– Я и полночи из-за них тут проторчала, когда они бузить начали… Но вроде песни пели, пили, ничего особенного. Я так, на всякий случай, решила глянуть… Да засиделась чего-то, сама не знаю, а они затихли. Потом смотрю: из сарая мужик вышел, я его не видела раньше. Ну я опять уселась… И как раз машина подъехала к воротам, да так тихо, без света. Видно ещё плохо, кусты кругом. Так вот в этот сарай два ящика перетащили. У меня же отец военный, сколько мы с ним по гарнизонам помотались! Очень похожи, Стаська, ящики… Ты можешь себе представить, сколько там оружия?

– А чего ты сразу не сказала?

– Чего… Мало ли, думаю, ошиблась! – Ирка развела руками, а я уточнила:

– А сейчас… не ошиблась?..

Вместо ответа Ирка прижала палец к губам и затем ткнула в забор:

– Только тихо!

Замирая от непонятного волнения, я прильнула к щели. Пока я сориентировалась, что там где, подружка зашипела:

– Вон смотри, видишь мужика в клетчатой рубашке? Вон там, возле бочек?

Присмотревшись, я наконец разглядела и бочки, и спину мужика в клетчатом, но ничего особенно странного в них не было.

– И что?

– У него пистолет… Под рубашкой кобура…

Я отлепилась от забора и покосилась на Ирку. Ничего чрезвычайного я не усмотрела. Может, он милиционер. Или омоновец какой-нибудь. В наше время впадать в панику из-за одного-единственного пистолета просто несерьёзно. Ох уж эта мне провинция!

– Ладно тебе, Ирка! – ткнула я в бок подружку. – Нагнала страху-то! Ну подумаешь, оружие у человека. Ты же не знаешь, кто он. Может, ему положено иметь пистолет.

Тут Ирка развернулась и, подобравшись ко мне вплотную, выдохнула:

– С глушителем… С глушителем, понимаешь? На кой хрен милиционеру глушитель? Я когда проснулась, слышу что-то: пум, пум… Но так глухо, непонятно. Только я к забору подошла, смотрю: выходит из сарая, в руке пистолет. А глушитель не сразу свинтил, понимаешь?

– Нет, – чистосердечно призналась я.

– Горячий…

– Что ты хочешь этим сказать? – встревожилась в конце концов я. – Что он сейчас кого-то в сарае пристрелил?

– Ну не обязательно пристрелил… Но стрелял точно.

Мы уставились друг на дружку и молчали. Что говорить и что делать, я не представляла. Единственной мыслью, пришедшей в голову, я не замедлила поделиться с Иркой.

– Может, к участковому сходим?

Участковый милиционер Пётр Игнатьевич был в Горелках единственным представителем силовых структур, являлся коренным жителем деревни и пользовался у местного населения вполне заслуженным уважением. В Горелках он знал не только каждую собаку, но и количество блох, на этой собаке проживающих.

Ирка глянула на меня укоризненно:

– А если мы ошибаемся? Опозорим людей, как мне им потом в глаза глядеть? А ежели не ошибаемся, опять-таки нам с тобой башку запросто отшибут. Согласна?

Конечно, я была согласна, про милицию я так ляпнула, на всякий случай.

– Надьке пока не говори, – задумчиво разглядывая мою ободранную коленку, сказала Ирка, – она точно всю милицию на ноги поднимет.

– Ладно, – отозвалась я и снова глянула за забор. Клетчатого уже не было, да и вообще никого не было видно ни в саду, ни во дворе. – Ну что, пошли?

– Какое «пошли»! – зашипела Ирка. – По-тихому давай, на коленочках…

Так, на четвереньках, мы и двинули из сада во двор, и представьте себе размер Надькиных глаз, когда мы возникли перед ней из-за теплицы с помидорами. Она хапнула ртом воздух и чуточку отступила, дав мне возможность подняться, вслед за мной показалась Ирка, блестя натёртыми о траву коленями.

Надька покосилась на нас исподлобья и неуверенно сказала:

– Я даже не хочу спрашивать, что всё это значит.

Ирка в ответ кивнула и согласилась:

– Вот и правильно!

Не знаю, чем бы всё закончилось, если бы через несколько секунд я не услышала с улицы:

– Анастасия Игоревна, будьте любезны!

Переглянувшись с девчонками, я быстренько стряхнула с коленей прилипший к ним мусор и направилась к забору. Подружки потянулись следом, они никогда не упускали случая поболтать со Стасом на общие темы.

– Слушай, Стаська, – едва сдерживая смех, сумничала Надька, – ты теперь как Ленин в Шушенском… поднадзорная…

Эти две дуры принялись хохотать, я же кипела со злости.

– Чего тебе?! – с разгону рявкнула я на скромненько стоявшего за забором Стаса.

Он изобразил улыбку и сообщил:

– Виктор Степанович с ребятами машину пригнал. Ты не хочешь с ним повидаться?

– Нет, – прорычала я, – не хочу. У тебя всё?

Стас загрустил:

– А Виктор Степанович хочет с тобой поговорить…

– Вот пусть сюда и идёт…

– Его Вера Николаевна просила что-то тебе передать.

Я хрюкнула со злости, однако хорошо знала, что идти всё-таки надо. Во-первых, я уважала Виктора Степановича, и он ко мне хорошо относился, во-вторых, не стоило дожидаться, чтобы Стас перекинул меня через плечо и пронёс через полдеревни. Мысленно ещё раз прокляв оставленную в сумке записку, я сказала Стасу:

– Подожди минутку…

– Ну я тогда тоже пойду, – заявила Надька и направилась к калитке, а я развернулась к Ирке.

– Давай я к тебе попозже приду… Посмотрим, что будет…

– Давай, – закивала она, – договорились!

Через минуту, попрощавшись с тётей Леной, мы втроём направились домой. Надька жила неподалеку от нас, так что большую часть пути мы прошли вместе. Она весело болтала со Стасом, я молчала, раздумывая об Иркином рассказе, пытаясь определить, что в нём истина, а что плод её воображения.

***

Вскоре мы добрались до двора бабки Степаниды, где стояло ни много ни мало четыре «жигуля». Один из них принадлежал Стасу, а на остальных прикатила команда сопровождения.

– Ой, братик, – прогнусавила я, шлёпнув рукой по теплому капоту, – твои ножки приехали!

В ответ на это «девятка» взвыла дурным голосом, я с перепугу шарахнулась в сторону, едва не сбив Стаса с ног.

– Вы что, очумели, что ли? – рявкнула я, придя в себя. – Сейчас здесь вся деревня будет!

В то же мгновение из дверей выкатились двое молодых людей в камуфляже. Увидев нас, один из них затормозил, второй быстро защелкал кнопками сигнализации. Машина умолкла, я, косясь на окно бабкиной комнаты, прошипела:

– Что вы, рехнулись здесь машины на сигнализацию ставить?

Сияя довольной физиономией, Стас шутовски развел руками:

– Извиняйте, принцесса, столичные замашки…

В горнице меж тем царило веселье. Стол был накрыт к чаю, причем бабка не поленилась вытащить свой любимый и бережно хранимый ведёрный самовар, доставшийся ей по наследству от какого-то далёкого предка.

Скатерть, используемая хозяйкой только в честь приезда моей мамы и по церковным праздникам, резала глаза ослепительной белизной и была вся уставлена бабкиными домашними заготовками. Всё это великолепие с усердием поглощалось тремя мощными челюстями, на уголке восседала довольная бабка, чинно держа в руке блюдце с горячим чаем. Вошедшие вслед за мной молодцы резво бросились к оставленным по случаю аврала местам и ловко запустили ложки в вазочку с вишневым вареньем.

– Анастасия! – широко разведя руки в стороны, мне жизнерадостно улыбнулся Виктор Степанович Гольков, невысокий, коротко стриженный мужчина средних лет, выступающий сейчас в роли соседа-отпускника. – Это ты там под окном шумишь? – И, не дожидаясь ответа, развернулся к бабке: – Опять выросла, ну надо же!

Эту сногсшибательную новость Виктор Степанович сообщал мне при каждой нашей встрече, правда, на сей раз он внёс некоторое разнообразие, проинформировав об этом Степаниду Михайловну. Бабка радостно откликнулась, закивала и довольно подтвердила:

– Да, и кушает хорошо!

После чего Стас, схватившись, словно его душили, обеими руками за горло, затрясся от смеха и, едва не снеся оказавшуюся на пути стену, торопливо удалился в свою комнату. Я же, мгновенно ослабев от захлестнувшего приступа злости, сделала глубокий вдох и осторожно опустилась на скамью. Отдышалась, поздоровалась с гостями, налила себе чаю и, пользуясь подвернувшейся возможностью, налегла на земляничное варенье.

Тут к нам присоединился Стас, и скоро я забыла о том, что зла на весь свет, смеясь над непрерывно сыплющимися анекдотами Виктора Степановича и правдивыми рыболовными историями охранника, которого звали Валентином. Ещё двое ребят оказались заядлыми охотниками, и через пару часов голова моя пошла кругом от лососей, подстреленных в густых зелёных дубравах, и лосей, выловленных за ветвистые рога из бурных студёных речек.

Когда чаепитие наконец подошло к концу, я глубоко сожалела о своем обещании вернуться к Ирке, потому что глаза слипались и больше всего мне хотелось лечь спать. Но телефоны в Горелках не водились, а бежать до телеграфа было значительно дальше, чем до фазенды подруги, поэтому выбора у меня не было.

Мы с бабкой убрали со стола и перемыли всю посуду. Виктор Степанович отозвал меня в сторонку:

– Настя, мама тут тебе кое-что передала… – он протянул небольшой бумажный свёрток. – Сказала, что это подарок твоей подружке на день рождения.

Я обрадовалась:

– Подарок? Вот здорово! А когда же она купить успела?

– Да это не она покупала, – сконфуженно кашлянул в кулак Виктор Степанович, – это я покупал… Когда Вера Николаевна утром позвонила, попросила Стасову «девятку» пригнать, заодно и про подарок сказала. Там, говорит, таких нету, купи, пожалуйста, Степаныч. Объяснила какой, а мне что? Мне нетрудно. Погляди, угодил, нет?

Не переставая в душе удивляться способности моей мамы предусматривать абсолютно всё, я распаковала коробочку и с удовлетворением осмотрела витой золотой браслетик, о каком Ирка мечтала ровно столько, сколько я её знала.

– Класс! То, что надо, Виктор Степанович, большое спасибо!

День рождения у Ирки послезавтра, и она грозилась пригласить нас с Надькой в город в ресторан. Пожаловавшись невзначай маме на то, что никак не могу найти в здешних магазинах нужную вещицу, я, пожалуй, поступила правильно. Мама же поступила как всегда: не занимала время разговорами, а просто сделала. Прав, видно, Стас – до мамы мне далеко.

Я отнесла футляр к себе в комнату, раздумывая о том, как бы незаметно исчезнуть из дома при таком большом скоплении народа. Это тебе не бабка Степанида, ребята не зря получают деньги за свою работу, уж чего-чего, а охранять они умеют. Да, как всегда, все значительные события в моей жизни переплетались в один тугой клубок – именно тогда, когда свобода передвижения интересовала меня более всего, ко мне приставляют охранника, а затем присылают ещё пятерых. Посидев в задумчивости на кровати, я решила вернуться в горницу, рассудив, что время ещё есть, на улице светло и уйти незаметно шансов всё равно нет.

В горнице меня ждал приятный сюрприз. Выяснилось, что гости не останутся, а уедут в ночь. Сделав печальные глазки, я понуро закивала и согласилась с тем, что если надо, значит, надо. И вот, распрощавшись с нами, ребята загрузились в машины, и три «жигуля», аккуратно развернувшись, выкатились за ворота.

«Слава богу!» – маша им вслед, смахнула я фальшивую слезинку. Не всё уж так и плохо!

– Стас, загони свою колымагу в сарай! – крикнула я, хорошо зная, что тот обидится за «колымагу».

Но Стас не желал отзываться, я пошла его искать, чтобы убедиться, что всё же испортила ему настроение.

К большому своему удивлению, открыв дверь его комнаты, я увидела, что он преспокойно лежит на своем диване. Так вот почему он не пошел провожать ребят до ворот! Он просто-напросто завалился спать.

– Молодец, – сказала я, тихонечко закрывая дверь, – не такой уж ты приставучий парень.

В горнице всё ещё толклась бабка Степанида, наводя окончательный лоск, я помогла ей, и скоро мы разошлись, пожелав друг другу спокойной ночи.

***

За окошком давно стемнело, лениво перебрехивались напоследок собаки, а я лежала, положив руки за голову, и прислушивалась к затихающим звукам отходящей ко сну деревни. Наконец глянула на часы, поднялась, переоделась в джинсы и футболку и осторожно выглянула в окно. Где-то за околицей глухо ухнула сова, я перекинула ногу через подоконник, опять прислушалась и, не заметив ничего страшного, изготовилась спрыгнуть вниз. До земли было недалеко, но прямо под окном росли кусты шиповника, и оцарапаться мне не хотелось. Я примерилась и отпустила руку. В то же самое мгновение внизу что-то зашевелилось, и кто-то сдавленно прошептал:

– Настасья Игоревна!

Излишне будет объяснять, что после этого я с визгом шарахнулась в сторону и, неловко зацепившись в полете за что-то ногой, с треском завалилась в самую середину куста. Подо мной раздался полузадушенный вскрик, я активно забарахталась, пытаясь восстановить равновесие, и, свалившись с чьей-то спины, очутилась на карачках.

– Кто здесь? – Я попыталась спросить грозно, но вышло как-то жалко. Вскочив на ноги и прижавшись спиной к стене, я тщетно старалась разглядеть того, кто всё ещё барахтался в кустах. – А ну, вылезай!

Пока я вверх тормашками летала по кустам, мне очень хотелось, чтобы здесь появился Стас, теперь же, разглядев поднявшуюся на ноги тонкую мальчишескую фигуру, я молилась, чтобы этого не произошло. Потому что я сразу сообразила, что это не кто иной, как тот самый Володя Савченко, по чьей милости я в настоящее время испытываю столько неудобств. Смущенно опустив глаза, мальчишка шагнул ко мне ближе и прошептал:

– Извините… это я…

«Только бы Стас спал! – думала я, в напряжении косясь на соседнее окно. – Иначе здесь такое будет! Мама ОМОН вышлет».

Но я зря волновалась, Стас так и не проснулся, видно, намаялся, бедняга.

– Хорошее ты время выбрал по гостям ходить, – буркнула я, присаживаясь на скамеечку под окном, и жестом приглашая мальчишку сесть рядом.

– Я днём не мог… – он опустил голову, и я подивилась странной интонации.

Не то чтобы он заплакал, но эти слова явно дались ему нелегко. Вспомнив, в конце концов, что я всё-таки педагог, я постаралась придать голосу максимальную доброжелательность.

– В чём дело, Володя? Расскажи, пожалуйста.

Он сцепил пальцы и зашептал:

– Это я вам записку написал. Вы читали? – я кивнула. – И Ирине Захаровне тоже. Она нашла, я видел. Нельзя ей у забора сидеть, у неё очки отсвечивают…

– Чего? – не поняла я. – При чём здесь очки?

– Они вечером костер жгли, Ирина Захаровна у забора была… у неё очки, и они отсвечивают от огня.

Тут я сообразила, в чём дело, и задумалась. Так, интересно, а кроме него, ещё кто-нибудь заметил сверкающую очками Ирину Захаровну? Следопытка недоделанная, если там и вправду то, о чём она рассказывает, ей запросто отвернут голову, чтобы не совала её куда не следует.

– А зачем ты писал записки?

Тут парень заёрзал и, томясь, пояснил:

– Анастасия Игоревна, вы не подумайте чего… У меня братан есть старший… он очень хороший… Он год назад из тюрьмы вернулся… Но вы не думайте, он ничего такого…

– Я понимаю, Володя, – ободряюще покивала я, хотя, признаться честно, пока еще ни хрена не понимала и очень опасалась разбудить Стаса.

– Ему почтальонша один раз телеграмму принесла… Он тогда стал нервничать, как я понял. И бабушке говорит: «Поезжай в город, я в огороде сам разберусь». Бабка не хотела, но он настоял. И мне говорит, собирайся тоже. А я говорю: «Чего я в городе не видал, все пацаны здесь». Ну он разорался, обещал по шее дать… Бабку отвёз, а я не поехал. Вадька рукой махнул… А потом к нему друзья приехали. В первый вечер за стол сели, один там всё про баб… – Тут Володя крепко задумался, видно, пытаясь сообразить, какими словами передавать разговоры моих пляжных знакомцев, и думал достаточно долго. Определившись, наконец, он продолжил: – И тут Вадька вдруг ляпнул, мол, училки вон Вовкины есть, молодые и красивые. Про вас сказал… Ну вот так всю ночь сидели, пили, а этот всё порывался по бабам… то есть хотел к вам в гости… А на другой день сели за стол и стали про кого-то разговаривать, кто одному мужику ихнему руку прокусил…

Я заморгала и съёжилась.

– Ну и что дальше?

– А Вадька говорит: «Это и были Вовкины училки. Одна вот тут, за забором живёт».

Он замолчал, я молчала тоже. Причина, побудившая пацана написать записки, теперь понятна, и я была ему за это весьма благодарна.

– Знаешь, Володя, может быть, тебе действительно лучше в город уехать?

Мальчишка кивнул:

– Да я теперь сам хочу. Вадька меня днём из дома не выпускает. Говорит: «Меньше знаешь – крепче спишь… Сам остался, вот и не ной!» А на фига мне в доме сидеть? Решил завтра с первым автобусом.

– Володя, а сколько у вас гостей?

Володька задумался, потом затряс головой:

– Человек десять. Точно не знаю, Вадька выходить не разрешал, я только ночью, в окно лазил.

– Ясно, – протянула я, однако на самом деле всё было как раз наоборот. И на всякий случай поинтересовалась: – А что они у вас делают-то?

– Знаете, Анастасия Игоревна, по-моему, они чего-то ждут!

Это прозвучало весьма неожиданно, я покосилась на Володю:

– Ждут? Это интересно…

Поговорив ещё немного, я выяснила, что возвращаться сейчас домой Вовка не собирался, решив переночевать в соседском саду. В целом его план я одобрила, однако позволить ребёнку спать на земле не могла, ближе к вечеру поднялся ветер, поэтому я решительно загнала его через окно в свою комнату, строго приказав не шуметь и ложиться спать.

– А вы? – Он высунул удивленную физиономию из окошка, я сердито цыкнула и сказала:

– А у меня дела! Спи, давай! Быстро!

***

Палить всю ночь на улицах фонари, вероятно, считалось у горелкинской администрации непозволительным излишеством, поэтому ко времени полного сонного затишья большая часть фонарей переставала освещать дорогу припозднившимся жителям. Однако сейчас подобная светомаскировка была мне на руку. В потемках всё же спокойнее, не видишь ты, но зато не видят и тебя.

Размышляя подобным образом, я торопливо пробиралась вдоль тёмных заборов. Совершенно некстати на улице здорово похолодало. Поёживаясь на свежем ветерке, я ругала себя за легкомыслие: из-за всей этой суеты я не додумалась одеться потеплее, ветровка, к примеру, мне сейчас совсем бы не помешала. К тому же я забыла о комарах, которые, почуяв меня, явно воспрянули духом и решили не упускать подвернувшегося шанса на поздний ужин. Так мы и неслись стремглав по спящим Горелкам: я и комары. Оказавшись возле Иркиного забора, я тихо позвала:

– Ирка!

В ту же секунду от тёмных кустов отлепилась неясная фигура:

– Не ори… Иди сюда…

Подруга сурово хмурилась, скорее всего, сердилась за задержку.

– Где ты болталась? – язвительно осведомилась она. – Уснула, что ли? И ты что, на пляж собралась? В одной футболке тебя комары сожрут. Ну ладно, – смягчилась, наконец, Ирка, не умевшая, по правде говоря, долго сердиться, – я тебе кофту дам…

– Спасибочки… – отозвалась я. – Я тебе тоже удружу, объясню, как буйную головушку на плечах оставить…

Я вкратце поведала о самых последних событиях, о Володе Савченко и о сверкающих Иркиных очках. Сообщение об очках совершенно ошеломило подругу.

– Ну надо же! – растерянно прошептала она. – А кто-нибудь ещё, как ты думаешь, заметил?

Я пожала плечами. Мы немного помолчали, размышляя, и мне уже стало казаться, что сейчас Ирка предложит отменить плановое подглядывание, но она заявила:

– Что ж, придется без очков! Правда, без них я не очень хорошо вижу вдаль…

Я засмеялась, прикрыв рот ладонью. Женское любопытство действительно иной раз не знает границ.