Эрик закрыл дверь своего кабинета и подошел к столу. Садясь, он почувствовал, что спина взмокла от пота.
– Ничего, – нервно прошептал он самому себе.
Он подвигал мышку, вывел компьютер из спящего состояния и набрал пароль. Дрожащей рукой выдвинул верхний ящик, выдавил из упаковки таблетку могадона и проглотил без воды.
Введя логин в базе данных пациентов, он стал ждать, когда можно будет начать поиск. Пальцы оледенели.
Комиссар Марго Сильверман без стука открыла дверь, Эрик дернулся. Марго вошла и остановилась перед ним, поддерживая живот обеими руками.
– Бьёрн Керн утверждает, что не помнит, о чем вы говорили.
– Естественно, – сказал Эрик, уменьшив документ на экране до минимума.
– А как прошел сеанс гипноза? – Марго погладила деревянного слоника из Малайзии.
– Бьёрн был очень восприимчив…
– Значит, вам удалось его загипнотизировать? – улыбнулась она.
– К сожалению, я забыл поставить камеру на запись, – соврал Эрик. – Иначе вы увидели бы – он практически сразу погрузился в транс.
– Вы забыли сделать запись?
– Вам ведь известно, это был не допрос, – сказал Эрик чуть раздраженно. – Без первого шага в направлении того, что мы называем стабилизацией аффекта, вы не сможете…
– Мне на это наплевать, – перебила Марго.
– …не сможете позже допросить его как свидетеля, – закончил Эрик.
– Когда – позже? Он скажет что-нибудь сегодня днем?
– Думаю, он довольно скоро осознает, что случилось, но рассказать – совсем другое дело.
– Так что случилось? Что он сказал? Он же должен был что-то сказать?
– Да, но…
– К черту медицинские тайны! Мне необходима информация, люди же погибают.
Эрик подошел к окну и оперся о подоконник. Далеко внизу курил на улице пациент – тощий и сутулый в своей больничной одежде.
– Я привел его, – медленно начал Эрик, – в тот дом… это было довольно сложно, ведь за короткий промежуток времени в его жизни случилась трагедия.
– Но Керн все вспомнил? Он мог вспомнить все?
– Только чтобы понять: он не смог бы ее спасти.
– Но он видел место убийства и свою жену? Видел?
– Видел.
– И что он сказал?
– Немного… говорил о крови… об изуродованном лице.
– Ее телу придали какую-то особую позу? Подвергали сексуальному насилию?
– Этого он не говорил.
– Она сидела, лежала? Как выглядел рот, в каком положении руки? Она была голая? Какие-то надругательства?
– Он почти все время молчал, – сказал Эрик. – Добиваться от него подробностей можно очень долго…
– Клянусь, если он не заговорит, я его арестую. – Марго повысила голос. – Потащусь за ним и буду пасти его у дома, пока…
– Марго, – мягко перебил Эрик.
Марго исподлобья взглянула на него, кивнула, дыша полуоткрытым ртом, достала визитную карточку и положила на стол.
– Мы не знаем, кто станет следующей жертвой – может, ваша жена, подумайте об этом. – И она вышла из кабинета.
Эрик почувствовал, как осунулось его лицо. Он снова медленно подошел к столу. Пол под ногами как будто сделался мягким. Едва Эрик сел за компьютер, в дверь постучали.
– Да?
– Эта милая женщина уехала, – сказала Нелли, заглядывая в кабинет.
– Она просто делает свою работу.
– Я знаю, на самом деле она, кажется, симпатичная…
– Хватит шуток, – попросил Эрик, однако не мог сдержать улыбки.
– Нет, вообще она довольно забавная. – Нелли рассмеялась.
Эрик подпер голову рукой; Нелли стала серьезной. Она вошла, закрыла за собой дверь и посмотрела на него.
– Что? Что случилось?
– Ничего.
– Рассказывай, – потребовала она и присела на край стола.
Красное трикотажное платье тихо потрескивало от статического электричества – ткань потерлась о нейлоновые колготки, когда Нелли положила ногу на ногу. Эрик вздохнул.
– Да что с тобой? – рассмеялась Нелли.
Эрик поднялся, перевел дыхание и посмотрел на нее.
– Нелли, – начал он, слыша пустоту в своем голосе. – Я должен спросить тебя об одном пациенте… До тебя в группе по проведению особо сложных судебно-психиатрических экспертиз работала Нина Блум.
– Продолжай, – попросила Нелли, глядя на него со спокойным любопытством.
– Ты, конечно, читала все случаи, которые я вел, но этот стоит особняком, в смысле…
– Как звали пациента? – терпеливо спросила Нелли.
– Роки Чюрклунд. Помнишь его?
– Да, подожди-ка, – неуверенно сказала она.
– Он был священник.
– Точно. Вспомнила. Ты много говорил о нем, – задумчиво произнесла Нелли. – У тебя была папка с фотографиями с места преступления, и…
– Ты помнишь, что он сделал? – перебил Эрик.
– Это же было сто лет назад!
– Но он еще сидит?
– Будем надеяться, – сказала Нелли. – Он же людей убивал.
– Он убил женщину, – кивнул Эрик.
– Именно. Я вспомнила. Изрезал ей все лицо.
Нелли встала у Эрика за спиной. Он вызвал на экран базу данных по пациентам, ввел «Роки Чюрклунд» и узнал, что тот находился в областной больнице Карсуддена.
– Карсудден, – тихо сказал он.
Нелли отвела прядь светлых волос со щеки, посмотрела на Эрика, и ее глаза сузились.
– А почему, собственно, мы говорим об этом пациенте?
– Телу жертвы Роки Чюрклунда была придана особая поза. Ты этого не помнишь, но убитая лежала на полу с изрезанным лицом, а рука – на горле… И сейчас, когда я гипнотизировал Керна, то… услышал от него подробности, которые напомнили про то давнее убийство.
– Которое совершил священник?
– Керн сказал, что лицо его жены превратили в месиво… и что она сидела, приложив руку к уху.
– Что говорит полиция?
– Не знаю, – промямлил Эрик.
– Но ты же рассказал это той… той очаровательной беременной особе?
– Я ничего не рассказал, – сознался Эрик.
– Правда? – Нелли, скептически улыбаясь, дернула уголком рта.
– Потому что это всплыло под гипнозом и…
– Но Керн же сам хочет дать свидетельские показания, разве нет?
– Может, я неверно его понял.
– Неверно понял, – усмехнулась Нелли.
– Безумие какое-то. Я больше не могу об этом думать.
– Эрик, совпадение наверняка мало что значит, но ты расскажи о нем полиции, они же здесь именно ради этого, – мягко убеждала Нелли.
Эрик подошел к окну. Площадка, где стоял и курил пациент, теперь опустела. Эрику даже сверху были видны окурки, фантики от конфет, брошенные на землю. Кто-то засунул в урну для окурков синюю бахилу.
– Это было давно, но для меня… Знаешь, что я чувствовал в те недели? Я не хотел, чтобы Роки оправдали, – медленно проговорил Эрик. – Это… насилие, глаза, руки…
– Знаю, я читала, – сказала Нелли. – Но сейчас не помню, какое заключение вы вынесли. Однако Чюрклунда, во всяком случае, сочли чертовски опасным и посчитали, что велик риск рецидива.
– А если он на свободе? Я должен позвонить в Карсудден. – Эрик взял телефон, взглянул на экран компьютера и набрал номер Симона Касилласа, ответственного главного врача.
Нелли уселась на диван и с улыбкой взглянула в глаза Эрику, пока он произносил заключительные вежливые фразы, упомянув в конце разговора, что статья главврача в «Свенск Псюкиатри» была просто блестящей.
Солнце зашло за тучу, и по кабинету поползла густая тень – словно перед зданием встал на якорь гигантский корабль.
– Роки все еще в отделении D-4, – сказал Эрик. – Его вообще никуда не отпускают.
– Теперь тебе полегчало?
– Нет, – прошептал Эрик.
– Ты расклеился? – спросила она так серьезно, что Эрик невольно улыбнулся.
Он со вздохом закрыл лицо ладонями и позволил им сползти: кончики пальцев мягко давили на веки и щеки. Потом он снова взглянул на Нелли.
Она выпрямилась и внимательно посмотрела на Эрика. Глубокая морщинка обозначилась между тонкими бровями.
– Ладно, слушай, – начал Эрик. – Я знаю, что допустил ошибку, но во время одного из последних моих разговоров с Роки он утверждал, что на вечер убийства у него было алиби. А я не захотел, чтобы его освободили только из-за того, что он подкупил свидетеля.
– Что ты имеешь в виду? – тихо спросила Нелли.
– Что я не дал хода той информации.
– Прекрати.
– Его могли освободить…
– Черт возьми, ты не имел права этого делать, – перебила она.
– Знаю. Но он был виновен, и он убил бы еще кого-нибудь.
– Не наше дело это решать, мы психологи, а не полицейские, не судьи…
Нелли взволнованно прошлась по кабинету, остановилась и покачала головой.
– Вот че-орт, – выдохнула она. – Какой же ты дурак, это же…
– Я понимаю, ты злишься.
– Это верно. В смысле – ты понимаешь, что, если эта история всплывет, ты потеряешь работу.
– Я знаю, что допустил ошибку, это меня гнетет, но до сих пор я верил, что остановил убийцу.
– Проклятье, – буркнула Нелли.
Эрик взглянул на визитную карточку, лежавшую на столе, и стал набирать номер комиссара.
– Что ты делаешь? – спросила Нелли.
– Я должен рассказать об алиби Роки, про руку и ухо, и…
– Расскажи, – согласилась Нелли. – Но что, если ты оказался прав? Что, если алиби – фальшивка? Тогда нет никаких параллелей.
– Наплевать.
– И поразмысли над тем, чем ты будешь заниматься остаток жизни. С медициной придется завязать, ты потеряешь доход, может, попадешь под суд. Скандал, газетные писаки…
– Я сам виноват.
– Лучше узнай сначала насчет алиби. Если оно действительно существует, я сама на тебя заявлю.
– Спасибо, – усмехнулся он.
– Я серьезно, – сказала Нелли.
У гаража Эрик вылез из машины, торопливо прошагал по мощеной дорожке к темному дому, отпер дверь и вошел. Он зажег свет в прихожей, но не стал снимать верхнюю одежду, а по крутой лестнице спустился в подвал, где хранился обширный архив.
В запертом несгораемом шкафу Эрик держал документы, относящиеся к проведенным в Уганде годам, к крупному исследовательскому проекту Каролинского института и встречам с пациентами в психиатрической клинике. Все письменные материалы содержались в амбарных книгах и историях болезни. Записи всех встреч были переведены на восемь внешних жестких дисков.
С гулко бьющимся сердцем Эрик отпер один из шкафов и перенесся в год, когда судьба Роки Чюрклунда пересеклась с его судьбой.
Эрик вытащил черную картонную папку и быстро прошел в кабинет. Включил свет, взглянул в черное окно, развязал шнурок и положил раскрытую папку на стол перед собой.
Это было девять лет назад, в совсем другой жизни. Беньямин ходил в начальную школу, Симоне писала диссертацию по искусствоведению, а сам он только-только открыл совместно с доцентом Стеном В. Якобссоном Центр кризисных и травматических состояний.
Сейчас Эрик уже не помнил последовательности событий, приведших его к участию в группе судебно-психиатрической экспертизы. Вообще-то к тому времени он решил никогда больше не браться за подобные дела, но его коллега Нина Блум обратилась за помощью, поскольку обстоятельства оказались из ряда вон выходящими.
Эрик вспомнил, как сидел в тот вечер в своем новом кабинете, читая присланные прокурором материалы. Мужчину, которому предстояло пройти обследование, звали Роки Чюрклунд, он служил пастором в приходе Салем. Его арестовали за убийство сорокатрехлетней Ребекки Ханссон, которая пришла на утреннюю службу и потом осталась для личной беседы в воскресенье, предшествовавшее убийству.
Убийство было невероятно жестоким, в нем чувствовалась бездна ненависти. Лицо и руки жертвы были изуродованы. Женщина лежала на кухонном полу, правая рука прижата к горлу.
В деле фигурировали довольно веские доказательства. Роки отправлял жертве угрожающие сообщения, отпечатки его пальцев и его волосы обнаружились в ее доме, кровь Ребекки совершенно точно была на его полуботинках.
Его объявили в розыск за убийство и взяли семь месяцев спустя при серьезной аварии на въезде на шоссе в Бруннбю. Роки угнал машину в Финсте и ехал по направлению к Арланда.
В аварии Чюрклунд получил тяжелые повреждения мозга, которые привели к эпилептической активности во фронтальных и височных долях обоих полушарий.
Он был обречен страдать от приступов автоматизма и потери памяти до конца своей жизни.
Когда Эрик впервые увидел Роки Чюрклунда, на его лице краснели шрамы после аварии, рука была в гипсе, а волосы на голове едва начали отрастать после операций. Роки был рослым громогласным мужчиной. Почти двухметровый, широкоплечий, с огромными руками и мощной шеей.
Иногда он ни с того ни с сего терял сознание – падал со стула, переворачивал хлипкий столик со стаканом воды и графином и ударялся плечами о пол. А иногда эпилептическая активность была почти незаметной. Роки просто становился слегка подавленным, а потом не мог вспомнить, о чем они говорили.
У Эрика наладился контакт с его подопечным. Пастор, без сомнения, обладал харизмой. Создавалось впечатление, что речи его идут прямо из сердца.
Эрик полистал свой журнал, в котором делал короткие заметки во время беседы. Можно было последовательно проследить за темой и содержанием каждого разговора.
Роки не отрицал убийства, но и не признавался в нем. Он говорил, что вообще не помнит Ребекку Ханссон, и не мог объяснить, как отпечатки его пальцев оказались в ее доме, почему у него на ботинках ее кровь.
В лучшем случае Роки очерчивал островки воспоминаний, пытаясь припомнить что-нибудь еще.
Однажды он рассказал, что у них с Ребеккой был прерванный половой акт в ризнице. Он помнил подробности, вроде жесткого ворсистого ковра, на котором они лежали. Старый подарок от молодых женщин сельского прихода. У Ребекки были месячные, и после нее осталось пятно крови, как после девушки, сказал он.
Во время следующего разговора он уже не помнил об этом.
Заключение экспертов гласило: преступление совершено под влиянием серьезного психического расстройства. Группа сочла, что Роки Чюрклунд страдает от тяжелейшего нарциссического расстройства личности с параноидальными составляющими.
Эрик пролистнул обведенную в кружок запись: «Проститутки + наркомания» в своем журнале, потом наткнулся на заметки о лекарственных препаратах.
Конечно, ему не следовало выносить суждение о виновности Чюрклунда, но со временем Эрик уверился в том, что Роки виновен и его психическое расстройство служит фактором огромного риска – он и дальше будет совершать жуткие преступления.
Во время одного из последних разговоров наедине, когда Роки рассказывал о праздновании окончания школы в украшенной зелеными ветвями церкви, он вдруг поднял на Эрика глаза и сказал, что не убивал Ребекку Ханссон.
– Я сейчас все вспомнил. У меня алиби на весь вечер, – сказал он.
Роки написал имя «Оливия» и адрес и отдал бумажку Эрику. Они продолжили беседу, Роки говорил обрывочно, замолчал, посмотрел на Эрика, после чего с ним приключился серьезный эпилептический припадок. После него Роки ничего не помнил, не узнавал Эрика, только шептал, что ему позарез нужен героин, что он готов убить ребенка, лишь бы получить тридцать граммов медицинского диацетилморфина в запечатанном флаконе.
Эрик никогда не воспринимал всерьез заявление Роки об алиби. В лучшем случае это была ложь, в худшем – Роки подкупил или запугал кого-то, вынудив этого человека свидетельствовать в его пользу.
Эрик выбросил бумажку с именем, и суд приговорил Роки Чюрклунда к заключению в судебно-психиатрической клинике с особыми предписаниями насчет отпуска за пределы больницы.
Девять лет назад в Брумме была убита женщина, и это убийство очень напоминало убийство Ребекки Ханссон, подумал Эрик, закрывая картонную папку с пометкой «Роки».
Агрессия и ярость, направленные на лицо, шею и грудь.
Впрочем, подобные убийства не уникальны. Речь тут может идти о бешеной ревности бывшего мужа или агрессии, отягченной приемом рогипнола и анаболических стероидов, об убийстве чести или о ярости сутенера, который карает сбежавшую проститутку в назидание прочим.
Эти случаи явно связывало лишь положение рук жертвы: Сусанну Керн оставили на месте убийства с прижатой к уху рукой – так же, как Ребекку Ханссон нашли на полу с рукой на горле.
Возможно, Сусанна, совершая беспорядочные движения, сама запуталась в пояске своего халата.
Эта сомнительная параллель все же обращала на себя внимание и заставила Эрика сделать то, что он должен был сделать давным-давно.
Эрик убрал папку в ящик письменного стола и снова набрал номер Симона Касилласа, главврача Карсудденской больницы.
– Касиллас, – ответил тот голосом заскорузлым, как высохшая кожа.
– Это Эрик Барк из Каролинской больницы.
– Еще раз здравствуйте.
– Я тут заглянул в свой ежедневник и вижу, что мог бы выкроить время для одного посещения.
– Посещения?
В трубке слышался шум, как в зале для сквоша – удары, поскрипывание кроссовок.
О проекте
О подписке