Читать книгу «Россия в меняющемся миропорядке» онлайн полностью📖 — Коллектива авторов — MyBook.

Во-вторых, как известно, начиная с Г. Кельзена, корнем монистической теории виделись супрематия, верховенство международного права даже во внутригосударственных правовых порядках, а также иерархичность единого международного и внутринационального права, зиждящаяся на некоей высшей норме – «государства должны вести себя так, как они обычно себя вели». Конечным обоснованием силы национальных правопорядков служила именно основная норма для всех международных правопорядков25.

Фактически, однако, не известны государства, прямо признающие конституционно-законным путем принципиальное верховенство в целом международного права.

Не наблюдается этого и в «явочном», обычно-правовом порядке. Реально, в правовом смысле происходит нечто противоположное: государства инкорпорируют, причем на разных условиях и с разной степенью приоритетности, международное право в свое национальное право. При этом международное право отнюдь не «поглощает» как бы в себе отдельные национальные правовые системы, и таким образом не образуется единая, мировая правовая система. Напротив, отдельные национальные правовые системы «поглощают» международное право.

Где же монистическое единство? Сложившееся положение никак не выглядит торжеством подлинного монизма.

По существу, таким образом, справедливее было бы говорить не о торжестве монизма или дуализма, но фактически о принципиальном плюрализме, полиморфности международного правопорядка, состоящего из множества правовых систем, в которые во многих случаях в качестве особых составных частей включается и международное право в виде, во-первых, обычно-правовых принципов и норм международного права, к сожалению, универсально не кодифицированных и не единообразно понимаемых, а во-вторых, весьма разнообразные для каждого государства наборы действующих для данного государства двусторонних и многосторонних международных договоров.

Если же попытаться одним словом выразить состояние современного общемирового правового пространства, представляется наиболее адекватным понятие-термин «полиморфизм» (многообразность)26.

В международных частноправовых отношениях сплошь и рядом, к примеру, и российская юстиция, особенно коммерческие арбитражные суды, при разрешении споров с так называемым иностранным элементом часто используют иностранное право, подлежащее применению в силу коллизионных норм российского или аналогично иного национального права. Таким образом, нормы иностранного права применяются в национальном судопроизводстве того или иного государства, в том числе российского.

Можно ли на этом основании говорить, что иностранное право становится (хотя бы эпизодически) частью правовой системы государства, юстиция которого применяет некое иностранное право? Формально-логически эта ситуация ничем не отличается от применения (причем, вне всякого сомнения, в несравнимо более редких случаях) обычно-правовых норм, т. е. так называемых общепризнанных принципов и норм международного права. И есть ли основания трактовать это как подлинный «монизм»?

Думается в этой связи, что о «монизме» именно обычного (не конвенционного) международного права может говориться не столько в прагматически правоприменительном значении, сколько в чисто доктринальном смысле. Когда ныне в широко принятом в литературе теоретико-догматическом значении, причем обычно в сфере прав и свобод человека27, утверждается международная «правосубъектность» индивидов, то основывается это отнюдь не столь на зыбкой основе некодифицированного и подверженного болезням «двойных стандартов» обычного международного права, но на значительно более основательной конвенционной базе. Конвенции же, однако, применимы лишь к их странам-участникам и совсем на иных правовых основаниях, а именно на основе фактически суверенно (возможно договорно-согласованно) применяемой трансформации (рецепции) международно-правовых норм в соответствующие правовые системы государств-участников конвенций.

Сама по себе в научном плане коренная проблема принципиального соотношения (по правовой силе, по «верховенству») между национальным и международным правом, как видно из вышеизложенного, не нова. Но «копья» ломаются, однако, не столько в международной правоустановительной, конвенционной практике, сколько в доктринальных «баталиях», или же проблемы решаются на внутригосударственном (конституционном) уровне.

На протяжении жизни всего лишь одного поколения техногенная революция коренным образом изменила не только образ жизни человека как личной, так и общественной, но и среду его обитания. Мог ли обычный человек всего лишь середины прошлого века даже вообразить себе, к примеру, возможность «вживую», «online» общаться по так называемому «скайпу» не только чуть ли не с любым другим человеком на планете, но и с неограниченной по численности людской аудиторией? Какие гигантские перспективы для «прямой», вечевого типа демократии! Но и какие апокалипсические возможности пресечь не только любую вообще демократию, но и саму жизнь на земле.

Парадоксально между тем, что одним из наглядно наиболее консервативных элементов общественной жизни остается правотворчество как таковое – и национальное, и международное.

Рассуждая о значимости и основательности тех или иных догматических теорий, в том числе о понимании места международного права в общем глобальном правовом поле, надо при этом иметь в виду, что «теории» в юридической доктрине реально не обладают прагматической самоценностью, но имеют лишь вспомогательные функции.

Даже более того, ныне «…абстрактно-догматические теории представляются нецелесообразными»28.

При этом справедливо утверждается, что «решение только в пользу одной из основных теорий отражает только определенную теоретическую предпосылку, а именно альтернативное представление о всеобщем едином правопорядке в противоположность представлению о множестве взаимозависимых правопорядков. Если исходить из перспективы создания единого всемирного государства, вторая альтернатива представляется реакционной»29.

Между тем в «прогрессивно-желаемом» плане для создания всемирного «государства» (а это conditio sine qua non для всемирного права) требуется как будто бы совсем «немного»: всего лишь отказ четырех-пяти супердержав (а за ними и всех остальных государств) от своего суверенитета в пользу мирового правительства, что на сегодня, однако, выглядит прямо фантастично. Но в жизни прогресс почти во всех областях науки, технологий, политологии последние полвека идет столь же фантастичными темпами.

Пока же те или иные, включая даже весьма научно обоснованные правовые умозаключения, впредь до их правонормативного закрепления de lege lata, имеют не более чем доктринальное значение. Это, разумеется, не отрицает значимости доктрины в смысле проецируемого, в том числе компаративистского развития на будущее – de lege ferenda.

Практически между тем актуальной остается именно национальная, в том числе особо конституционная, обусловленность возможной приоритетности (или паритетности) международных обычно-правовых или конвенционных норм, оказывающихся в коллизии с соответствующими применимыми национальными нормами.

Что же касается общей картины многообразия – общемирового правового пространства на сегодня, – картина эта неопровержимо, на наш взгляд, являет собой в целом не идеально дуализм или монизм, но реально полиморфизм.

Краткий аналитический обзор конституционно узакониваемого
соотношения международного и национального права
в отдельных государствах

Беларусь. Статья 8 Конституции 1994 года Республики Беларусь признает приоритет общепризнанных принципов международного права и обеспечивает соответствие им законодательства. Не допускается заключение международных договоров, которые противоречат Конституции.

Великобритания. Международное обычное, т. е. общее право включая общие принципы и нормы права считается частью Common Law (обычного прецедентного английского права).

Еще в 1773 году английский юрист У. Блекстон утверждал, что «право народов в Англии рассматривается как часть права страны»30. А уже в наше время К. Холлоуэй уточнял, что «существует общее согласие по поводу того, что когда английские судьи в течение более чем полутора веков утверждали, что международное право является частью права Англии, они имели в виду обычное право»31. В рамках сложносоставной системы английского права Common Law понимается как часть английского права, формулировавшаяся, развивавшаяся и осуществлявшаяся старыми судами Common Law, базировавшимися на общих обычаях страны, первоначально неписанных («здравый смысл сообщества, выкристаллизовавшийся и сформулированный нашими праотцами»)32.

Statute Law (статутное право), т. е. любой акт Парламента имеет приоритет относительно Common Law. Международные договоры Великобритании, ратифицированные Парламентом, приобретают значение статутного права, но не очевидно приоритетного относительно других норм статутного права.

Если в случае коллизии нет явственного приоритета международного договора перед национальным законом, вопрос решается как и обычно при коллизиях между нормами национального законодательства. Одним из наиболее естественных критериев при этом признается принцип lex posterior derogat anteriori.

Германия. Согласно ст. 25 действующего Основного закона ФРГ общие нормы публичного международного права являются составной частью федерального права. Они обладают приоритетом перед законом и непосредственно создают права и обязанности для жителей федеральной территории. Но при том ст. 100 предусматривает, что общие принципы международного права не могут иметь преимущества перед нормами Основного закона.

Общепризнанные нормы и принципы международного права, включая так называемый jus cogens, находятся на одном уровне иерархии с международными договорами с участием ФРГ, но согласно доктрине имеют приоритет перед законами. Они также имеют прямое действие на территории ФРГ. Под понятие «общепризнанные нормы» подпадают и так называемые общие принципы права.

Международные договоры рассматриваются как объект трансформации. А ратификация или подобный акт – основание для понимания договора в качестве внутригосударственного акта, для которого действуют общие правила немецкого законодательства.

Исключения признаются для договоров в рамках ЕС, согласно которым усматривается приоритетность права ЕС перед внутригосударственным правом.

Греция. Согласно Конституции 1975 года (ст. 2, абз. 2) обусловливается соблюдение общепризнанных условий международного права. Общепризнанные условия международного права и международного договора, после ратификации и вступления в силу, рассматриваются как часть внутригосударственного права и имеют приоритет по отношению к любому закону, противоречащему нормам международного права (ст. 28, абз. 1). Доктрина трактует это как монистический подход относительно международного обычного права. Однако нет единства мнений, насколько ратификация соответствует трансформации договорных норм во внутригосударственное право. В этой связи есть основание доктринально говорить об ограниченном варианте дуалистической модели. Международное право приоритетно относительно законов, но не Конституции. Прямое применение конвенционных норм, в том числе социальных прав человека, в судебной практике неопределенно.

Израиль. Международное право – часть права страны. Применяются нормы общего международного права в той мере, в которой они не противоречат законам страны33.

Индия. Это государство придерживается дуалистической концепции применения норм международного права, которая подразумевает возможность применения международных норм только после их законодательного закрепления на национальном уровне34.

Италия. Конституция 1948 года трансформирует «общепризнанные» нормы международного права в итальянскую правовую систему, и они имеют приоритет по отношению к законам, но неопределенно – к самой Конституции. Международные договоры с участием Италии вводятся в действие (трансформируются) в итальянское право актами законодательной или исполнительной власти. Право Италии трактуется как наиболее яркий пример дуалистической концепции имплементации норм международного права35.

Преобладающие принципы, вытекающие из необходимости облегчить существование цивилизованных государств, требуют, чтобы итальянское внутреннее право соответствовало обычному международному праву36.

Казахстан. Статья 4 действующей Конституции Республики Казахстан гласит:

− Действующим правом в Республике Казахстан являются нормы Конституции, соответствующих ей законов, иных нормативных правовых актов, международных договорных и иных обязательств Республики, а также нормативных постановлений Конституционного Совета и Верховного Суда Республики.

− Конституция имеет высшую юридическую силу и прямое действие на всей территории Республики.

− Международные договоры, ратифицированные Республикой, имеют приоритет перед ее законами и применяются непосредственно, кроме случаев, когда из международного договора следует, что для его применения требуется издание закона.

− Все законы, международные договоры, участницей которых является Республика, публикуются. Официальное опубликование нормативных правовых актов, касающихся прав, свобод и обязанностей граждан, является обязательным условием их применения.

Китай. Конституция не содержит оценок значения международного права в рамках внутринационального права.

Приоритет Китайской Конституции перед международным договором является практически бесспорным. При этом отсутствуют и правила о приоритете международного права над нормами национального китайского права, а в случае коллизий вопросы решаются по сути ad hoc.

Применение международного обычного права не регулируется, но в отдельных случаях оно применяется субсидиарно.

Польша. Ратифицированный международный договор становится частью правопорядка страны после опубликования и применяется непосредственно, поскольку его применение не поставлено в зависимость от издания закона. При этом международный договор, ратифицированный с предварительного согласия, выраженного в законе, имеет приоритеты перед законом, если этот закон нельзя согласовать с договором37.

Россия. Общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры РФ являются составной частью ее правовой системы. Если международным договором РФ установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора (ч. 4 ст. 15 Конституции РФ).

Конституция РФ и федеральные законы имеют верховенство по всей территории РФ (ч. 2 ст. 4). Конституция РФ имеет высшую юридическую силу. Законы и иные правовые акты не должны противоречить Конституции (ч. 1 ст. 15).

США. Международные договоры, заключенные в установленном порядке, являются частью американского права и приравниваются, т. е. находятся на одном уровне в иерархии норм, к законодательству Конгресса38. Приоритетность определяется обычно по принципу lex posterior derogat anteriori.

Обычное международное право также является частью американского права на федеральном уровне, но находится ниже в иерархии норм, чем Конституция, которая приоритетна. Будучи относимо к федеральному уровню, международное обычное право приоритетнее, чем право штатов США39.

Турция. Согласно Конституции Турецкой Республики 1982 года вступившие в силу международные договоры имеют силу законов.

В соответствии с доктриной международные договоры находятся в иерархии норм на одном уровне с законами. При коллизиях норм действуют общие нормы толкования: «lex posterior derogat anteriori» и «lex specialis derogat generali».

Что касается места международных договоров об основных правах и свободах, в том числе Конвенция о защите прав и свобод человека и основных свобод 1950 г., такие вступившие в силу договоры приоритетны относительно законов. Согласно судебной практике общие принципы международного права могут трактоваться и как приоритетные относительно Конституции.

Украина.

1
...