Голубь

 
В раскрытую форточку голубь впорхнул
И, с лету ударившись об пол,
Полковником стройным уселся на стул
И честь по-военному отдал.
 
 
– Скажи, прапраправнук, достало ли сил
Тебе, хоронившему близких,
Когда подле Савичей ты возносил
Акафисты за Добронизских?
 
 
Просила меня твоя нежная мать,
С шестой полусферы взирая,
По норам кротовым порой залетать
К тебе из Господнего рая.
 
 
– О, мой прапрапрадед, так вот вы каков,
Отважный солдат-небожитель,
Лихой предводитель летучих полков,
Российских границ раздвижитель!
 
 
Поведайте, пращур, как туркам назло
Ходили вы в Адрианополь.
Сто двадцать пять тысяч бойцов полегло,
Но вами был занят акрополь,
 
 
И мир, триумфальный для русской земли,
С жестоким врагом подписали,
И в жертву Отчизне себя принесли…
Да всё либералы проспали.
 

Дог

 
Был дог пантерой в дымно-сизый час,
Был месяц под косой, звезда, поляна
И свежий вихрь ночной вселяли в нас
Зверей твоих, Артемис ли, Оксана?
 
 
И отрок прятался в шумящий вяз,
И вынимал фонарик из кармана,
На четвереньках лаем заходясь,
Как будто Аср при дочери султана.
 
 
Но отчего из бездны полусна
Вселенского мне светит та луна,
Как символ смуглой дочери Салгира,
 
 
И унесенный ветром детский смех
Звучит в обрывках фраз далеких тех,
И лает быстроногая Багира.
 

* * *

 
О, не отпускайте, опять замело…
Хоть пару минут, хоть свечой на сугробе.
Мне в ваших ладонях свежо и тепло,
Как будто опять в материнской утробе.
 
 
Откуда-то силы приходят опять
К вершинам блаженства и праздничной скуки…
Ребенком ревнивым в слезах засыпать,
Сжимая в руках материнские руки.
 
 
Знать, время уже наступает, пора
И мне юнгианской дорогой печальной
Туда, где за фьордом темнеет гора,
Закатным путем к моей точке начальной.
 

* * *

Один, воззрев на женскую красоту, прославил при сем Творца и от единого взора погрузился в любовь Божию и в источник слез. И чудно было видеть – что для другого бы послужило рвом погибели, то для него сверхъестественно стало венцом.

А. Ф. Лосев. Диалектика мифа. X. 2

 
Кто созерцает формы милых жен
Не с любованием, но с вожделеньем,
Тот Богом изначально осужден.
Душа его не подлежит спасенью.
 
 
Об этом нам поведал добрый Бог
Не только в тезисах Нагорной речи.
Об этом повествует каждый вдох
И каждый волос, падая на плечи.
 
 
Об этом же писал еще Платон
В папирусах прославленного «Пира»
И думал кипрский царь Пигмалион,
Ваяя формы своего кумира.
 
 
Король однажды Рубенса спросил:
«Ты сластолюбец, верно, и наложник?»
На это Питер гневно возразил:
«Нет, сир, тогда бы не был я художник!»
 

Максим Швец

Родился 8 декабря 1962 г. в Ленинграде – поэт, прозаик, теоретик стихосложения, литературный критик. Окончил мехмат ЛГУ. С 2001 г. – редактор в издательствах.

Печатался в «Царскосельской газете», газетах «Натали», «Всеволожские вести», журналах и альманахах: «Отечественные записки», «Сплочение», «Мариенталь» и др. Как критик пишет под псевдонимом «Ахрип Гултолпы».

Автор шести поэтических сборников. Автор, составитель и редактор проекта «Новые имена СПб» (изд. «Реноме», СПб). С 2006 г. издает «независимую полемическую газету творческих союзов и объединений» «Гул толпы». Член СП Ленинградской области и СПб.

Сочинения: «Священное незавтра», 1994; «Технология русского стихосложения», 2002; «Касания мирам иным», 2003; «У подножия ромашки», 2007; «Сквозь время» (три поэтических сборника в одном издании), 2007; «Каменный век русской поэзии», 2008.

Портрет

Колючий волчец, полынь, лебеда…

Николай Гумилёв

 
Она красива?
Нет…
Она прекрасна?
Да!
Цветут в её стране
полынь и лебеда.
 
 
Там камышовых глаз
качает ветер взор,
где холод, серебрясь,
стоит перед грозой.
 
 
Там облетает снег
с деревьев – не листва…
Она красива?
Нет…
Она прекрасна!
Да!
 
 
Она вас любит?
Нет…
Она любима?
Да!
Щёк смугловатый снег
краснеет, как листва.
 
 
Неяркий тонкий рот
улыбчивее роз.
Как галочье перо,
блестит огонь волос.
 
 
Цветут гвоздик нежней
полынь и лебеда.
Она вас любит?
Нет!
Она прекрасна?
Да!
 

* * *

 
Вы все ещё в седле, мой генерал?
Что скажете? Мы празднуем столетье,
очередное; в вашу честь парад
на площади, фанфары и молебен.
 
 
Потом предполагается салют,
в час ночи гром курантов и гулянье.
Мы сбросились всем штабом по рублю,
ну те, кого ещё не расстреляли.
 
 
Отметим вашу дату по-людски.
Домой вернёмся датыми со службы.
Да, хорошо бы войску выдать спирт,
мы знаем, что им большего не нужно.
 
 
Отечества спаситель и отец,
«разжалованный» мною в генералы
(ха-ха!) мне стоит только захотеть —
на юбилее вовсе вас не станет.
 
 
И всё-таки вы всё ещё в седле,
меняете обличия и речи:
то князь, то старец в рясе до колен,
то женщина, то фраер в медном френче.
 
 
Что скажете бойцам, мой генерал?
Изволите ли подданных заметить?
Нужны солдаты, чтобы умирать,
вас прославляя криками и смертью.
 
 
Что ляпнете? Всё то же, что всегда,
в теченье всей истории планеты,
что слыхивал от Каина Адам,
что повторял не раз великий Ленин?
 
 
Династию Рамзесов или Цин
предложите нам в качестве свободы,
Имама, Далай-ламу вознести
прикажете как истинного бога?
 
 
Не лучше ли Перуна, генерал?!
Великий Пётр морем не гнушался.
Держава наша – флагманский корабль.
Мой адмирал, ещё вы у штурвала?
 

* * *

 
Жестокий ветер. Ветер перемен
швыряет градом, твёрдым и холодным,
в прохожих, кто укрыться не сумел
под крыши, транспаранты и полотна.
 
 
Ломает ветки, кроны шелушит,
и гонит шквалом старые газеты.
Жестокий ветер, ветер без души.
И люди ищут норки и лазейки.
 
 
Коробки, скорлупа и кожура
волной летят, вскипела мостовая.
Стою один под ветром, как дурак,
и заслонить лица не успеваю.
 
 
Вокруг шумит, автобусы идут,
гремят по жести градины тугие.
Трещит стекло, стволы скрипят в саду,
стоят безмолвно мёртвые богини.
 
 
Жестокий ветер. Ливень. Наворот.
Вокруг на целый мир – ни человека.
Я не решусь – назад идти, вперёд,
правее или, может быть, левее.
 
 
Жестокий ветер. Улица. Июнь.
Все запахи густы и ядовиты.
Колокола то плачут, то поют.
Сквозь шторы ливня ничего не видно.
 

* * *

 
С тобой просыпаться, как в тихом осеннем саду,
зарывшись лицом в краснотала вишнёвую ветвь;
лукаво и нежно на прутики лёгкие дуть,
на веки твои, как на бабочек чутких, смотреть…
 
 
чтоб крылышки их шевелились и солнечный луч,
как листик упавший, краснел у тебя на щеке,
чтоб бархатный воздух был влажен и сладко тягуч
и ласковый ветер спокойно над нами шумел,
 
 
чтоб ты улыбалась, глаза распахнув широко,
и тайна светилась рассветными звёздами в них,
и чтоб, раздвигая туман одеяла рукой,
тебя целовал я, как ветку к губам наклонив,
 
 
чтоб сердце щемило от радостной связи с тобой,
от щебета птиц, от журчанья проточной воды,
от крепкого кофе, от найденных ночью стихов,
от мыслей, что надо на время опять уходить,
 
 
с тобой просыпаться, как в тихом осеннем саду,
с тобой засыпать под доверчивый шёпот дождя
и знать, что ты рядом, ты будешь, когда я приду,
и знать, что ты будешь, в обыденный мир уходя.
 

Татьяна Лапина

Выпускница ЛЭТИ, активно участвовала в работе ЛИТО в 70-е годы прошлого века, стихи в разные годы публиковались в газете «Электрик» и в литературно-художественном альманахе «Руно» (2012).

У берегов Английского пруда

 
У берегов Английского пруда
На бликах солнечных покачивались лодки,
Ласкал портвейн студенческие глотки.
Мы были молоды и счастливы тогда.
 
 
На берегах Английского пруда
Теперь дорожки строги и линейны,
Сирень сиренева, а лилия лилейна,
Не рвать, не мять, не заходить туда.
 
 
По берегам Английского пруда
Траву равняют аккуратной грядкой,
Так и у нас по строгому порядку
Разложены десятками года.
 
 
В каких морях сегодня та вода?
И лодки те в каком уснули месте?
Какая разница, когда мы снова вместе
На берегах Английского пруда.
 

Рождество 2012

 
Заиграло, загуляло Рождество:
Белой скатертью похрустывает стол,
Ель в шарах, как на параде генерал,
В нетерпении подарки: не пора ль?
Загустела синева на небесах,
Опустила я печальные глаза:
Мой любимый на другом краю земли,
И бокал его шампанским не налит,
О его щеке грустит моя щека
В Рождество.
Как тянет холодом в рукав…
 

Как я провел лето

 
Вот и лето пролетело,
Проскакало, просвистело,
И песком прошелестело,
И волною протекло.
 
 
В сотый день с начала мая
Некто, губы поджимая,
Процедил, часы снимая,
«Ваше лето истекло».
 
 
Да. Оно качелью пело,
В небо, ухая, летело,
Кувыркалось, как хотело!
Пролетело – что за дело!
Хорошо – не проползло.
 

Декабри

Сергею Степанову, 2007, декабрь

 
Утро, вечер, понедельник,
Лето, Новый год.
От недели до недели
Стрелки жизни, что поделать,
Ускоряют ход.
 
 
Ты еще не стар, конечно,
Что там говорить,
Но уже ведешь поспешно
Счет на декабри.
 
 
Щелкнут счеты,
Спросят: «Кто ты?» —
Годы у дверей.
Ты ответишь: «Я и рота.
Рота декабрей».
 

Картина

 
Нарисуй картину —
Чтобы пахло морозом,
Чтобы кололись иголки
Синих еловых лап.
Нарисуй картину,
Чтобы небо беззвёздное
Осветилось тысячью
Маленьких ламп.
Нарисуй картину —
Чтобы в синий вечер
Затаили дыханье
Двое в трепетный час.
Нарисуй картину,
Чтобы верилось в вечность,
Чтобы знать, что счастье —
Это сейчас.
 

Синий вечер

 
Наступает синий вечер,
Синий-синий,
Но сначала голубой.
Там осина сине стынет,
Так бы стынуть нам с тобой.
Так бы стынуть,
или сгинуть,
иль пропасть —
Чтобы вечер.
Чтобы синий.
Чтобы всласть!
 

Мария Кудрявцева

Профессор кафедры связей с общественностью СПбГЭТУ «ЛЭТИ». Область интересов – образование и творчество взрослого человека, психология творчества.

Баба-яга

 
Пролетает над городом спящим
В тихих сумерках Баба-яга,
В своей ступе устало сидящая,
Повидавшая виды карга.
 
 
Ступа низко летит – перегружена:
Под скамейкой Брокгауз и Эфрон.
Вот, моторчиком старым разбужена,
Вдруг раскаркалась стая ворон.
 
 
И профессор из дома престижного
Пробудился, тот крик услыхав,
И волненье почувствовав книжное,
Устремился проверить свой шкаф.
 
 
Ах ты, старый профессор, растяпа!
Ах ты, старый профессор, ворона!
Побывала в шкафу чья-то лапа —
Ни Брокгауза тебе, ни Эфрона.
 
 
Из твоей теперь энциклопедии,
Что была так тебе дорога,
Извлекать будет разные сведения
Любопытная Баба-яга.
 

1994

Фирс

 
А я остался седым одуванчиком,
Долгих лет мне своих не считать,
И на плюшевом старом диванчике
Мне осталось сидеть да лежать…
 
 
Ох, прилягу, свернусь я калачиком,
Плед накину я ветхий и рваненький
Да припомню, как прежде я мальчиком
Убегал из дому я раненько.
 
 
Я на речку бегу, а за речкой той,
Что не помню, как называется,