Эротика слизистой всегда, а эротика кожи в большинстве случаев находится в паре с эротикой мускулатуры. Это проявляется, например, в борьбе и потасовке школьников. Так, один карапуз по какой-либо надуманной причине или совсем не так уж редко без таковой хватает второго паренька, и начинается веселая потасовка, только для того чтобы найти выход мощной сексуальности. Многие совершенно точно помнят, что при такой потасовке испытали первый оргазм. И даже поверженный и побитый испытывает не столько ярость и боль, сколько чувство удовлетворенного либидо, даже если он совсем не мазохистичен. Даже взрослые не могут противостоять импульсу к удару, если перед ними навязчиво маячат ягодицы, например, детей или лошадей. Сюда относится и схватывание, обнимание и горячие поцелуи родителей и детей, друзей и подруг. Во Франции, стране высочайшей культуры, губы юной девушки сохраняются строго для жениха. Бывает даже так, и психологически это очень хорошо обосновано, что девушки, единственный раз поцелованные мужчиной, думают, что тем самым они потеряли девственность. У большинства девушек из высших кругов, не познавших преждевременного раздражения, ко времени пубертата существует сильная сексуальная тяга. Только она пробуждает требования не полового сношения, как в период совершенной зрелости, а лишь горячих поцелуев и задушевного объятия, в чем они находят полное удовлетворение. Ореол чистоты, окружающий стольких юных девушек, покоится на отсутствии генитальной чувственности, несмотря на всю силу их эротики кожи, слизистой и мышц. Наконец, многие из-за сильной кожной и мышечной сексуальности чувствуют тягу к гимнастике или альпинизму, в то время как другие по схожим психологическим причинам становятся пользующимися дурной славой драчунами^[28] и сорвиголовами или, по крайней мере, массажистами и массажистками.

Существование изолированной мышечной эротики вообще кажется сомнительным. Еще можно было бы думать о ней при доставляющих удовольствие деятельностях детства, крике и дрыгании руками и ногами, бегании и прыгании, происходящих не по соответствующим прозрачным поводам, а в ответ на эндогенный раздражитель. В детстве таковым является мощный излишек мышечной эротики. Ребенок может, например, начать без видимых мотивов кричать или бегать, что восходит еще к пубертату, когда юный человек, не имея возможности сопротивления, чувствует себя вынужденным и раздраженным до того, чтобы выкрикивать проклятия или крепкие выражения. Тем не менее при крике и проклятиях нельзя полностью исключать эротику слизистой, у так называемых «крикунов» или «орунов» среди совсем маленьких детей ее, пожалуй, следует признать с уверенностью^[29]. Другие дети часто до поздних лет не могут перестать «беситься» и неустанно требуют повторения^[30].

Одним из несвободных от удовольствия кожи задействований мышечной эротики является удовольствие от танца^[31], который, возможно, наиболее пригоден для достижения состояния тумесценции^[32]. Как известно, он обнаруживается уже в животном мире и даже у самых простых народов уже используется для вызывания сексуального возбуждения. В культурном мире, согласно Хэвлоку Эллису^[33], танец является не только толчком к любви, но и часто заменой любовного наслаждения, «поскольку он сохраняет нечто от наслаждения удовлетворенным требованием. Это особенно часто можно видеть у юных девушек, которые порой отдают много сил танцам и чувствуют не усталость, а счастье и покой; после начала половых сношений удовольствие от танца у девушек очень часто примечательным образом уменьшается»^[34]. Наконец, следует упомянуть еще, что существует невроз мышечной эротики, а именно тик, который выдает свое отношение к сексуальному также и тем, что так часто бывает связан с различного рода навязчивыми импульсами.

Если теперь мы сравним в целом эротику кожи, слизистой и мышц с генитальной эротикой, то первая намного больше последней проявляет отчетливо аутоэротичный характер. Правда, это различие не коренное. Ведь и мастурбация без фантазии аутоэротична, тогда как, с другой стороны, танец, поцелуй и другие задействования первого рода обязательно предполагают или, по крайней мере, в большинстве случаев имеют другой объект. Тем не менее можно сказать: эротика кожи, слизистой и мышц обычно ограничивается собственным Я и доставляет последнему величайшее удовольствие, генитальная эротика, напротив, чаще всего направлена на чужеродный объект и тем самым стала социальной и дает силы всему существу.

Противоположность между первичным себялюбивым Я ребенка и вторичным социальным Я взрослого заключается в существенном прогрессе от аутоэротизма к любви к другим людям. Тем не менее нельзя недооценивать первоначальную аутоэротику. Ведь она остается старейшим, почти бессмертным родником, постоянно вновь питающим сексуальность, все время придавая ей новые силы, как мать-земля великану Антею. В пожилые годы, наконец, когда собственный половой аппарат атрофируется, она становится единовластной правительницей, как когда-то в детстве.

Более того, для этой аутоэротики совершенно необходимо высокое развитие, чтобы и генитальную эротику довести до высочайшего раскрытия. Это можно отчетливо изучить на ходе истории, у диких народов, иногда даже у нашего собственного плебса^[35]. Чувствительность кожи, слизистой и мышц^[36] диких наций и людей с низким уровнем умственного развития намного более притуплена, чем у высоко цивилизованного культурного человека. Но и у последнего даже еще в историческое время она претерпевает необычайное развитие. Когда, например, мы читаем, какую боль люди выдерживали в прежние века, какие утонченные муки и пытки придумывали и переносили, видим легкость самоистязания, даже самоуничтожения еще во времена римлян, хладнокровное забивание больших масс их правителями, гордость, которую испытывали индейцы, беззвучно перенося величайшие пытки, наконец, большую гипалгезию^[37] плебса в наших сегодняшних хирургических клиниках, мы вынуждены заключить, что мышечная, кожная и особенно болевая чувствительность чрезвычайно повысилась культурой. Да, мы смело можем сказать, что в этой утонченности чувствительности к боли очень многое зависит от нашей цивилизации.

Она начинается по сути уже в царстве животных, когда в филогенетическом развитии человекоподобные обезьяны в первый раз нарастили девственную плеву. Как известно, она обнаруживается только у них и у самого человека. Мне кажется, это доказывает, что и интеллектуальный прогресс зависим от повышения сексуальности, ведь стоящие настолько выше обезьяны – самые похотливые среди всех животных, и максимум некоторые высоко цивилизованные домашние животные могут к ним приблизиться. У дитя культуры мы отчетливо видим, что умственные способности, скажем, по меньшей мере, идут параллельно с сексуальностью. Дело в том, что дети, отличающиеся смышленостью и разумностью, как правило, имеют сильные половые частичные влечения. Да, может происходить так, как с Кристианом Фридрихом Даниэлем Шубартом, что сексуальность дремлет до 7-го или 8-го года, и ребенок до этого времени кажется ягненком. Потом благодаря каким-либо эндогенным раздражителям просыпается сексуальность, чтобы тотчас вырасти чрезмерно высоко, после чего ребенок не только в короткое время нагоняет пропущенное, но и далеко превосходит всех товарищей.

Также и ребенок выше стоящих классов проявляет примечательную пониженную чувствительность к боли, подобно дикарям и взрослым плебса. Только его гипо– и анальгезия имеет совершенно другие причины. Как известно, он часто переносит инсульты, которые были бы крайне болезненными для взрослого, особенно не реагируя. Возможно, он на миг скривит рот, чтобы, если никто не обратит внимания, быстро снова успокоиться. Вероятно, умная мать способна с легкостью сдуть с него слишком сильную боль, что невозможно сделать со взрослым. Однако все происходит совершенно иначе, если любящие его смотрят на это обеспокоенно. Тогда он начинает рыдать, и тем сильнее, чем усерднее старания его успокоить. Откуда это противоречивое поведение? Кожная и мышечная сексуальность у ребенка не намного сильнее, но диффузнее, что объясняет, например, плохую локализацию его болей. Приносящий боль инсульт сильно возбуждает всю кожную эротику, так что возникает двойное ощущение, не просто неудовольствие, как у взрослого. Если сдуванием боли создается новый раздражитель и доказательство любви его ближних, он тут же успокаивается. Только никогда нельзя вести себя слишком озабоченно, иначе ребенка привлечет желанная возможность сильным выражением боли добиться большей любви, после чего он, конечно, будет рыдать тем сильнее, чем более его будут стараться успокоить.

У здорового культурного человека после завершения пубертата диффузная кожная и мышечная эротика отступает в пользу единственной части тела, генитальной. Только у невротиков сохраняется добрая часть той диффузной инфантильной сексуальности, что позднее впервые делает возможными кожные и мышечные стигмы истерии и травматического невроза. Но и у здорового человека она никогда полностью не угасает, просто создает уже не величайшее сладострастие и конечное удовольствие, а только предваряющее удовольствие, которое повышает генитальное удовольствие ad maximum^[38]. В годы пубертата какое-то время в непосредственной близости существуют диффузная инфантильная сексуальность кожи, слизистой и мышц и пробуждающаяся генитальная сексуальность. Это сосуществование создает генитальность переходного возраста, в определенной мере свойственную ограниченным людям и позднее. Как однажды сказал Нестрой^[39]: хотелось бы знать, куда деваются все сообразительные подмастерья сапожников, ведь мастера – полные идиоты. Конечно, мастера – солидные люди, у которых эта диффузная эротика ограничена до минимума, чтобы дать место собственно половым органам.

Уже здесь познается большое значение экстрагенитальной сексуальности. Тем не менее я хотел бы пойти еще дальше и прямо утверждаю, что высочайшее культурное развитие человечества привязано к продолжению его существования. У кого есть глаза, чтобы видеть, не сможет закрыться от осознания того, что во второй половине XIX века с ее чрезвычайными прогрессами во всех областях, с прогрессом, далеко превосходящим достижения предыдущих тысячелетий, совершенно очевидно, рука об руку идет и чрезмерный прирост сексуальности, причем преимущественно экстрагенитальной. Только эта эпоха, к примеру, приблизила широким народным массам спорт, т. е. возбуждение кожной и мышечной сексуальности в его самых различных формах: так, скалолазание до альпинизма, плавание, гимнастика и гребля, велосипедный спорт и гонки на автомобилях, игра в теннис и гольф, зимний спорт самого различного рода, а также путешествия и охота в чужих, неисследованных частях света. Таким образом, кожная и мышечная эротика людей стала намного мощнее и распространилась шире не только как создательница предваряющего удовольствия. Ведь и в целом половая жизнь наших культурных народов стала намного интенсивнее. Вопль об изживании индивидуальности не нашел бы такого сильного отклика и не внедрил столько прежде неслыханного в современное воспитание девочек, если бы половое удовольствие людей in toto^[40] не поднялось бы так сильно и так непреодолимо.

При этом увеличении половой потребности экстрагенитальной эротике причитается исключительная важность. Ведь она позволяет далеко идущее повышение сексуальности и всех таких важных для культуры возможностей сублимации настолько, чтобы возбужденная чувственность губительно не хватила через край^[41]. Достаточно вспомнить состояние нравов в период распада Рима. В ту эпоху существовало только одно сексуальное задействование, генитальное, и никакого другого отвлечения для него, кроме как в распутных оргиях. Напротив, эротика кожи, слизистой и мышц современных людей действует как своего рода лейденская банка. Она позволяет накапливать большое количество сексуальности, не становясь при этом необузданной. Уже потому, что она аутоэротична, и поэтому намного лучше пригодна для сублимации. Тот, кто проследит половое влечение человека, не сможет уйти от познания, что временем сильнейшей и могущественнейшей сублимации является время аутоэротики. Генитальное задействование оставляет мало места одухотворению. После совершенной зрелости, когда для любви требуется партнер, она из-за этого становится альтруистичной, хотя, конечно, в первую очередь, и у большинства вообще, она таковая только для них и, в крайнем случае, для семьи. Если, напротив, экстрагенитальная сексуальность затрагивает только собственную персону, то ее сублимация создает ряд очень мощных сил влечений. Тем самым, однако, она становится социально намного более ценной, чем та кажущаяся альтруистической, но ограниченная самим узким кругом^[42].

Кожная и мышечная эротика имеет и другие преимущества. Ее потенциал намного выше, она интенсивнее застаивается, чем общая генитальная. И в то время как часть ее постоянно вновь подвергается сублимации, накапливается новая аутоэротика. Она до определенной степени делает человека независимым даже от естественного психологического использования половых органов и продлевает возможность его любовной жизни вверх и вниз, как в детство, так и в старческий возраст. Она позволяет женщине подождать с материнством, пока та не станет анатомически и психологически полностью способной к этому достижению, не отрекаясь до этих пор от так необходимой сексуальности. Сейчас нетрудно увидеть, как значимо то, что сексуальность не является чем-то простым, не ограничивается органами размножения, а таит неисчерпаемые источники удовольствия в экстрагенитальной эротике. В этом смысле сбрасывание волосяного покрова, свойственного еще нашим непосредственным звериным предкам, является условием культурного прогресса, подобно тому, как увеличивающаяся эротика слизистой развивает артикулированную речь – чисто человеческое приобретение.

Наконец, хотелось бы еще настоятельно подчеркнуть, что я не изложил весь мой материал исчерпывающе. Часть я пока удержал, чтобы использовать в качестве основы для отображения садистически-мазохистического комплекса в последующей статье. Здесь я хочу лишь кратко сообщить еще три соответствующих случая из своей психоаналитической практики, поскольку они пригодны для освещения экстрагенитальной эротики.