Глава 1. Под брюхом небосвода

Oднажды в далеком-далеком прошлом, когда холод еще не смешался с воздухом, а густая растительность покрывала каждый сантиметр острова Саарге, юноша по имени Сирилланд решил бросить вызов Богу равноденствия Акме́ласу – прародителю Истины и руководящей руке Справедливости. Это не было спланированным действием или злым умыслом, всего лишь случайностью, которая чуть не разрушила весь мировой порядок. Один взгляд, одно решение, одна стрела, угодившая прямо в священного оленя, разрушила природный устой, подвергнув все живое опасности. Спицы Мировой прялки, на которой, по поверьям сааллов, держалась Вселенная, лопнули вместе с падением зверя, грани переместились, а колесо сошло с оси в момент, когда дыхание зверя оборвалось. Это непростительное преступление могло погубить и небеса, и землю, отдав их в руки всесветного Хаоса, если бы не вмешалась Троица Истинных Богов Севера. Три силы, три Божества, правивших миром, сошли с Асгарда³ на владения смертных, чтобы придать суду того, кто осмелился нарушить вселенский порядок: Акмелас – Высший из Богов, повелитель льдов, Куту́лус – покровитель морей и Орфлаг – владыка земной тверди.

Кутулус хотел отдать грешника на съедение рыбам, а его грешную оболочку обратить в морскую пену. Орфлаг предлагал упокоить того в самых недрах планеты, чтоб под мощью ее тяжести по истечении многих мучительных столетий его тело превратилось в камень. Но Акмелас был умнее и изобретательнее. Его зоркий глаз видел то, что ускользало от его братьев. Виновник самого тяжкого из преступлений не боялся разделить участь океана или слиться с природой. Лишь одна вещь в мире заставляла его грудь трепетать от страха: холод, который лишил его соплеменников всего. Стужа, обратившая родные края в обитель вечных снегов. Нескончаемая зима, которая отняла у его семьи пищу, обрекая на голодную гибель. И именно это оружие и использовал Верховный, поместив в юношу всю мощь Севера. Он уже не раз проделывал подобное с грешниками, и каждый раз их бренная плоть, не выдержав подобного испытания, распадалась на тысячу кусочков. Но только не в этот раз.

Вопреки всем ожиданиям и законам Сирилланд выжил. Не потому, что желал этого, а оттого что сила Севера выбрала его. Среди сотен зверей и миллионов человеческих существ она избрала его, ощутив в нем безграничный потенциал, которого не замечали Боги. Потенциал, который спас его от неминуемой гибели, сделав полубогом-получеловеком. Ранее подобный статус доставался лишь Валькириям – девам-воительницам, провожающим падших воинов в их новый дом Вальхаллу. Но тот факт, что подобный дар достался простому мальчишке, да еще и грешнику, Троица Истиннобогов сочла немыслимой низостью. Однако совершенного было уже не исправить. Сила Севера сделала свой выбор и контролю Акмеласа больше не поддавалась.

Сирилланд стал первым полубогом, свободно ступающим по земле. Первым получеловеком, перед которым открылся путь в священные земли Асгарда. Посредником небес среди людей с небывалой мощью, контролировать которую до сих пор было не под силу ни одному земному существу. Но Боги воспротивились этому. Вместо того, чтобы принять юношу в свои ряды, они закрыли перед ним врата, навечно отрезав его от священного, боясь нарушить вселенский устой. Боги не должны свободно разгуливать по земле. Человеку не место в небесном царстве: такова цена природного баланса, которую Сирилланд мог нарушить.

Собрав воедино энергию трех стихий, Истиннобоги обрушили ее против грешника, пытаясь восстановить нарушенное равновесие. Они вынули из повинного кости, заменив льдом, и использовали их для сотворения новых спиц Мировой прялки. Сердце виновного послужило осью для уравновешивания колеса, место которого в его груди заменил кусок горного хрусталя. Тело же Сирилланда, хранящее в себе небывалую силу, было заключено в вечную ловушку на кусочке земного мира, служившей ему домом. Границы родного острова стали его оковами, а вершина сааллской горы – его клеткой, удерживающей его от странствий по миру. Лишь его душа, очистившаяся от греха, может освободить его – вечная священная сущность, которую не уничтожит даже божественная воля. Зная об этом, Акмелас отправил душу Сирилланда на землю для перерождения в другом смертном, чистом и не испорченном грехом, в место, где тот, не имея возможности покинуть родные владения, никогда ее не отыщет. Души же его смертной семьи Бог поместил в самую темную часть поднебесной – Арэльдум – царство вечной пустоты. Владычество непокорности, куда ссылали души всех сошедших с тропы благочестия, недостойных места в святилище Асгарда. Вход в Арэльдум запрещен Богам, полубогам, Великанам и духам. Всем, кроме Акмеласа, чьей рукой оно и было сотворено.

Прошли годы, минули столетия. Сирилланд сумел не только примириться с живущей внутри него энергией, но и научиться сдерживать ее. Хотя это было невыносимо сложно из-за уязвимости человеческого тела. Плоть, лишенная души слаба, и Боги прекрасно об этом знали. Отняв у Сирилланда душу, они забрали у него не только частичку самого себя, но и возможность применить всю мощь Севера. Одно неверное движение, злость, обида, раздражение могло обрушить ее сокрушительное могущество на остров, поглотив не только юношу, но и весь мир без остатка. Поэтому Сирилланд был вынужден держать себя в постоянных сетях контроля, используя лишь минимум томившихся в нем способностей. Так, он стал живым воплощением мороза, Владыкой семи нордовых ветров, Правителем вьюг, Повелителем Севера. Тем, кого впоследствии сааллы прозвали «Калиго» или лицом самого Холода.

Никто так и не узнал, почему юный охотник поднял руку на священнейшего из существ. Одни говорили, что им правила жажда переворота. Другие – что он желал выказать неуважение Троице Истинных Богов. Третьи – что таким образом хотел доказать презренность собственного народа и его традиций. Но правда так и осталась погребена под коркой нетронутого снега. На самом деле никого не интересовало, что двигало его поступками, что мотивировало, что подстрекало. Не потому, что истина плавала на поверхности, а оттого, что никому до этого не было дела. Грех совершен. Равновесие нарушено. Зло выбралось на поверхность. Боги увидели результат, а больше им и не было нужно. И по сей день сааллы, пересказывая легенду рождения Калиго, не знают истинной причины поступка парня, имя которого стерлось из памяти жителей быстрее, чем снежная пыль, поднятая ввысь северным ветром.

Со временем Калиго осознал, что ждать прощения Богов бессмысленно, как и молить их об освобождении его родных из Арэльдума. Если он хочет выбраться из невидимых оков и отыскать семью, он должен во что бы то ни стало вернуть себе свою душу. И он стал ждать, искать, готовиться, действовать. Со временем юноша нашел способ притягивать на остров желанных гостей, надеясь, что среди них будет носитель его былой жизни. Его поиски продолжались из десятилетия в десятилетие, из столетия в век, и так по бесконечному кругу временной стрелки, но с каждым годом надежда таяла все сильнее, постепенно истончаясь до ширины паучьей нити. Ведь в отличие от Калиго, человеческое тело не вечно. Оно быстро истлевает, и душа Владыки отправляется в новый путь.

Постепенно уныние въелось в плоть юноши, изменив ее до неузнаваемости. Когда-то светлые волосы впитали в себя всю серость тумана, который окутывал Сапмелас саалла пеленой каждый раз, когда внутри Повелителя вьюг разливалась грусть. Левый глаз цвета небесной голубизны и правый окраса древесной коры потемнели, наполнившись таким же неживым оттенком, как и графитовые залежи, которые он выращивал глубоко в недрах горы. Плоть затвердела. Кожа стала бледнее снега, покрывшись тонким слоем инея. Все, что осталось за тысячу лет – это пустая оболочка, хранившая в себе воспоминания об утерянном, но не забытом прошлом. Под гнетом его правления, когда-то цветущий и наполненный светом Саарге превратился в обитель льда, белую пустыню, в которой не было места для жизни.

В поисках смысла своего бренного существования Калиго стал заведовать пустотами – павшими людьми, души которых были отправлены Акмеласом в Асгард, а их греховные тела, не найдя покоя на земле, застряли на ней навеки. Пустые, брошенные, ненужные, проклятые на бессмысленное существование в мире, где никто и ничто их не ждет. Они стали его новой семьей, его верными прислужниками, помогающими скоротать эту одинокую и тоскливую вечность. Но однажды, когда юноша уже позабыл звук биения собственного сердца, на остров прибыл тот, чье внутреннее тепло выдавало искру чужой души, бережно хранившуюся под слоем хрупкой плоти. Души Сирилланда. Турист, приехавший из теплых краев в поисках развлечений. Один из восьми. Один из миллиона. Единственный в своем роде. И Калиго пойдет на все, лишь бы заполучить то, что по праву принадлежит ему.

****

– Кажется, стихло, – прорезается в темноте голос Элиота. – Нехило так потрясло.

Калеб подается вперед, чувствуя, как внутри просыпается тревога. Перед глазами мелькают картинки из прошлого, которые он отгоняет взмахом руки: металлические стеллажи, злобное шипение где-то в середине мрака, бетонные стены подвала, в котором его запирали, как надоедливого кота. Темнота всегда вызывала у него неприятные ощущения, вытаскивая из задворок памяти болезненные детские воспоминания. Благо, он за многие годы он научился держать их в узде.

– Все живы? – спрашивает он. – Отзовитесь.

Эхо голосов сливается в какофонию звуков, которая дает понять, что никто из группы не пострадал. Недавняя буря напугала всех не на шутку. Им пришлось несколько часов торчать на входе бревенчатой хижины, удерживая дверь, чтоб ту не оторвало. Дом сотрясало так сильно, что друзья не раз прощались с жизнью, думая, что он вот-вот взлетит в воздух вместе с очередным порывом ветра. Такой страшной вьюги Силкэ не видел уже много лет, а ведь он в своей жизни повидал побольше снежных штормов, чем жители солнечного Нью-Йорка.

– О май гад! – подпрыгивает Джаззи. – Я что-то нащупала. Что-то твердое и шершавое. Ох, оно еще и мягкое!

– Это моя голова, дура, – судя по звуку, Акли пробирается вперед, расталкивая все окружающие предметы.

– Предупреждать надо! Меня чуть удар не хватил! Кто-нибудь щелкните же свет!

– Сомневаюсь, что здесь есть электричество.

Это Кэт. Она потирает ладони в перчатках, после чего толкает плечом дверь, но та не поддается. Очевидно, лавина была не маленькой. Остается лишь надеется, что она не засыпала эту хибару по крышу.

– НЕТ ЭЛЕКТРИЧЕСТВА?! Ты что, прикалываешься? Как же мне тогда зарядить свой смарт? Я только две сменные батареи взяла!

«Смартфон»! – тут же соображает Калеб. Слава богу, что Джаззи везде таскает с собой этот кусок пластика.

– Дай мне свой телефон.

– У тебя же свой есть.

– Он в рюкзаке. Я не вижу, где. Нужно посветить фонариком.

– Это айфон, а не шахтерская каска. Последней версии, дэм⁴!

– Просто дай мне его!

Поведение новоиспеченной подружки Кэйтин раздражает юношу с первой минуты знакомства. По правде сказать, он в жизни не видел девушки глупее и противнее. Калеб готов поспорить, она даже не подозревает о возможности совершения звонков со своей «волшебной пластинки с камерой». Единственное, для чего рыжевласка использует мобильный – это видео для блога и фото, в которых достопримечательности выступают лишь фоном для бесчисленных селфи.

– Ну ладно, лови, кексик. Только полегче, а то весь заряд используешь.

Мягкий силикон опускается в руку Калеба. Вспышка света озаряет грудь парня и он тут же чертыхается.

– Что там? Ящерица, паук, монстр?

– Ты поранился? – выдвигает свою версию Кэйтин.

– Хуже. Я испачкал куртку.

Кэт толкает его локтем, и он разворачивает телефон, освещая небольшое помещение, заставленное всяческим барахлом. В центре полутемной комнаты высится силуэт старого каменного очага. Конструкция больше напоминает огромную груду булыжников, но судя по темной копоти и недогоревшим поленьям в чаше, ее не раз использовали по назначению. Слева от камина виднеются несколько стопок древесины. Это уже неплохо. Можно погреться и дом как следует осмотреть, вот только нужно сперва разжечь огонь.

– У кого спички? – откашливается Калеб.

– Кажется, у меня.

Кэт достает из кармана рюкзака серо-красную упаковку и направляется к камину. Ей требуется несколько минут, чтобы зажечь поленья, но когда стены озаряет блеклый оранжевый свет, Калеб вздыхает с облегчением. Ивейн и Аллестер тут же бросаются к пламени, отогревая онемевшие пальцы. Силкэ подбрасывает пару деревяшек, раздувая огонь, чтоб он не угас. Теперь картина перед глазами становится ярче, и даже можно рассмотреть близстоящие предметы, вот только легче от этого не становится.

– И что это за конура? – чешет белесый затылок Акли. – Такое ощущение, что здесь никто не был лет сто.

Его предположение недалеко от правды. Домик, в котором они очутились, оказывается нежилой лачугой, использующейся местными шахтерами в рабочий сезон: пара запущенных комнат, две двери, пять оконных рам и весьма бедный интерьер. Из предметов мебели в ней есть только письменный стол, несколько стульев, череп рыси на стене и куча коробок с неизвестным содержимым. Как позже им объясняет Силкэ, в этом здании хранится рабочий инвентарь и продовольственные запасы для экстренного случая. На деревянных стенах развешаны всевозможные инструменты: молотки, проржавелые кирки, лопаты, ручные сверла. Некоторые выглядят так, словно предназначены для средневековых пыток, а не добычи полезных ископаемых. К примеру, вот это странное приспособление в виде толстого стального стержня, изогнутого в виде буквы «G». Калеб обращает внимание на два небольших окна, за которыми виднеется белоснежная стена. Отлично. Похоже, лавина завалила хижину по самую кровлю. Значит, им еще долго придется здесь торчать. Если они только не придумают план спасения.

Джаззи натягивает на голову капюшон, окидывая взглядом помещение. Ее оранжевая пуховая куртка выглядит слишком узкой для походной. Элиот подозревает, что она специально выбрала верхнюю одежду на размер меньше, чтобы продемонстрировать фигуру. Правда, это, как и ее розовые походные ботинки, в условиях высокогорья выглядит так же уместно, как и бальное платье на овце. Она напоминает Калебу конфету, завернутую в пеструю обертку, которая так и просится в рот. Поймав на себе его взгляд, рыжевласка подмигивает парню. Хоть Калеб и не может ее терпеть, глупо отрицать ее привлекательность. Пышная копна кудрей цвета охры, россыпь хаотичных веснушек, колечко пирсинга в носу и большие глаза оттенка морской волны: все это в полной мере сглаживает ее невыносимые манеры и краткость ума, вернее, его полное отсутствие. Добавить еще лебединую шею и пышный бюст, – и получаем весьма располагающую к себе внешность. Это, пожалуй, единственная причина, по которой он ее терпит. Если бы только она была на несколько килограмм тяжелее, а грудь на пару размеров меньше, он вряд ли бы позволил ей ошиваться вокруг себя, будь она хоть сестрой-двойняшкой Кэт.

– Ну и что дальше? – фыркает Калеб, кивая на прикиданную снегом оконную раму. – Есть идеи, как отсюда выбраться?

– Насколько я знаю, – поворачивается Кэйтин, – сааллы работают в высокогорных выработках. Должны же у них быть хоть какие-то средства связи.

– Сомневаюсь, что у них есть хотя бы радио. Техника на Саарге дает сбой. Именно поэтому в этих местах нередко исчезают авиалайнеры, а корабли разбиваются о прибрежные рифы. Я читал лет пять назад здесь потерялся грузовой самолет. Он доставлял продовольствие работающим в те времена в хрустальных шахтах норвежцам, но в один день просто пропал с радаров. Об этом в свое время писали в Нью-Йорк таймс. Больше никто ничего не слышал ни о нем, ни о пилотах.

– Вы… вы понимаете, что у нас есть проблема посерьезнее коммуникации? – дрожащими то ли от холода, то ли от паники губами шепчет Аллестер. – Если мы не ввыбберемся из этой ххижины, у нас ппопросту закончится ввоздух. О Господи… мммы задохнемся. Мы… все уммрем в тысячи… километрах… от дддома… где ннас… никто нне найдет…

Он судорожно втягивает воздух и хватается за грудь, словно его легкие уже сжались от неминуемой гипоксии. Кэт даже показалось, что он побледнел. Хотя, это может быть последствием панической атаки.

– Если хотите мой тип⁵… – начинает было Джаззи, но Калеб вмиг ее затыкает. Была б его воля, эта девчонка открывала бы рот, только чтоб поесть. Но, увы, это было бы слишком идеально. Неожиданно слова Калеба наталкивают Ивейн на интересную мысль.

– А как насчет рации?

– Ратзии? – переспрашивает Силкэ, который все это время не сильно вникал в разговор незнакомцев. Вполне возможно, что он не понял и половины сказанного.

– Телефон, сотовый, связная аппаратура, – вмешивается Кэйтин, поправляя воротник своей алой стеганки, – что-то, чтоб подать сигнал жителям внизу.

Местный все еще не улавливает суть вопроса, пока Ивейнджин не говорит ему что-то на непонятном языке.

– Хольсан, яаре! Да, я знать. Сюда.

Кэт удивленно косится на блондинку.

– С каких пор ты знаешь сааллский?

– Подучила перед путешествием.

– И что ты ему сказала?

– Что нам нужно то, с помощью чего чужаки разговаривали друг с другом на расстоянии.

– Думаешь, сааллы такое хранят?

Ивейнджин неловко опускает глаза, как ребенок, которого подловили на подглядывании за взрослыми.

– Оглянись. Мы в месте, возле которого исчезают корабли. Наверняка местные собирают их обломки или… вещи моряков.

Кэт сжимает губы, провожая ее взглядом. Они планировали поездку на Саарге несколько недель. Вполне естественно, что Ивейн захотела заучить несколько фраз, чтоб упростить их пребывание. Но как она смогла разучить такой редкий язык народа, численность которого едва доходит до сотни? К тому же, одно дело спросить, который час, а другое – поинтересоваться, где местные прячут пожитки из затонувших пароходов, найденные на берегу моря. Брюнетку охватывает странное чувство, что подруга ей чего-то не договаривает.

– Должно быть где-то тут.

Мужчина ведет их к письменному столу в углу комнаты, справа от которого покоится с десяток ящиков. Калеб опирается о бревенчатую стенку, не без интереса наблюдая за сааллом, спина которого изгибается дугой. На вид ему не дашь и сорока пяти, но густая паутинка морщин возле глаз и рта свидетельствует о куда более преклонном возрасте. Силкэ с самого начала привлек внимание парня. Острый, словно выточенный лезвием нос, массивные руки, поджатый торс, слишком широкий, как для таких худых ног. Он словно сложен по неправильной пропорции начинающим художником, который понятия не имеет, как должно выглядеть человеческое тело. Меховая накидка и такая же пушистая шапка с хвостом какого-то дикого зверька придают его внешности особого колорита, не говоря уже о суконной рубахе с кожаным поясом и высоких замшевых сапогах, явно ручной работы. Такое впечатление, что вся его одежда сшита из шкур животных мехом внутрь. По всей видимости, чтоб удерживать тепло.