
– Насколько я понимаю, ты слышала, что мистер Шоу поправляется? Какие чувства вызывает у тебя это известие?
– Облегчение, естественно. – Серафина знала, что ей полагается радоваться. – Я не хотела ранить его, – добавила она.
Доктор Блум молчала. И смотрела на Серафину с непроницаемым выражением лица. А Серафине никак не удавалось ее раскусить.
– В полиции говорят, это поможет в моем деле.
– Разумеется. Без причинения смерти убийство становится покушением на убийство, а непредумышленное убийство – нанесением тяжких телесных повреждений.
– Но я же просто защищалась. Он извращенец. Он напал на нас.
– Вот это она и есть – твоя защита.
– Вы не верите мне?
– Я верю, что ты действовала спокойно в ситуации крайнего стресса. Кроме того, я обратила внимание на то, что ты описывала случившееся деловито, не волновалась и не переживала. А еще я заметила, что тебе очень не нравится, когда кто-нибудь высказывает предположение, что мистер Шоу – жертва.
– Потому что жертва – это я. Я, – Серафина поерзала на стуле и выглянула в узкое окно. – Ему просто повезло, что я ранила его несильно.
– Любопытное замечание.
Порой такое случалось. Люди цеплялись к конкретным словам или фразам. А почему – она не понимала.
– Мне известно, что ваша учительница, прибежавшая к вам на помощь в спортзал, рассказывала, что ты держалась на удивление спокойно, – сказала доктор Блум. – Полицейские предположили, что из-за шока.
Серафина молчала: вопроса не было, не на что отвечать.
– Но что меня особенно заинтересовало, так это как о случившемся рассказала Клодия. Тебе сообщили о показаниях твоей подруги?
– Откуда вы все это знаете? Вы же говорили, что не работаете на полицию.
– Так и есть, Серафина. Я работаю на тебя и твою семью. Мне рассказала твоя мать.
Ну конечно, ее тупая мать раскудахталась при психологе: на все готова ради своей дозы внимания. Серафина сделала глубокий вдох, подавляя ярость. Здесь ей не место.
– Ты знаешь, что Клодия отрицает твои показания? – спросила доктор Блум. – По ее словам, ты напала на мистера Шоу еще до того, как он проявил хоть какой-то интерес к тебе.
Серафина улыбнулась: все это она уже проходила с констеблем Уоткинс.
– По-моему, у Клодии такое состояние, как бывает у людей, которые сочувствуют своим мучителям. И ей не нравится, что он хотел и меня.
– Стокгольмский синдром?
– Это он бывает у жертв похищения?
Доктор Блум кивнула:
– У них формируется привязанность к обидчикам. Так ты утверждаешь, что показания Клодии ошибочны?
– Да.
– Она также припомнила, как ты сказала мистеру Шоу: «Может, лучше выбрали бы себе ровню?» Это тоже неправда?
– Нет, – ответила Серафина. – Это я сказала.
– Почему?
Серафина пожала плечами:
– Так ведь говорят. Это просто слова.
– Ты намекала, что его ровня – ты?
Серафина расцвела нежнейшей улыбкой. Она отрепетировала ее перед зеркалом.
– Естественно, нет. Я же девушка.
– Я не подумала, что ты имела в виду физические возможности. – Блум налила воды из графина в два стакана. – Ты часто думаешь о случившемся? – спросила она.
– Иногда.
– В каком ключе?
Серафина не поняла. Покачала головой.
– Расскажи, о чем ты думаешь, когда вспоминаешь об этом. Вопрос без подвоха, Серафина. Просто я пытаюсь понять, что тебе особенно запомнилось в этом инциденте.
Кровь. Густая, красная, блестящая кровь. Было столько крови…
– Думаю о том, как он лежал на полу.
– После того как ты ударила его?
Серафина кивнула.
– Он корчился на блестящих половицах. Хватался рукой за шею. Наверное, пытался остановить кровь.
– Еще что-нибудь?
– Потом его рука упала на пол, он затих. Я видела, откуда льется кровь – она струилась сбоку по его шее, – но самого отверстия не различала.
– А почему ты хотела увидеть отверстие?
А с какой стати мне не должно было хотеться его видеть?
– Хотела узнать, ровные у него края или рваные.
– Зачем тебе это знать?
Серафина нахмурилась. Она надеялась, что Блум поймет, что у нее, Блум, интеллект выше среднего. Но, наверное, нет.
– Затем, что это интересно.
Доктор Блум кивнула. Теперь она поняла.
– И часто ты думаешь о том происшествии?
Постоянно. Ничего удивительнее со мной еще никогда не случалось.
– Немного.
– В то время тебе не хотелось помочь ему?
– Он не заслуживал никакой помощи.
– Почему?
– Потому что он извращенец. Насильник.
Серафина не могла бы поклясться, но ей показалось, что она заметила на губах доктора Блум мимолетную улыбку.
У «Оптики Гарри Грэма» было две витрины, магазин находился в Клифтоне – одном из пригородов Бристоля. Со своими сизовато-серыми оконными рамами и каллиграфической белой вывеской оптика напоминала скорее фотостудию.
Блум и Джеймсон прибыли в начале шестого часа, когда брюнетка в очках с красной оправой наводила порядок на своем рабочем месте за стойкой в приемной. Внутри магазин оказался таким же стильным и минималистским, как и снаружи. Очки были выставлены, как ювелирные украшения, в витринах, расположенных на стенах, а также спереди на стойке. Брюнетка вызвала своего босса, тот появился из кабинета в глубине зала.
У Гарри Грэма, рослого, худощавого и светловолосого, был мягкий акцент уроженца юго-западных графств.
– Проходите, – пригласил он, бросая взгляд на часы. – Это ведь ненадолго, да? Мне еще забирать детей.
Когда он провел Блум и Джеймсона в просторный кабинет в задней части здания, на столе зазвонил телефон. Извиняющимся жестом подняв указательный палец, Грэм ответил на звонок, коротко и четко разъяснил условия доставки контактных линз и быстро повесил трубку.
– Прошу прощения, – сказал он гостям. – У нас возникли некоторые проблемы с поставками на этой неделе. Уже третья накладка за последние дни. Не представляю, как эти люди ведут бизнес. – Он покачал головой и вздохнул. – А у вас бывают такие недели?
– Постоянно, – с улыбкой отозвалась Блум. – Мы постараемся отнять у вас как можно меньше времени. И рассчитываем, что вы предоставите нам информацию, касающуюся вашей жены Фэй. Как оказалось, еще несколько человек исчезли при схожих обстоятельствах, поэтому мы опрашиваем их родных, чтобы выяснить, нет ли между этими исчезновениями какой-либо связи, и понять, что с ними случилось.
– Говорите, вы частные детективы?
Джеймсон ответил:
– В некотором роде. Мы оказываем помощь, потому что в числе пострадавших – семья моих друзей.
– Как по-вашему, что произошло с ними? – спросил Гарри.
– Честно? – переспросила Блум. – Мы понятия не имеем. Но нам кажется, что игра, упомянутая в поздравительной открытке, вряд ли может быть маркетинговой уловкой: ни одна компания, выпускающая компьютерные игры или программы, не взяла на себя такую ответственность. Вот мы и пытаемся отыскать связь между пропавшими. В надежде, что она прольет хоть какой-то свет.
Гарри кивнул.
– Послушайте, понимаю, это прозвучит ужасно, но я буду с вами предельно откровенен. Когда Фэй исчезла, я вздохнул с облегчением. Счастливы вместе мы не были. Уже много лет. Нам надо было подвести черту еще давным-давно, но, когда дети еще слишком малы, это непросто, верно?
– Вы думаете, Фэй предпочла исчезнуть? – спросил Джеймсон.
– Да, так я и подумал. Потому и не спешил заявить в полицию. Я сообщил о ее пропаже по прошествии недели, но ждал, что она объявится, когда будет готова. – Гарри потер правый глаз. – Она давно уже была несчастна. Я старался помогать ей с детьми, заводил разговоры, но… – Он умолк, уронил руку вдоль тела и посмотрел на обоих собеседников. – По-моему, ей не нравилось быть матерью. Не поймите меня превратно, детей она любила, но изо дня в день одно и то же, да еще эта ответственность вызывала у нее… даже не знаю, как это назвать.
– Раздражение? – подсказал Джеймсон.
– И не только. От этого она становилась… – Он поднял взгляд к потолку. – Ладно, скажу как есть. Она стала злой. Человеком, рядом с которым неприятно находиться. Она всегда была раздражительной и вспыльчивой, ей досаждали все и вся, и казалось, что я в особенности. Она твердила, что ей жилось бы гораздо лучше, не будь меня рядом, и… словом… Наверное, я выгляжу худшим из мужей. Я знаю, что мои дети скучают по маме, но считаю, что ее исчезновение только на пользу всем нам.
– Значит, с появлением детей Фэй изменилась? – спросила Блум.
Гарри кивнул:
– До Фреда Фэй обожала путешествовать и пробовать что-нибудь новое – от бухгалтера такого обычно не ждут. И была невероятно веселой, ее наперебой приглашали на вечеринки. – Он улыбнулся, пытаясь показать, что не принимает свою низкую самооценку всерьез. – Раньше она была совсем другой. И что самое ужасное, я не уверен даже, что она хотела иметь семью. Я знаю, что я-то хотел, но теперь уже не могу припомнить, хотела ли она тоже…
– Думаете, она согласилась на детей, только чтобы порадовать вас? – спросил Джеймсон.
Блум всегда поражалась, как ему удается задавать настолько прямые и личные вопросы и не казаться при этом грубым или беспардонным. Видимо, свою роль играл его тон.
Гарри помедлил.
– Очень надеюсь, что нет. Надеюсь, в этом нет моей вины. – И он нахмурился, лоб прочертила глубокая складка.
– Вы до сих пор считаете, что она исчезла по своей воле? – спросила Блум.
– Три месяца уже прошло. Это немало, верно? И ни разу не проведать детей и не узнать, как у них дела?
Ярость душила Фэй Грэм. Этот новый участник – какой-то урод с прозвищем СРБ – вступил в игру всего три недели назад, а уже перешел на второй уровень. Сама Фэй угрохала почти два месяца, чтобы добраться до второго уровня, и, судя по статистике, которую обновляли каждую неделю, была самой быстрой из игроков, пока не явился этот паршивый выскочка и не перехватил у нее первенство.
Она отвлеклась. А в январе была сосредоточенной и одержимой. Регулярно проверяла сайт, анализировала статистику и посты других игроков, вникала в детали их достижений.
О проекте
О подписке