Кизик по-прежнему держался стойко, а Лукулл, как и предсказывал одноглазый римлянин, прочно окопался на перевале и занял все выгодные высоты, окружив свои позиции неприступными оборонительными сооружениями.

Митридат был вне себя от гнева, весь план успешной кампании трещал по швам.

А тут еще под вечер ему доложили о появлении в лагере важного перебежчика из лагеря римлян, как раз отвечавшего у Лукулла за разведку.

Митридат лично допросил перебежчика.

Тот сообщил, что за допущенную ошибку Лукулл приговорил его к смерти, вот и пришлось спасаться бегством, благо, такая возможность подвернулась.

Но бежать к вчерашнему противнику с пустыми руками не имело смысла, и потому он прихватил с собой некий документ.

Этот документ – донесение Лукуллу от его шпиона, который постоянно находится рядом с Митридатом и знает все то, о чем говорится в царском шатре.

– Имя! – прохрипел Митридат.

– Луций Магий, – был ответ.

Еще не веря, Митридат жадно впился глазами в донесение, почтительно переданное ему беглецом, сразу же узнав руку военного советника.

Тот писал, что у понтийцев из-за нерасторопности их стратегов закончилось продовольствие, а подвоз недостаточен. Надо, мол, выждать несколько дня, после чего среди голодающих воинов начнутся беспорядки, и Митридату придется отвести армию из беспокойной провинции.

Так вот почему Луций так настойчиво поддерживал идею штурма города! Он старался устроить так, чтобы Лукулл успел закрепиться на перевале!

Митридату давно уже хотелось отыграться на ком-либо за неудачи последних дней, да и за свое поспешное решение тоже!

И вот случай представился!

Но, с другой стороны, предать личного представителя Сертория лютой, хотя и заслуженной казни Митридат тоже не мог. Это могло развести его с ключевым союзником в самый напряженный период войны, чего допускать было никак нельзя.

Сейчас они с Серторием оба нуждались друг в друге!

Но ведь в запасе у царя оставался его излюбленный метод, еще никогда не дававший сбоев!

Митридат приказал срочно собрать всех стратегов, а также римских советников.

Да чтобы Луция Магия тоже не забыли пригласить!

Пока выполнялись эти распоряжения, царь вызвал главного евнуха Бакха, посвященного во все дворцовые тайны.

Подобострастно выслушав своего властелина, евнух беззвучно скрылся за плотным пологом, ведущим во внутренние покои огромного царского шатра.

Между тем, под центральным сводом шатра собрался весь “генералитет”.

Митридат с изощренным спокойствием предъявил разоблачительный документ.

Побледневший Луций, тем не менее, не потерял присутствия духа и твердо заявил, что донесение подложное, а все обвинения – результат происков его врагов.

Митридат пустил письмо по кругу, и все стратеги, хорошо знавшие почерк Луция, подтвердили, что это действительно его рука.

Не было сомнений и у Марка Мария, который уже давно подозревал, что подчиненный ему офицер ведет двойную игру.

Но Луций продолжал отрицать очевидное, призывая в свидетели богов.

Впрочем, а что еще ему оставалось делать?

– Боги? – недобро усмехаясь, спросил царь. – Что ж, пусть будет по-твоему! Только боги знают правду о каждом из нас! Пускай же боги и рассудят, кто из нас прав, здесь и сейчас! – и он хлопнул в ладоши.

Тотчас из-за плотного полога вышел евнух. Он держал в вытянутых руках золотой поднос с двумя небольшими золотыми чашами, богато украшенными гранатами и рубинами.

Даже в походах царь не признавал простой посуды.

– Чаши, как видите, наполнены вином, – продолжал в прежнем тоне Митридат, обращаясь к своим полководцам и советникам. – Но в одной из них растворен сильнодействующий индийский яд, против которого нет противоядия. Яд убивает мгновенно. Бери же, Луций, любую из этих чаш на выбор, а я возьму вторую, которая останется на подносе. Пить начнем одновременно. Если чаша с ядом достанется тебе, Луций, то ты умрешь на наших глазах, а я сообщу Серторию, что такова была воля богов, которые наказали тебя за предательство. Если же чаша с ядом достанется мне, то это будет доказательством твоей честности и непогрешимости. Посмотрим же, на чьей стороне правда. Бери чашу! Боги все видят и знают!

Тут стратеги бросились умолять Митридата отменить свое решение, твердя, что нельзя затевать подобный спор между царем и обычным смертным, пускай даже чужестранцем.

Один из стратегов вызвался пить вторую чашу вместо царя, но Митридат отверг с усмешкой и этот вариант.

– Нет! – заявил он. – Боги никогда не ошибаются! И если из жизни суждено уйти мне, то царем станет тот из моих сыновей, чье имя вы узнаете, вскрыв завещание.

Марк Марий молчал. Он не знал секрета этой уловки, но он хорошо знал Митридата и понимал, что коварный восточный союзник вряд ли стал бы полагаться на волю случаю.

А это означало, что Луций был обречен, а он, старший советник Марий, отвечавший перед Серторием за жизни своих подчиненных, ничем не может ему помочь, слишком очевидны были улики, как и абсолютно непогрешим был метод, предложенный царем для разрешения спора.

Один только главный евнух знал секрет того, что должно было свершиться в ближайшую минуту. Не очень сильный яд был растворен в обеих чашах. Но закаленный многолетними тренировками могучий организм царя, вдобавок, принявшего только что противоядие, выдерживал опасное испытание, тогда как второй “дуэлянт” был обречен на смерть без малейшей надежды на спасение – конечно же, “по воле богов”.

“Боги”, естественно, всегда были на стороне Митридата, гость же погибал, причем, не мгновенно, а в страшных мучениях, и это тоже приписывалось “воле богов”, а главное, подпитывало слухи о том, будто боги во всем покровительствуют понтийскому царю!

Митридат лично следил за тем, чтобы подобные слухи безостановочно разносились по всей Передней Азии и всему Средиземноморью.

Похоже, нынешнее происшествие призвано было добавить свежей энергии этой циркуляции.

– Бери же бокал! – изрек свое последнее слово грозный царь.

Евнух почти уперся золотым подносом в грудь обреченного римлянина.

Под сводами шатра установилось гробовое молчание.

Собравшиеся здесь стратеги были опытными царедворцами и всякого навидались на своем веку. Им доводилось наблюдать и те редкие случаи, когда Митридат, подчиняясь внезапному порыву, мог сменить гнев на милость. Но для этого требовался какой-либо весьма необычный ход, какая-то перемена в настроении царя.

Однако сейчас ничто не указывало на возможность такой перемены.

Стратеги всем своим существом ощущали внутреннее торжество своего властелина и не видели ни малейшего шанса для римлянина. Разоблачительное письмо по-прежнему лежало на столе и взывало о наказании за предательство.

Нет, у этого римлянина действительно не было ни одного шанса на спасение.

Ни единого.

Всего несколько мгновений могла еще продолжаться пауза, мгновений, которые были последними у римлянина на этом свете.

И они, эти мгновения, уже истекали.

НАХОДЧИВОСТЬ ОБРЕЧЕННОГО

Но Луций так и не протянул руку за чашей.

В звенящей тишине он поднял на Митридата глаза и твердо отчеканил:

– О, великий царь! Прикажи, чтобы принесли еще одну чашу, вдвое большую этих.

– Зачем? – удивился Митридат.

– Я не хочу, чтобы ты умер прежде, чем разобьешь своих врагов. Уж лучше уйти из жизни мне, по доброй воле, оставаясь невиновным. Я солью в одну большую чашу вино из обеих малых чаш и выпью всё до дна. Это и будет моим выбором, который мне подсказали в эту минуту боги!

В шатре раздались одобрительные возгласы. Все стратеги понимали, что письмо настоящее, и что Луций – предатель, но этот римлянин оказался настоящим мужчиной и нашел достойный ответ, который позволял царю с честью выйти из щекотливой ситуации. Такое умение в придворных кругах ценилось особо.

Да и сам Митридат был удивлен находчивостью человека, который нашел крохотную лазейку там, где никакого выхода не было вообще!

Речь римлянина нежданно успокоила царя. Он велел евнуху унести чаши, а Луцию приказал идти в свою палатку и там ожидать решения своей участи.

Наутро советника нашли в своей палатке мертвым. Судя по всему, он, хорошо понимая, что позора не избежать, покончил с собой, бросившись на меч.

Поговаривали, однако, что Луций был убит иберийцем, посланным Марком Марием, который не хотел, чтобы эта история омрачила союз Митридата с Серторием.

Как бы там ни было, но Луций оказался единственным из смертных, кому удалось отвести от себя роковую чашу Митридата, пусть и не надолго.

Зато слухи об этом еще долго передавались из уст в уста по всей понтийской державе.

Митридату так и не удалось ни взять Кизик, ни выбить с перевала Лукулла, действительно набравшего на свои средства новые легионы.

Поневоле царю пришлось отводить свою голодающую армию на зимние квартиры.

А тем временем в Испании заговорщиками был убит Серторий, после чего антиримский союз быстро распался.

Почти одновременно в Риме вспыхнуло восстание Спартака.

(Кстати говоря, Спартак стал гладиатором после того, как попал в римский плен, сражаясь до этого на стороне Митридата.)

Для борьбы со Спартаком римский сенат отозвал Лукулла в метрополию.

Постепенно Митридат начал подготовку к новому походу на Рим.

Военное счастье окончательно изменило ему, когда окрепший Рим послал против него Помпея, которого, кстати, современники тоже называли Великим.

Напряженное противоборство двух ВЕЛИКИХ продолжалось еще несколько лет.

Помпей применил тактику своего соперника, действуя где силой, где хитростью, а где щедрыми посулами.

Вскоре Митридат остался без армии и без союзников. Даже любимый сын Фарнак предал его, прельстившись обещаниями римского полководца.

С небольшим отрядом верных телохранителей Митридат бежал в далекий Пантикапей. Но рука Рима дотянулась и туда. Понимая, что в любой момент он может стать жертвой предательства и быть выданным Риму, Митридат предпочел добровольно уйти из жизни.

Больше всего он опасался, что его, Митридата Великого, проведут в цепях под свист и улюлюканье толпы по улицам Рима в дни триумфа Помпея.

Царь принял сильнейшую дозу яда, но боги, будто в насмешку, сохранили ему жизнь и на этот раз.

Тогда Митридат приказал верному телохранителю-кельту отрубить ему голову мечом.

Но прежде он отравил троих своих сыновей и трех дочерей, а также гарем в полном составе.

Это случилось в 63 году до н.э. в одном из покоев пантикапейского дворца.

А по улицам Рима пронесли золотую статую Митридата, которую прислал Помпею Фарнак.

Смерть давнего, опасного и злейшего врага вызвала широкий резонанс во всей Римской империи. Не было ни одного мало-мальски известного историка или литератора, кто не откликнулся бы на это событие

Колоритная фигура царя Митридата и позднее привлекала к себе внимание исследователей.

Живший во втором веке н.э. историк Аппиан оставил потомкам фундаментальный труд, который так и назвал – «Митридатика».

Возвышенность на берегу Керченского пролива, где когда-то возвышался дворец всесильного понтийского царя и где он встретил смерть, до сих пор называют “холмом Митридата”.