Вскоре к разговору присоединился Стас, и разговор превратился в сплошной анекдот. Я выслушал несколько историй, как младший оперативник умеет с легкостью вычислять чужаков и помещать их в квадрокуб – временный сосуд для антивещества.

Все это время Карл продолжал стоять в углу и мешать ложкой давно остывший чай. При этом я заметил, что он не сделал даже маленького глотка.

Вика встретилась со мной взглядом и осторожно шепнула:

– Не обращай внимание, он просто настраивается.

Мне очень хотелось задать ей кучу вопросов, но я решил пока промолчать. Еще, чего доброго, посчитают меня слишком любопытным.

– Так, посидели и хватит, пора за работу, – хлопнув в ладоши, скомандовал Артур.

– А мне что делать? – спросил я тихим голосом.

– А тебе… для начала необходимо сходить к психологу. Она тебя опросит и даст допуск к работе. Такой, брат, порядок. Карл проводит. И не переживай, все будет хорошо.

Я посмотрел на долговязого, но тот даже не шелохнулся. Артур как-то грустно вздохнул, приблизился к сотруднику и, встав на мыски, что-то шепнул тому на ухо.

Карл резко встрепенулся, вытянулся, как по струнке, и, уставившись куда-то вперед, отчеканил:

– Я готов!

Снаружи здание казалось не таким большим, как изнутри. Наверное, все дело было в том, что дома плотно прилегали друг к дружке и по внутренним коридорам можно было попасть из одного строения в другое. По крайней мере, для меня это было самое логичное объяснение бесконечному переходу с бесчисленным числом вытянутых дверей.

Мы шли по узкому коридору, и я, шаркая ногами, часто спотыкался о неровности на красном с зелеными краями ковре. Карл безвольно шагал впереди, и было слышно, как в тишине стучала ложка о керамическую поверхность.

– А почему здесь так темно? – не выдержав, все-таки задал я мучавший меня вопрос.

И, к моему удивлению, Карл ответил.

– Нельзя. Мрак друг нечисти. Мы тоже друзья нечисти. Они наши союзники. Так лучше. Так правильно.

Голос у него был низкий и звонкий. А слова он произносил медленно, правильно, четко выговаривая каждую букву.

– А, понятно, – протянул я. И мне стало не по себе. Не очень я любил нечисть, мало ли чего от нее можно ожидать. Меня всегда родители предупреждали, чтобы держался от нечистой силы подальше. Колян, конечно, не в счет, его обратили. Наверное, так же как и Вику.

– Тут близко. Скоро придем, – сказал Карл.

– А почему здесь так тихо? – сам не знаю почему, уточнил я.

Долговязый немного замедлил шаг, остановился и, не оборачиваясь, принялся объяснять:

– Таков порядок. Нежить не должна знать. Мы не должны видеть. Таков порядок. Так правильно.

– Понятно.

Мы подошли к двери под номером «1А3». Карл постучал и отошел в сторону – звяканье ложки усилилось.

Дверь открыла женщина средних лет. И ее внешний вид опять вызвал неподдельное удивление: у психолога было вытянутое тело и короткие ножки, которые сильно бросались в глаза своей сильной кривизной.

Женщина посмотрела на меня, потом на Карла и мило улыбнулась.

– Здравствуй, Дима. Проходи.

Я зашел внутрь кабинет, она закрыла дверь, за которой тут же послышался знакомый звук.

– Присаживайся.

Она расположилась за огромным дубовым столом. Достала чистый лист бумаги, ручку. Внимательно посмотрела на меня и снова улыбнулась.

Позвякивание за дверью прекратилось.

– Он хотя и опаздывает, но всегда приходит вовремя, – пояснила женщина. Потом протянула мне руку и представилась: – Антонина. Можно без отчества, – и, приставив руку тыльной стороной ко рту, прошептала: – Терпеть не люблю официоз.

– Очень приятно, тридцат… Простите, меня зовут Дима.

– Ну вот и хорошо, Дмитрий. Знакомство – это первый шаг к доверию. Хотя постой, с тобой этого явно мало. Неудивительно, после интерната с его строгими правилами на воду начнешь дуть, лишь бы не обжечься.

Я настороженно уставился на психолога. Ее сравнения мне были не очень понятны. И она об этом, видимо, догадалась.

– Не бойся, ты можешь ничего не говорить, просто сиди и слушай тишину. Это очень полезно. А все необходимое я узнаю сама.

Антонина ловко повернулась на стуле и включила музыку, щелкнув кнопкой магнитофона.

Сначала послышался шум воды, а потом стала тянуться медленная тягучая мелодия. Мне сразу представился далекий остров и стоящий на самом берегу дуб, дремучие дубравы и гигантские тени.

– Не возражаешь? – поинтересовалась психолог.

Я покачал головой.

– Ну вот и хорошо. Можешь закрыть глаза. Постарайся дышать тихо и глубоко.

Но я не стал этого делать. Просто не смог.

– Ну что ж, а я с твоего позволения немного порелаксирую.

Антонина откинулась в кресле и, вцепившись в ручки, стала слушать. Какое-то время ее лицо выражало безмятежность, что позволило мне получше рассмотреть смуглую, слегка обветренную кожу и глубокие морщины возле глаз – от этого даже очень молодое лицо казалось изможденным. Я попытался определить ее возраст: тридцать? Сорок? А может быть, пятьдесят? Но понял, что это бесполезная затея.

Мое гадание на кофейной гуще нарушил тягучий голос Антонины. Она не пела, а просто повторяла мелодию, вплетая в нее до боли знакомые мне имена.

– Вадька… Вадик… Вадим… Маруська… Марусечка… Мара… Коля… Колян… Коляныч.

У меня мороз пробежал по коже.

Зрачки Антонины подрагивали, как бывает при беспокойном сне. Но я был уверен: она сейчас видела все, что случилось со мной за последние полгода, а может, даже дольше. Видела все без прикрас, даже то, что видеть не должна. Не знаю уж, как у нее это получалось, я просто верил и все.

И мне стало жутко, потому что, судя по именам, мы добрались до того периода, как я попал в интернат. Голос Антонины стал ниже и противнее. Да и мелодия изменилась, в ней появились барабаны и бубны.

Психолог принялась перечислять врачей. Все имена, что знал я, теперь знала и она. Только в этот раз она не просто их произносила, но и давала им краткую характеристику.

– Поддубный – старый вояка. Какой же он прямолинейный, упертый и твердолобый. И при этом жестокий, очень жестокий… но Соломоныч еще хуже – дрянь человек, и мыслишки его хоть и о высоком, но пронизаны грязью и лицемерием. Абсолютно беспринципный тип.

Ее голос на секунду прервался, чтобы вновь зазвучать. Но по-новому, визгливо, с надрывом:

– Я его ненавижу! Их все ненавижу! Суки! Что же они натворили!

Это был не мой голос, не мои мысли. Чужие, но какие-то правильные. Словно кто-то знал правду. Истину, что творилась в интернате все эти годы.

Теперь Антонина говорила тихо, иногда на распев. А потом резко запнулась. Ее губы задрожали. И тело внезапно вздрогнуло, словно ее прошибло током.

Антонина резко открыла глаза. Ее обезумивший взгляд коснулся меня, и она сухо произнесла:

– Сеанс окончен, можешь идти.

Я быстро встал и направился к двери. Слегка замешкавшись у выхода, все-таки осмелился и обернулся, услышав слова Антонины.

– Курент, мать его! Курент… бедный мальчик.

Наверное, она сказала еще что-то, но я не расслышал, потому что из старых металлических рупоров вырвался оглушающий вой сирены. И замигал красный фонарь в конце коридора.

Глава 5. Семимостье

Я забежал в кабинет и замер возле двери. Внутри творилось что-то невообразимое. Все окружили Карла, который сидел за столом, словно прилежный ученик. Его ладони лежали на поверхности большой светло-зеленой кальки, не давая той свернуться обратно в рулон. Но это было еще не все. В какой-то момент Карл забился в припадке. А все вокруг просто стояли и смотрели, затаив дыхание. И никто даже не попытался ему помочь.

В школе нам рассказывали, что у некоторых людей бывают приступы эпилепсии, когда человек впадает в некое шоковое состояние, весь дрожит, трясется, словно от холода, а еще у него изо рта идет пена и он может проглотить свой язык. И ему просто необходима посторонняя помощь!

С Каром творилось нечто похожее.

– Может быть, вызвать скорую? – предложил я.

– Все нормально! – тут же откликнулся Артур. Но в его голосе чувствовалось напряжение.

Внезапно Карл остановился, потянулся к своей любимой кружке, взял ее, и у него вновь случился приступ. Густой чай вылился на бумагу, образовав вытянутое пятно.

– Быстрее карандаш! – крикнул Артур.

Вика тут же исполнила приказ.

Дрожащей рукой Карл начал обводить странный рисунок. Грифель вырисовывал непонятные контуры. Я, вытянув шею, сделал несколько шагов вперед.

Сначала мне показалось, что Карл нарисовал какое-то чудовище или что-то вроде того, но все оказалось гораздо проще. Это была карта.

– Что это за место? – уточнил Артур.

Стас напряженно схватился за виски, словно вспоминая, где он мог видеть подобные очертания, а потом протяжно замычал, напрягая извилины.

– Ну, давай, соображай! Время не терпит! – взволновано выкрикнул Артур.

– Сейчас, сейчас, – сквозь зубы процедил Стас.

А Карл продолжал чертить поверх чайного пятна. Движения его, на первый взгляд, были хаотичны. Но впечатление это оказалось обманчивым. Когда я приблизился к столу, то различил четкие границы, прямые линии и извилистые каналы – долговязый рисовал мосты и каналы.

– Пикалов мост! – внезапно щелкнул пальцами Стас.

– Уверен? – уточнила Вика.

– Сто процентов!

– Стартуем! – скомандовал Артур.

И все ринулись к двери. Про меня будто никто и не вспомнил. Только, когда старший группы накинул куртку и внезапно обернулся, стало понятно, что я не в счет.

Артур растерянно закрутил головой:

– Слушай, приятель, тут такое дело…

– Я поеду с вами, – твердо произнес я.

– Что?

– Я поеду с вами!

Артур покосился на мавку:

– Ну, что скажешь?

– А иначе зачем он здесь, – спокойно ответила сотрудница.

Артур перевел взгляд на Стаса:

– Утопленница дело говорит, шеф, – откликнулся тот. – Мальцу надо вливаться в коллектив. А вызов – лучшая практика!

– Заметано, – согласился Артур. – Решение принято, по коням, ребята!

***

В машине мы получили короткий инструктаж. Но вначале Артур обратился к Стасу с просьбой.

– Просвети нас, что это за место?

Парень кивнул и, немного подумав, принялся рассказывать:

– Так называемый туристический оазис. У нас Питере их бесчисленное множество, но этот особенный. Находится на пересечении двух каналов: Крюкова и Грибоедова. Называется семимостьем, потому что с Пикалова моста можно увидеть сразу семь мостов. Вроде бы ничего особенного, но существует поверье, что если седьмого числа в семь вечера загадать желание, то оно обязательно сбудется.

– Давай только без этой экскурсионной лапши, – попросила мавка. – А коротко и по делу.

– Если по делу, то там раньше располагалось русло Кривуши или, точнее, Глухой реки, бравшей свое начало из вязкой трясины. А название, как вы сами понимаете, взялось неслучайно. Имеются сведения, что из той реки к местным поселенцам являлся сам черт и воровал не только скот, но и людей.

– Где тонко, там и рвется! – резко вмешался в рассказ шеф. – Велика вероятность, что там сейчас образовалась Грань.

– Именно, – согласился Стас. – Правда после осушения и постройки канала поганое место решили запечатать. Его взяли в церковный круг. На этом пяточке святые постройки расположены в каждой стороне света, – он достал карту, развернул ее и, положив на небольшой пластиковый столик, указал на постройки. – Вот полюбуйтесь: здесь Николо-Богоявленский морской собор, а тут Большая Хоральна Синагога, а здесь и здесь собор Святого Станислава и лютеранская церковь святого Ионна. Как вам? Настоящее международное объединение силы.

– И все там было хорошо и спокойно до сегодняшнего дня, – добавила мавка.

– Понятно, что ни черта непонятно. Но круг защиты существует, это уже хорошо, а с остальным разберемся на месте, – сказал Артур. – Теперь главное. Стас, твоя задача – на рожон не лезть. Наблюдаешь, подмечаешь, если обнаружишь что-то подозрительное, дашь знать!

– Заметано.

– Вика, а ты не спускаешь глаз с Карла. Если это не ложная тревога, чужак в фазе одержимости. Как только заметишь повышенную активность, запускай ловушку.

– Поняла, – откликнулась мавка и смешно отсалютовала, приложив руку к виску.

– Теперь насчет тебя, – тот повернулся в мою сторону. – Все очень просто: что бы ни произошло, не покидаешь пределов машины. Наш минивэн – гарантия твоей безопасности. Усвоил? Отойдешь больше чем на три метра, считай, пропал! Чужак чувствует твою метку, и хорошего от этого очень-очень мало.

– Какую еще метку? – не понял я.

– А ты чего еще не допер, куда вляпался? – поразился Стас.

– Помолчи и не лезь вперед батьки в пекло! – резко остановил его шеф. – А вернемся, напомни мне, чтобы я укоротил твой длинный язык. Насчет всего остального позже, – Артур наградил меня пристальным взглядом. – Дима, запомни. С нами ты в безопасности, выполняешь четко приказы, и ни одна тварь не заползет в тебя, как это случилось в интернате. Ослушаешься – второго контакта просто не выдержишь! Ты меня понял?

Я кивнул так сильно, что голова едва не слетела с плеч.

– Ну и замечательно, – подытожил Артур.

Последним, к кому обратился шеф, был Карл.

– Приятель, скажи, ты что-нибудь чувствуешь? Что-нибудь, что заслуживает нашего внимания?

Карл не отреагировал: уставившись в окно, он прижал к груди чайную ложку и время от времени облизывал ее, словно леденец. Его взгляд был устремлен на мелькавшие фасады старинных зданий и распахнутые парадные.

– Может, пока его лучше не трогать? – предложила Вика.

– Думаешь, рано? – уточнил шеф.

И в этот момент Карл безучастно произнес:

– Он там. Нас ждут. Пир во время чумы.

Артур нахмурился и уставился вперед, попросив водителя ускориться.

Возле моста было многолюдно – у самого края расположились художники, несколько музыкантов и продавцы сувениров, а на самой обзорной площадке было множество экскурсионных групп.

– С чего начнем? – поинтересовался Стас.

Шеф взял у него карту.

– Я отправлюсь на Грибоедова, а ты останешься на этой стороне. Вика, пройдись с Карлом вдоль канала, возможно, ему так будет проще сориентироваться и почувствовать бесовника. Главное, не суйтесь в толпу!

Все исполнили приказ без лишних слов.

Вика забрала у долговязого ложку, убрала ее в карман и, подхватив того под ручку, направилась вниз по набережной. Стас, закинув в рот несколько жевательных пластин, быстрым шагом пошел к мосту. Артур обернулся и указал на меня пальцем:

– Ни шагу от машины! – напомнил мне Артур, а потом попросил водителя. – Савич, проследи.

Пожилой мужчина обошел машину и встал сбоку от меня, словно часовой. Но, когда шеф ушел, он немного расслабился: облокотившись о капот, извлек из кармана газетный кулек и протянул мне ладонь с горсткой семок. На тыльной стороне я заметил странные наросты вроде сучков. И недоверчиво уставился на водителя.

– Что, никогда лешего, что ли, не видел? – прищурившись, поинтересовался Савич.

– Только на картинках, – признался я.

– У! Дремуче племя, и чего ж теперь, нос от нечисти станешь воротить?

Я пожал плечами и принял угощение.

– Так легче ожидание переносится, – пояснил Савич. – А то ж, сам знаешь, все шо угодно может случиться.

– Что? – похолодел я.

– А то! – насупил брови Савич. – Все ж таки не в бирюльки играем. Слышал, на прошлой неделе московские сыскари при проверке сигнала двух сотрудников не досчитались.

Я даже похолодел. И ощутил, как по спине пополз липкий страх.

– Как не досчитались? – глупо спросил я.

– А так! Не буди лихо, пока оно тихо! – пробурчал леший. – Опасны эти твари, ох как опасны.

Я хотел задать еще вопрос, но меня перебил чей-то пронзительный голос.

– Подайте бедным музыкантам… на пропитание и творческий кризис.

Напротив нас, будто из-под земли, возник парень с протянутой шляпой. Был он одет в потертую куртку и джинсы, а длинные волосы были перетянуты красной нитью.

Мы с водителем переглянулись и услышали пение под резкое бренчание гитарных струн…

Чёрный пёс Петербург – рассыпанный порох

Тайн этих стен гробовой тишины.

Дышит в каждом углу по ночам странный шорох,

Здесь любой монумент в состоянии войны¹…

Водитель скривился, сделал вид, что покопался в кармане, но вместо денег вынул и продемонстрировал попрошайке фигу. Тот отреагировал почти мгновенно: убрал шляпу и, резко сплюнув, зло процедил сквозь зубы:

– Чертова нечисть, совсем оборзела! Ну ничего, недолго тебе осталось бродить по этому свету!

***

Артур продрался сквозь толпу зевак, что фотографировались возле парапета, и, оказавшись на другой стороне Пикалова моста, подошел к стоянке туристических автобусов. Достал из кармана дежурную пачку сигарет, попросил прикурить. Толстый, потный водила протянул ему зажигалку. Колодезные² ребята беззлобные и словоохотливые. Такие не только помогут, но и последние сплетни поведают.

– Чего-то сегодня маловато народу, – как бы между прочим произнес Артур.

– С утра дождь обещали, вот все по музеям и разбежались, – откликнулся колодезный и хитро покосился на небо. – Но гидрометцентр, как всегда, ни разу не угадал. Не будет сегодня дождя, и даже на неделе не предвидится.

– А весна когда придет?

– Не раньше июня, – прищурившись, хихикнул водила.

– Шумновато сегодня чего-то. Вон слышал, как этот бард-самоучка надрывается, – вклинился в разговор его приятель, обычный человек. – Орет как резаный!

– Не знаю, чего он там лабает, – с деловым видом откликнулся колодезный, – но ты прав – с громкостью у него перебор. У меня от его треньканья уже голова разболелась.

Артур обернулся и нашел взгляд невысокого паренька с гитарой, который не стоял на месте, а двигался вдоль прохожих, словно разгуливая по вагону электрички.

– И часто он здесь глотку рвет? – поинтересовался представитель ОНз у водил.

– Да нечасто, – высказался один.

– Таких горлопанов здесь не любят, – поддакнул другой. – Местные, слыхал, пару раз даже в полицию жаловались.

А колодезный, немного помолчав, авторитетно заявил:

– Первый раз он здесь. Не было его раньше. Никогда. Тут обычно Бродяга тренькал Антонова да индус за Кришну агитировал, на своих тарелочках позвякивая. А этого рокера не было, век мне воды не хлебать!

– Уверен? – уточнил Артур.

– Уверен, я сюда людей, почитай, уж пятнадцать годков вожу. А когда каждый день одно и то же, знаешь как навье в глаза бросается?

Артур задумался и внимательно посмотрел на колодезного. Не ослышался? И по хитрому выражению лица понял – все правильно различил.

– А поет вроде неплохо, – прислушавшись, сказал один из водил.

– Неплохо, да все не о том, – не согласился Артур. – Ну спасибо вам, мужики, пойду я. А то дел невпроворот.

Пожал руки случайным собеседникам и отправился обратно на мост.

***

Весеннее солнце в Питере походило на шкодливого парнишку – выглянет из-за туч, подразнит язычком и обратно в укрытие. Но сейчас огненный мальчишка, видимо, вдоволь набесился и, разогнав хмурые облака, предстал во всей красе. Улицы наполнились приятным теплом, заставив людей радостно щуриться, избавляясь от неудобных зимних одежек.

– И как тебе не жарко? – поразилась мавка, покосившись на Карла. – Разоделся, словно капуста.

Теплый свитер был старый, в катышках и даже имел дырку у высокого горла. Такой бы снять да выкинуть, смахнув с лица выступившую испарину. Но долговязый и не думал этого делать. А вместо этого обхватил себя и зябко поежился.