Слива первая

 
Сентябрь созрел. Он цвета спелой сливы,
Налет белесый, как туман в полях.
Мне плакать не идет – я некрасиво
Кусаю губы. Этот вечный страх,
 
 
Что не успею надышаться летом,
Не удержу жар полдня на щеках,
Тебя не сохраню… Из-под запрета
Слова поспевшие, что сливами в горстях,
 
 
Вот-вот просыпятся: доверчиво нагие,
Белесые, как этот странный дождь —
C пришедшим снегом… До смерти живые
И сочные… И ты их подберешь.
 

Слива вторая

 
Прощальная слеза для бензобака,
Пуста канистра. А мотор уж не слыхать.
И ввечеру соседская собака
Придет со мною лето отпевать.
 
 
Поголосим. Намажем хлеб вареньем,
О, Господи, мне ж сливы перебрать…
С ней, непривязанной, я поделюсь сомненьем,
А смысл какой собакам к ночи врать?
Что за напасть моим ваняткой движет?
Под зиму расставаться так нелепо…
И сука-ночь краюху дня долижет
Как жучка славная – варенье с хлеба.
 

* * *

 
Птица серая заплакала
У оврага на краю…
Навидалась в жизни всякого,
Перед осенью стою.
 
 
Солнце к западу наклонится,
Охладит реки купель.
Красота рукой дотронется —
Запоет души свирель.
 
 
Я печаль из дома выгоню,
За бедой закрою дверь.
И, как девушка на выданье,
Буду справна я теперь.
 
 
А в ночи к оврагу выбегу,
Загляну судьбе в глаза.
И тебя для счастья выберу,
Кто бы что бы ни сказал.
 

Кира Грозная

Кира Грозная живёт в Санкт-Петербурге. Кандидат психологических наук. Участник ЛИТО А. Г. Машевского с 2003 года. Автор двух изданных книг стихов и прозы. Публиковалась в таких печатных изданиях России и зарубежья, как «Чехия сегодня», «Смена» (Беларусь), «Аврора», «Новая Юность», «Молодой Петербург», «Наша улица» и ряде других.

* * *

 
ничего не хочется ничего
дверь захлопнется и короткий стук
подытожит всё что пришло ушло
незаметно выскользнуло из рук
 
 
внешний мир отрезан глухой стеной
внутренний мой мир не тобой живёт
я осталась здесь ты теперь с другой
стороны находишься меня от
 
 
иногда обрывки каких-то нот
долетают под скорлупу извне
ты теперь находишься меня от
по ту сторону
и мы больше не
 

Меланхолия

 
клеточек крови порченой, ядовитой, чёрной так много
накоплено на вселенском генетическом файле
что с трудом отличишь гениальную кровь больного
депрессией Ларса фон Триера – от крови богини Кали
не отрываясь, смотрим последний киношедевр
в иллюминатор DVD-плеера на цветном одеяле
 
 
там Меланхолия, беспристрастная и чужая планета
заслоняет героям половину воспалённого небосвода
нам она заслоняет половину маленького экрана
смотрим с паузами, не желая триеровского исхода
а может, паузы «на кофе и объятия» важнее нам
чем сострадать героям, болея «эстетикой ухода»
 
 
…всходит гаснущая планета над матовым небосводом года…
 

Съёмка

 
Вспомнилась песня, которую пела мне в детстве няня,
Что, растревожив душу, всю ночь не давала спать.
Около дома – сын мой и мальчик соседский Ваня
Авторский видеофильм снимают, под завывания
Некой певички, которую, впрочем, не грех не знать
 
 
(Слабенький голосок не тронет и не пронзит до почек,
Разве что есть у певички потребность по-бабьи взвыть).
Камеру твёрдой рукою ведёт сыночек.
Катится солнечный диск в заповедник ночи.
Лето прошло; впору думать, как дальше жить.
 
 
Сын объектив направляет на младшего брата.
Тот корчит рожи, смеётся: кастинг прошёл – и рад…
Возле канавы растут, как трава, маслята.
Тренькнул мобильник: на карту пришла зарплата
(Или твоё эсэмэс? Это лучше, чем пять зарплат).
 
 
Здесь, в садоводстве, время стоит болотцем,
Хоть изменился участок: исчезли турник, огород…
Здесь я назад лет десять… Нет, память в кулак, бороться
С прошлой собою, держаться, не падать на дно колодца,
Всё, что запишем на камеру, не умрёт.
 
 
Выйду во дворик. Вечер, сарай, соседка.
(Дома – фонарь, аптека). В бочке дрожит вода.
Яблоня, вишня, колодец, брезентовая беседка.
Голос ребёнка: «Мама, ты, чур, людоедка!»
Главное – это быть в кадре; роль навяжут всегда.
 

Дневной сон

 
Сонная одурь сегодня сильней меня.
Сплю до полудня, свою проклиная лень.
Есть роковая черта в середине дня,
После которой понятно, к чертям ли день
Или в копилку…
Осень уже живёт
В этих местах, роняя цветную сыпь
В смешанный лес, неровную топь болот.
 
 
…Ночью над садоводством кричала выпь,
Птичка невзрачная, с голосом силы той,
Что отбивает сон, и казалось, так
Пьяная шваль голосила над пустотой
Пропитой жизни.
Катилась луна в овраг,
Небо чернело разбавленной ваксой, звёзд
Россыпи еле проглядывали сквозь слой
Из облаков и ваты. Прожгли мой мозг
Пьяные причитания над пустотой…
 
 
Осень-уборщица перебирает хлам.
Снится параграф научной работы. День,
Преодолев черту, потечёт к чертям.
Сплю до полудня, свою проклиная лень.
 

Межсезонье

 
Зима на этот раз не заблудилась,
А поняла: никто её не ждёт.
Дождю и сплину отдалась на милость,
В пруду в Удельном парке утопилась,
И нет зимы, а мы – явились, вот.
 
 
В промозглом межсезонье, междуречье,
Как на меже распаханных полос,
Стоим на стыке жизней человечьих,
На перепутье, если в просторечье,
Куда идти, не задаём вопрос.
 
 
А в призрачном вчера горластый ветер
Кричит, и звук бежит по проводам,
О том, что грань тонка, и так же светел
Июльский вечер, что флажком отметил
Маршрут особый, неподвластный нам.
 
 
И мы сменили курс, и бездорожье,
Приняв безмолвно, скрыло нас в ночи,
Где след петлял и таял у подножья,
И галки пели песни скоморошьи.
И мы дошли – незваные, ничьи.
 

Елена Литвинцева

Родилась в Ленинграде в 1973 г. Закончила СПб Академию аэрокосмического приборостроения в 1996 г. (по специальности не работала). Издала книгу «Белый шум» в 2008 г.

С 20.12.2012 состоит в Союзе писателей Санкт-Петербурга.

* * *

 
Уж корюшка пошла от северных морей,
Черёмуха цветёт – пока теплей не станет.
Звони мне иногда, известиями грей,
Что жив ты и здоров, хоть безнадёжно занят.
Как горько понимать, что занятость твоя —
Не занятость, а лишь удобная личина.
Какая может быть средь краха бытия
Любви не удержать весомая причина?
Но слить в единый вихрь я, видимо, смогу
Шальные в голове и северные ветры.
Я в память о тебе под вечер пробегу
На старом пустыре сырые километры.
Я в память о тебе и мысли, и стишки
В порядок приведу, густую пыль повыбью,
И корюшки куплю, и, выдернув кишки,
Я съем саму весну, вдыхая душу рыбью.
Спасибо, дорогой, за то, что понесло
Меня теченье вверх, за то, что сумрак редок.
Черёмуха цветёт – желание светло
Нечётное число сорвать душистых веток!
 

* * *

 
Про пустяк, про песок в пятерне
Песню тихую шепчешь, Создатель.
Видишь, сын мой плывёт на спине,
Сам себя на воде открыватель.
То боится, что дна не достать,
То забудет о дне и о страхе…
Так однажды душевную гладь
Растревожат глубокие взмахи.
Вспыхнет мир – на волны гребешке
Ярких зайчиков новый десяток!
А пока на горячем песке
Исчезают воронки от пяток,
В сонном небе плывёт на спине
Конь крылатый и в точности знает:
То, что нынче мелькнёт в тишине,
Без следа не растает.
 

* * *

 
Что за жизнь пошла? До-ре-ми…
Ни ля-ля тебе, ни гу-гу.
Встречу – руку подам, сожми
То, что выразить не могу.
 
 
Всё оборвано на корню,
Даже ягодки ни одной
Не созрело. Похороню
То, что было тобой и мной.
 
 
На дороге поверх столбов
Неба стылые кружева.
Как ответить мне за любовь,
Что теперь уже не жива?
 

* * *

 
Ты остался без ласки моей,
Я вчера соблазнила другого.
Мне так жаль тебя стало, ей-ей,
Не найти подходящего слова,
 
 
Чтобы выразить этот облом,
Что с тобою вчера приключился.
Птица счастья махала крылом,
Тихий город в снега облачился.
 
 
Я свои приключенья коплю
Как на старости лет Казанова.
Я от жалости снова люблю!
Видит Бог – я люблю тебя снова!
 

* * *

 
Видно, Бог мне выдал не много сил,
Хоть и кое-чем одарил.
Чаще чёрт по свету меня носил
И в парадной со мной курил.
 
 
А теперь уже невозможный хмель
Всё тусклее и всё нужней.
Ну а чёрт не хочет делить постель
С перезрелой тоской моей.
 

* * *

 
Я вышла в пять утра в туман,
Летела птица над дворами,
Сидел на лавке наркоман,
Несло душистыми парами.
 
 
Седой мужик вошёл в подъезд.
Наверное, ночной рабочий.
Я десять лет из этих мест
Не выезжала – дом не отчий,
 
 
Но всё-таки уже родной,
Такой таинственно-чудесный.
Тогда, в июньский выходной,
Пока был бледен свет небесный,
 
 
Хотелось засолить грибы,
Как будто осень наступила,
Как будто я в делах судьбы
Незнамо что поторопила.
 
 
Поплыл, поехал мой туман.
Носились птицы влево, вправо.
Летал над лавкой наркоман,
На свой туман имевший право.
 

* * *

 
Лягушек не трогай – смутятся верхи,
И горьким окажется дождь.
Бывают такие слова и стихи,
Которые вряд ли найдёшь.
Колибри такого калибра, что их
Едва ли заметишь. Мигни —
И нету ни крылышка. Вечен и тих
Твой поиск, нездешни они.
Есть вещи, которые глупо пилить,
Медузы, которых не взять,
Медведи, которых нельзя шевелить,
И музы, которых нельзя.
 

* * *

 
В лексической битве средь песен земных
Мне так захотелось свиных отбивных!
 
 
Шипящая мякоть запрыгнула в рот.
Желудок душе никогда не соврёт:
 
 
В трудах ли, слезах ли, на нервах одних
Ничто человек без свиных отбивных!
 

Дибуны

* * *

 
Кровать. Будильник. Голосок
кошачий за стеной.
Метро. Работа. Марш-бросок —
и ты уже иной.
 
 
Уже под мышкою бревно,
глаза как две луны.
Ах, как давно ты, как давно
Не ездил в Дибуны!
 
 
Невероятно даже то,
что ты сегодня тут.
Исчез твой город-шапито
за несколько минут.
 
 
Как удивляет время нас!
В чудной заводит сад.
То украдёт какой-то час,
то вдруг вернёт назад.
 
 
В пространстве тоже много дыр.
Без цели в них залезть
то попадаешь в странный мир,
то всё опять как есть.
 
 
Когда на трассе ни одной
машины, хоть кричи,
вдруг воплотится транспорт твой
из воздуха в ночи.
 
 
И ты помчишься – херувим,
сгустившийся чудак.
И будешь думать, что с одним
тобой бывает так.
 

* * *

 
Не монументы и не фрески…
Не купола возведены.
По обе стороны железки —
В тумане ночи – Дибуны!
 
 
А рядом лес. Нырнёшь чуть дале —
И воздух полностью иной.
Твои промокшие сандали —
Ничто пред влажной тишиной.
 
 
Пройдём по верхним и по нижним,
По левым, правым Дибунам —
Поверит сердце еле слышным
Ручья осеннего тонам.
 
 
И в чёткий образ не облечь то,
Что ощущаем ты и я:
Дибунское сырое Нечто,
Туманный сгусток бытия.
 

* * *

 
Все перейдя душевные пределы,
Становишься свободен и смешон.
Довольны волки, да и овцы целы.
Сидишь один, не лезешь на рожон.
 
 
С покойниками запросто болтаешь
И будто слышишь их язык живой.
В пучине Интернета заплутаешь,
Как бы уйдя под воду с головой.
 
 
Становишься неярким и неброским,
Невидимым друзьями и детьми.
Стихов твоих недавние наброски —
Неясный сон, мираж, туман в Перми…