На новое место службы нам с женой пришлось ехать в колонне бензовозов. Перебирались через перевал, кишлаки, а также безлюдные, но красивые места. Ехали долго – более двухсот километров.
Старший колоны был опытным водителем КамАЗа. Он из местных. На вид ему было лет пятьдесят пять. Его смуглая кожа давно приспособилась выживать под красивым, плодоносящим, но очень жарким солнцем Таджикистана. Рукава на его рубашке были закатаны по локоть, поэтому, когда он двигал руками, оттенки загара перетекали от тёмно-коричневого до тёмно-шоколадного. А сама рубашка уже давно потеряла свой былой цвет от солнечного зноя, пота, соли и не редких стирок. Да и вообще водитель был одет так, как обычно одеваются дальнобойщики – в какое-то очень потёртое непонятного цвета трико. В моменты поворота руля на его сухих руках явно выделялись и живо перекатывались мышцы и жилы. Сразу было понятно, что в этих руках есть сила – это были руки сильного мужчины.
Взгляд его был сосредоточен, но лёгкая улыбка располагала к общению. Мы ехали и беседовали – я спрашивал его о местном быте и традициях, а ещё как себя вести в общении с местными жителями. Из его рассказов я понял, что он служил ещё в Афганскую войну.
Сразу после выхода колонны из города перед нами возник перевал и крутой спуск по горной дороге. Знак «Проверь тормоза» теперь не казался каким-то не понятным, смешным или не нужным изобретением в правилах дорожного движения. Под завязку гружёные топливом бензовозы военно-зелёного цвета медленно спускались по этому серпантину на определённом расстоянии друг от друга. По инстинкту самосохранения и по привычке водителя мои ноги упёрлись в пол, будто в педаль тормоза. Не могу отвыкнуть от этого – всегда буду давить ногами в пол, пытаясь тормозить вместе с водителем.
Именно на этом участке дороги через два года я буду ехать со старшим прапорщиком на зелёной «Ниве», у которой откажут тормоза. Педаль тормоза просто провалится в пол, и машина начнёт реветь от развивающейся скорости. Но старший прапорщик сможет без аварии остановить машину ручной механической коробкой путём переключения скоростей на понижение.
Этот перевал достаточно культурный – здесь есть асфальт и дорожные знаки. На заставах такого не будет – там нет асфальта, зато есть извилистые дороги, камень и пыль. Есть даже перевал с символическим названием «Прощай молодость».
Там, где камни осыпались в пропасть, сделали укрепления из круглых широких брёвен для увеличения угла поворота машины, чтобы она не свалилась. Но, как бы ни крепили эти брёвна, они всё равно провисали в момент прохождения машины или автобуса. Такие ощущения не для слабонервных.
В этой книге есть глава про горную заставу, где один перевал вызывал у меня не то, что «бабочки в животе», а целую гремучую змею, ползающую в моём чреве. Адреналин просто зашкаливал.
После перевала чувство тревоги угасало, я постепенно приходил в норму и успокаивался. Справа раскинулась долина. Было понятно, что это заброшенный военный аэродром – там стояли старые наполовину разобранные самолёты и вертолёты. Местами разрушенные постройки где-то сильно заросли кустарниками и деревьями. Борт вертолёта Ми-8 лежал на боку, лопастей и хвостовой части уже не было, а краска давно выцвела. Зато сохранился номер – только он и говорил о былой славе этой машины.
Афганистан. Сколько горя и слёз принесла эта война. Через неё прошло целое поколение молодых мужчин. А народ СССР так и не понял, зачем это было нужно. На моей родной улице в Ростовской области выделили два дома как раз тем парням, которые прошли эти испытания. Жители Ростова всегда ценили доблесть и честь, поэтому к этим людям было особое уважение. Политика всегда останется политикой. Будут выводы «за и против» этой войны, за время которой погибло 14453 советских военных.
Всё имеет память. Прижавшись к бетонной взлётной полосе, эта прошитая путями с разных сторон «вертушка» Ми-8 беспомощно лежит на боку. Она заставляет вспомнить много горя и печали. А ещё радостные минуты избавления от смерти, когда после очередного боя она смогла довезти до аэродрома живых и раненых.
Возможно, Ми-8 хорошо запомнил того капитана, который пришёл к нему ночью и прислонился щекой к ещё горячему металлическому корпусу. Обнимая и целуя вертолёт, он плакал навзрыд. И даже не плакал, а выл от душевной тоски. Капитан думал, что может выполнить задачу, вернуться домой и остаться прежним, каким был ранее. Но прежним он уже никогда не будет – Афганистан изменил его навсегда.
Но нашему капитану сильно повезло – он не спился от непонимания того, что творилось в нём и вокруг него. Он не умер в 1990-е годы при разборках за делёж награбленного. Перестройка и прочие лихие годы не убили в нём то, что он принял в детстве ещё с молоком матери и её нежной ночной колыбельной. Мать и сейчас пела в его душе эту песню.
Спи мой мальчик маленький, спи малыш,
Отчего же, сладенький, ты не спишь?
Что же глазки-пуговки не сомкнешь
И под мои песенки не уснёшь?
Я кроватку мягкую застелю,
Тебя нежно, лапонька, уложу;
Пусть же сны-кораблики поплывут,
За собой вдаль тебя позовут.
Баю-баю, баю-баю, Господи, к Тебе взываю:
– Сохрани и защити от зла.
Баю-баю, баю-баю, об одном лишь умоляю,
Чтоб мой сын с Тобою был всегда!
Иисус наш в ясельках Сам лежал,
И Марии рученьки Он держал,
Так тебя за рученьки пусть возьмёт
И Своей дорогой поведёт.
Он от злобы Иродов сохранит,
И от стрел лукавого будет щит –
Вырастешь ты крепеньким со Христом,
Вспомнишь песни мамины ты потом…
Мать с сыном имеют сильную духовную связь, поэтому материнские молитвы всегда помогают её ребёнку здесь и сейчас. Они имеют невероятную защитную силу даже тогда, когда матери в этом мире уже нет.
В роду у капитана были молельщики – кто-то его защищал из Горнего мира. За него молилась не только мать, но и праотцы, поэтому капитан был здоров как телесно, так и духовно. Хочется верить, что и сейчас у капитана всё хорошо.
Мы уже проехали старый аэродром. Мысль о сломанном вертолёте и капитане потихоньку улетучивались из моего подсознания. Впереди открывался простор для взгляда. Но зрение не могло сфокусироваться на чём-то одном – спуск с гор раскрывал огромное пространство для взглядов, образов и фантазий. Зато всё чётче проявлялся приближающийся справа от нас огромный объект. Миражи испарений земли постепенно прорисовывали очертания современного военного аэродрома. Подъехав ближе, стало понятно – это французские и американские военные самолёты. С этой территории они взлетают и наносят удары по Афганистану и Талибам. Очень странно видеть в постсоветской республике военный аэродром США и Франции.
Мысли о Ми-8 и его капитане теперь окончательно покинули моё воображение. Ведь именно американцы поддерживали силы в Афганистане, против которых СССР и вела войну с 1979 по 1989 год. Фактически мы тогда воевали против американского оружия.
Политика… Всё может меняться. Наверное, это так, но в душе я не мог смириться или как-то принять ту мысль, что американцы могут быть нашими союзниками просто так без выгоды для них. И это 2000-й год. Уже позже на заставах я буду часто слышать звуки их самолётов, а пограничники начнут вести учёт количества самолётов, пролетевших через нашу границу. И запомнится мне один момент, когда я видел летевший на большой высоте американский бомбардировщик в направлении города Мазари-Шариф, что бы в очередной раз его бомбить.
В это время талибы старались максимально близко подойти к нашей границе, чтобы обезопась себя от ударов авиации. А американцы боялись снижаться, чтобы случайно не попасть в российских пограничников.
Так вот на другой стороне реки напротив одной из наших застав один из талибов сидел в джихад автомобиле, на кузове которого была вмонтирована зенитная установка. Он прицеливался и стрелял из неё по самолёту. Всё это выглядело странно, ведь самолёт летел на высоте 8000–9000 тысяч метров, а орудие могло бить не дальше двух километров.
Трудно было понять истинный мотив талиба. Наверное, он понимал, что снаряд не долетит до самолёта. Может и наркотики играли свою роль – так мозгу всегда легче объяснить то, что не можешь понять разумом. А может это фанатизм, возведённый в догму: «Да, я знаю, что сейчас не могу тебя достать. Но я тренирую свой мозг, чтобы в голове даже не складывалась ассоциация того, что я ничего не могу с этим сделать. Я не могу просто смотреть, как ты летишь и кидаешь бомбы на мою землю. Нет, я буду кидать в тебя и твой самолёт камни и палки, а когда у меня не станет рук и глаз, то я буду думать о том, как убью тебя – ты упадёшь и сгоришь с этим самолётом. Всё потому, что ещё никто и никогда в истории не смог захватить Афганистан». «Никто и никогда!» – снова пронеслось в мыслях у талиба.
Также он вспомнил про разваленные английские крепости. «Да, никто и никогда», – подумал талиб и вспомнил свою старшую сестру. Он всегда помнил тот день, когда отец это сделал. Он не смог забыть это ощущение. В восемь лет он испытал сильный страх и даже описался от этого. Ещё тогда он рос не совсем здоровым мальчиком – ему нужна была операция. Отец очень любил сына и хотел ему помочь, но местная медицина была не доступна, поэтому требовалось ехать в соседнюю страну. Для этого нужны были деньги. Много денег.
Отец мальчика тогда работал на частном подпольном заводе по производству оружия. Таких мастеров было много – они могли сделать любую винтовку или пистолет. Иногда подделка по качеству превосходила оригинал – вот, насколько отточили своё мастерство некоторые работники за тридцать и более лет.
Конечно, все ходили с оружием и могли его применить при необходимости, соблюдая внутренние законы. Отец мальчика отличался тем, что очень метко стрелял. Да, там все хорошо стреляли, но этот человек все же стрелял лучше многих других.
Как и везде, в Афганистане тоже есть богатые и влиятельные люди. Отец попросил о финансовой помощи для проведения операции сыну, предложив взамен бесплатно отработать несколько лет. Так вышло, что эти влиятельные люди поспорили на выстрел, но стрелок узнал об этом уже потом.
Один богатый афганец сказал своему товарищу, что у его работника болеет сын, поэтому он просит денег на операцию взамен двухлетней работы на заводе. А ещё он сказал, что этот человек – лучший стрелок. Слово за слово, и друг влиятельного афганца спросил: «А насколько он хороший стрелок? У меня тоже есть стрелки не хуже». Директор завода ответил, что он самый лучший. Тогда они поспорили на этот выстрел. Однако даже директор завода не знал, чем в итоге это закончится.
Позвали отца этого мальчика, и друг владельца завода спросил: «Ты хорошо стреляешь?» «Хорошо», – ответил отец мальчика. «Я хочу посмотреть, насколько ты хорош. Но у меня есть одно условие. Если ты согласен, я дам деньги на операцию и тебе не нужно будет отдавать их твоему шефу». «Да, я согласен», – ответил отец. «Хорошо, тогда ты должен будешь стрелять со ста метрового расстояния из автомата Калашникова 7,62 мм по стакану с водой, который будет стоять на голове твоего сына. Попадешь – деньги твои!»
Владелец завода попросил своего друга изменить условие: «Прошу тебя, у него один больной сын. Всего один. И ты знаешь, как он важен для него. Но у него есть три дочери! Выбери любую из них – пусть это будет дочь. Ведь их три…». «Хорошо, – сказал товарищ владельца, – пусть будет старшая дочь».
О проекте
О подписке